И внутри было роскошно. Гэбриэл не пожалел средств, да и его высочество, и герцог расстарались и выделили для Алисы массу изящных и дорогих предметов обстановки; многое было заказано в свое время из Европы, многое сделано эльфами. Здесь были эльфийские часы, огромная в те времена редкость, приятно тикающие и каждые полчаса издающие мелодичный переливчатый звон, эльфийские гобелены и панно, чешская посуда из особого стекла и хрусталя, панели, отделанные яшмой и малахитом, с серебряной инкрустацией; великолепное новшество: люстры с подвесками из горного хрусталя, и многое, многое другое. Спальня Алисы находилась в пристроенной к главной башне комнате-фонарике, с огромными мозаичными окнами, куда из каминного зала вело несколько ступенек, с маленьким изящным камином, как пообещал Гарет – самым теплым и бездымным в замке. И всюду, по карнизам, по панелям, вились марокканские удивительные узоры, бело-синие, сочных, чужеземных цветов. Гэбриэл особенно гордился библиотекой, которую подбирал по принципу: все самое богатое и красивое. Книги были и в самом деле, в роскошных переплетах и с богатыми инкрустациями, и, как и положено, большинство – религиозные. Но попадались и романы, и книги об удивительных странах и животных, о чудесных тварях, а так же Апулей, Овидий, Публий и другие разрешенные Римом античные авторы. Принадлежности для девичьего рукоделия хранились в малахитовых шкатулках, отделанных серебром и слоновой костью, повсюду были развешаны дорогие, словно ювелирные изделия, венецианские зеркала, и маленькие овальные, и огромные, в полный рост. Два зеркала в холле у входа висели друг против друга, и девушки готовы были вечно вертеться перед ними, разглядывая себя со спины. При виде всей этой роскоши обомлели от восторга даже подруги Алисы, что уж говорить о двух новеньких! Даже бойкая Вирсавия присмирела и благоговейно оглядывалась, бродя по комнатам и залам. Свите достался второй этаж коттеджа, служанкам – третий, простенькие комнаты под самой крышей, почти чердак; Аврору Алиса поселила подле себя, почти в таких же, как у нее самой, богатых покоях, с общей гостиной. Впрочем, и Юна, и Мина, и Евгения с Вирсавией обижены на свои покои тоже не были. Мина забрала с собой свою служанку, приехавшую с нею в Хефлинуэлл еще из дома ее родителей, а Юна и Аврора наконец-то избавились от нерадивой Жанны.

О которой Алиса не собиралась забывать ни на минуту. Она даже решила для себя, что и Гэбриэла привлекать к этому не будет. Если он узнает, кто обесчестил Аврору, он его убьет. Алиса же этого не хотела. Мерзавец, думалось ей, должен поплатиться иначе. Когда боль и бесчестье причинили ей, Алиса была напугана и подавлена, страдала, плакала, но такого холодного, нечеловеческого гнева не испытывала. Но когда пострадала ее любимая подруга, гнев лавви разгорелся с пугающей силой. Алиса готова была на все, чтобы покарать виновных! И первой в очереди была Жанна.

