– Это просто кошмар какой-то. – Сказал не без сожаления. – Когда я сюда зашёл, я подумал, что в малинник попал, но теперь вижу, что ошибся. Не хотел бы я таких же глаз, как у тебя, милорд. Что же касается француженки и кватроночки, то насчёт первой я тоже согласен полностью, а вот на вторую я бы и не посмотрел; но теперь вижу, что ты и тут прав, в ней что-то есть… Ножки очень длинные, и глаза какие большие, прямо… лань.

– Если её одеть получше и причесать… – Протянул Гарет, прищурившись на девушку. – И подкормить немного, больно тощая. Грудь-то у неё есть вообще? Я грудастых люблю. Смотри, как её родственничек на нас смотрит. Как лошадиный барышник, который свою кобылу уже неделю продать не может, и наконец, покупателя учуял…

– Что ж, я готов её купить. – Протянул Фридрих. – Без этой одежды она будет даже лучше, чем в дорогом платье.

– В очередь, принц. – Надменно заметил Гарет, залпом допивая вино. – Я пойду первым.

– А девчонку вам не жалко? – Нахмурился Гэбриэл.

– Жалко. – Откровенно ответил Гарет. – Потому лучше это буду я и принц, чем какой-нибудь вонючий старикан из собравшихся. Он всё равно её продаст, так почему не мне?

Гэбриэл уже жалел, что похвалил девушку и тем сделал её приманкой. Настроение его, и так плохое, испортилось окончательно. Фохт в самом деле облизывал его изо всех сил, откровенно оттирая от него всех остальных, и постоянно упоминал, до чего у него молодая, красивая и весёлая жена, и как ей скучно с ним, стариком. Сын его служил оруженосцем при королевском дворе, и фохт навязчиво расхваливал его, расспрашивая при этом, как собирается Гэбриэл поступить с владениями выше по течению Вороньей Струи, где недавно скончался хозяин, престарелый барон, не оставивший наследников? Только тупой не понял бы, что эти владения срочно нуждались в крепком хозяине, преданном графу Валенскому, и таким хозяином был ни кто иной, как сын фохта, юноша серьёзный, отважный, добродетельный и искренне преданный Хлорингам; а Гэбриэл тупым не был. Если он сам помог брату разобраться с внешностью женщин, то брат помог ему разобраться с людьми, окружившими его, и с их намерениями. К большинству из них он испытывал отвращение, особенно к фохту и его жене. Фохт почти открыто предлагал ему её, а та отнюдь не была против. Как только начались танцы, она почти повисла на Гэбриэле, и ему пришлось пригласить её на танец первую. Краем глаза он следил за братом, который пригласил на танец приглянувшуюся ему кватронку, и Гэбриэл нахмурился, окончательно утратив всякое желание веселиться. Хреновый выходил вечер. Ему нравилось танцевать, и музыка нравилась, вот только всё остальное раздражало.

Гарет тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Подойдя к Ингрид и пригласив её на танец, он не мог не сравнивать её с Алисой – Ингрид была такой же маленькой, изящной, как эльфийская статуэтка. Только Алиса была женственной и соблазнительной, а Ингрид – тонкой и хрупкой. Алиса была солнцем, а Ингрид – луной, она казалась холодной и отстранённой. У неё были большие, удлинённые, кошачьи глаза, дымчато-зелёные, с длинными и изогнутыми ресницами, которые она почти не поднимала. Танцевала она красиво и грациозно, но как-то скованно, словно она боялась Гарета – а может, так оно и было. Гарет не хотел сознаваться даже себе самому, что в глубине души завидует брату и Алисе, и стремится к чему-то такому же. Иначе что его толкнуло к этой девушке, ведь она вообще была не в его вкусе, и прежде герцог никогда с такими не связывался? Он ведь и сейчас не хотел. Ему был неприятен её дядя, который лебезил перед ним и просяще заглядывал на него, как продавец дурного товара, который знает, что всучает что-то не очень хорошее, но денег уж больно хочется. Гарет замечал и взгляды окружающих, которые откровенно потешались над лесничим; чувствовалось, что эта ситуация здесь не новая, и всё это служит для остальных развлечением. Видел Гарет и то, что всё это понимает и Ингрид. Это вызывало в нём ещё большее раздражение и какое-то презрение, именно поэтому он повёл себя предельно цинично. Раз она всё понимает и на всё согласна, так что с нею церемониться?