В честь новоселья графини Июсской был затеян вечерний праздник с фейерверком. Габи все еще была в Гранствилле, и в сад Алисы с легким сердцем пришли почти все обитательницы Девичьей башни, кто не оставался с госпожой. Многие рыцари и их оруженосцы тоже были здесь, и это стало настоящим испытанием для Авроры, которая, будучи по натуре девушкой веселой и уравновешенной, с утра уже пребывала в довольно хорошем настроении, но теперь вновь была напряжена. Любой из мужчин в саду, исключая братьев и Иво, мог быть тем, самым! Иво Аврора исключала потому, что не верила, что он будет так извращаться ради обладания девушкой, хоть бы и такой красивой, как она. Иво сам не знал, куда деваться от женского внимания, из-за чего на него скрежетали зубами практически все мужчины Хефлинуэлла и половина, как минимум, мужского населения Гранствилла и окрестностей. И мужья, и женихи, и, особенно, отцы девиц на выданье, просто слюной бешенства исходили при одном упоминании красавчика-сквайра. Как его только не называли! И распутником, и проклятым грешником, и инкубом дьявольским, прельстителем бесстыдным, и это были только самые мягкие имена. Особенно переживали отцы, мужья и женихи тех девушек и молодых женщин, кто был во вкусе красавчика-Фанна, о котором очень скоро стало известно всем: тоненькие и темноволосые. Мужчины даже отправлялись к герцогу целой делегацией, с требованием унять распутника, иначе они сами его кастрируют. Гарет и злился, и смеялся: он отлично понимал, что Иво вовсе не охотник на женщин, скорее, это они открыли сезон охоты на него. Армигер Гэбриэла просто не отказывал почти никому, кто ему казался привлекательной, и не видел в этом ничего дурного. Он ведь не принуждает, не обманывает, не соблазняет и не насилует! Гэбриэл, когда с жалобой попытались обратиться к нему, отрезал: «Завидуйте молча!». И ведь в основном-то был прав! В Иво сочеталось несочетаемое: изящество и мужественность, хрупкая внешность и здоровая мужская сила. Он не любил насилие, но умел постоять за себя, в нем, помимо почти женственной красоты, душевной тонкости и некоторой экзальтированности были и харизма, и твердая основа, и вполне мужественная дерзость. Он был отважен, честен, и Гэбриэл давно, еще с Садов Мечты, распознал и оценил в нем эти качества, которые превыше всего ценил в других мужчинах.

Но и девушки, почти непрерывно обсуждающие всех видных мужчин Хефлинуэлла, не обошли вниманием эти его качества. Они, конечно, судили несколько иначе, и заостряли внимание несколько на иных вещах, но в целом оценивали Иво верно, благодаря Алисе, которая очень хорошо успела его узнать и по-своему полюбить. И потому Аврора исключала его, вместе с герцогом и женихом Алисы, из числа возможных насильников. Зато остальные, каждый, были под подозрением. Она понимала, что это будет ужасно, но только сейчас поняла, насколько. Когда начались танцы на просторной террасе, Аврора забилась в угол, потому, что была просто не в состоянии с кем-то танцевать. А что, если ее партнером и окажется ЭТОТ, и он будет вновь к ней прикасаться, пожирать ее глазами, вспоминая при этом ее тело, и… НЕТ!!! Даже думать об этом было стыдно и больно, до ужаса. Девушка чувствовала себя грязной и испытывала почти что отвращение к самой себе, к своему телу, которое неведомо, кто трогал и использовал. А если он теперь еще и бахвалится своим «подвигом», и Аврору про себя обсуждают все?! Благодаря своему спокойному нраву она убедила себя забыть об этом, и вот теперь страдания нахлынули вновь. «Будь ты проклят, негодяй, – твердила она, мысленно обращаясь к своему неведомому пока обидчику, – будь ты проклят навеки, сдохни, сдохни, тварь!».

– Все мы помним, – сказала Алиса, беря в руки эльфийскую гитару, на которой научилась играть совсем недавно, – нашего любимого барда, Орри Гёрансона из Лэнгвилла. Какой-то негодяй убил его в Гранствилле на днях. Это очень больно: когда убивают талантливых людей, чье искусство делало нашу жизнь красивее! Я хочу, – она тронула струны, – спеть его песню, чтобы его талант продолжал жить и после его смерти. Я не хочу, чтобы всем было грустно. – Алиса заиграла негромко. – Станцуем в память о нем? – И запела:

– Я пел о богах, и пел о героях,

О звоне клинков и кровавых битвах,

Покуда сокол мой был со мною,

Мне клекот его заменял молитвы.

Но вот уже год, как он улетел,

Его унесла колдовская метель.

Милого друга похитила вьюга,

Пришедшая из далеких земель…

Все притихли, заслушавшись: Алиса пела волшебно. По мнению Гэбриэла, не сводившего с нее глаз, – куда лучше этого хлыща Орри, которого Гэбриэл, в отличие от брата, недолюбливал. И песню эту не помнил… Но почему-то, неведомо, почему, слушая сейчас Алису, он чувствовал, что ему безумно, до боли, жаль… Гарета.

– Стань моей душою, птица,

Дай на время ветер в крылья.

Каждую ночь полет мне снится,

Холодные фьорды миля за милей.

Шелком твои рукава, королевна,

Белым вереском вышиты горы,

Знаю, что там никогда я не был,

А если и был, то себе на горе…

Мне бы вспомнить, что случилось

Не со мной и не с тобою,