– Леди Ингрид, – бесцеремонно произнёс он, закончив танец, – проводите меня наверх. Надеюсь, там нам найдётся комната?

Он ждал, что Ингрид обидится, расстроится, как-то проявит свои чувства, но она только кивнула, всё такая же скованная, но и только. Лесничий залебезил перед ними, пытаясь как-то смягчить происходящее:

– Деточка, покажи их светлости ратушу, тут есть, на что посмотреть! Вот увидите, ваша светлость, вам понравится!

Гарет проигнорировал его старания, и повёл Ингрид в коридор. Слуга с поклоном предложил им проследовать наверх, где открыл какую-то комнату без постели, но с очень широким креслом-карлой, покрытым шкурой с оленьего брюшка, с камином, шкафом, низким столиком, накрытым красной скатертью. Слуга поставил на этот столик подсвечник с четырьмя свечами, серебряную чашу с засахаренными фруктами, поднос с печеньем, графин с вином, и ушёл. Гарет переставил подсвечник и вино с едой на подоконник, и повернулся к Ингрид. Спросил:

– Ты знаешь, зачем я тебя сюда привёл?

– Да. – Ответила Ингрид, не поднимая глаз. Она была всё такой же: скованной, молчаливой, но очень спокойной. В более приглушённом свете она казалась удивительно красивой и необыкновенной, как фея. Она даже больше походила на фею, чем Алиса, настоящая фея. Некрасивая и бедная одежда теперь не так резала глаза, её потёртость и ветхость были не заметны, а вот бледное лицо Ингрид и тонкая, очень длинная и изящная шея словно бы светились; свет свечей придал им живость, которых им так не хватало.

– Что же тогда ты стоишь?

– Я не знаю, что делать. – Ответила Ингрид ровным, чуть глуховатым голосом. – Я никогда ещё не была с мужчиной, у меня нет… опыта.

Вот это был номер! Гарет нахмурился и замешкался. Девственница?! Но почему нет? Наверняка никто не хотел связываться с ее дядей и не покушался на девушку. Но у него-то девицы еще никогда не было, принципиально – не было! Впрочем… когда-то же надо начинать. Брат прав – с женой ему придется изменить своим принципам. О Марии Гарет вообще запретил себе думать. Он справится с этим наваждением и вернется в Гранствилл спокойным и полностью излечившимся от чувства к ней. И начнет – вот с этого мотылька-поденки и начнет!

– Раздевайся. – Приказал Гарет. Ну, и что ему с нею делать?.. Он теоретически знал, что девушку нужно как-то подготовить, расслабить, но как это делается, он не представлял себе. Женщины сами всегда бросались ему на шею, сами делали всё, что нужно, сами себя готовили, он только брал. Гарету даже захотелось, чтобы она отказалась; поэтому он сам предложил:

– Если не хочешь, я не стану тебя принуждать.

– Я хочу. – Возразила Ингрид, и начала снимать с себя одежду. Что он мог тут поделать?.. К тому же Гэбриэл не ошибся: у неё оказались просто божественно-красивые ноги. Оставшись в одной рубашке, короткой и ветхой, Ингрид замялась, впервые показав какое-то подобие смущения, но Гарет, пожирая глазами её ноги, колебаться уже не мог. Мысль о том, что это тело, возможно, ещё никто не трогал, оказалась новой для него и очень… возбуждающей. Ингрид стянула с себя рубашку и машинально прикрыла грудь и пах, низко опустив голову. Тело у неё было узкое, тонкое, но не тощее, с волнующими изгибами во всех нужных местах, да что там – просто идеальное, если не считать груди, которой почти не было. «Как одежда может изуродовать!» – Была первая мысль Гарета, который, сглотнув, смотрел на девушку так, словно видел женское тело впервые. Собственно, такое тело и в самом деле, он видел в первый раз! «Ей бы грудь, – подумал он ещё, – и никакая Венера, и никакая Диана ей бы и в подмётки не годились!»

– Ты очень… красивая. – Сказал он уже гораздо более мягким голосом, чем прежде. – И как мой брат мог увидеть то, чего никто не рассмотрел?.. Ну, и глаза у него! Тебе не холодно? Ты дрожишь.

– Я волнуюсь. – По-прежнему спокойно ответила Ингрид, не поднимая глаз. – Для меня это всё ново. Что мне делать теперь?