– Ну, отрадно думать, что мы здесь не просто прячемся, а спасаем кларисок от участи худшей, чем смерть. – Вздохнул Гарет. – Много слышал о тебе, аббат.
– Взаимно. – Мильестон, не скрываясь, приглядывался к Хлорингу. – Рад знакомству. И почту за честь сражаться на вашей стороне, ваше высочество. Я слышал о том, что ваш брат убил дракона – правда ли?
– Правда. – Вновь вздохнул Гарет, и мельком глянул на поле, где корнелиты разбивали осадный лагерь – весьма, кстати, грамотно. Для быдла-то. – Как закончим здесь, милости прошу в Хефлинуэлл: там есть чучело.
Мильестон рассмеялся, показав крепкие белые зубы:
– Сражен вашим оптимизмом! Но что это мы?.. У меня есть в отряде медикус, к счастью, он не пострадал в бою. Нужно уделить внимание нашим раненым. Как я понял, один из пострадавших – их высочество, принц-консорт Фридрих?..
Шторм вернулся в Гранствилл, раздираемый эмоциями и страстями, уставший с долгой и стремительной дороги, и спал после возвращения плохо и мало. На другой день он пошёл в центр, чтобы узнать новости – он делал это просто, сидел у фонтана и слушал людей, которые толклись здесь дни напролёт и болтали обо всём на свете, не обращая внимания на еще одного эльфа. В этот раз его волновала только одна новость, и только её он и ждал услышать: Габи. Всё прочее его совершенно не трогало, даже новости о невесте Гора, о которой говорили очень много. Женщины взахлёб обсуждали её украшения, шляпки и покупки; многим до зарезу нужно было купить то же самое, и они, сплетничая, сетовали на то, что конечно же, у них-то нет столько золота, сколько есть у Хлорингов. Мужчины обсуждали, какая она красавица, и – Шторма это слегка насторожило, – что про неё ходят нехорошие слухи, и насколько они могут быть правы, а насколько это просто зависть и бабская ревность. Про Габи никто ни разу не упомянул; говорили в основном про принца Элодисского, который – слава Богу! – поправился настолько, что возобновил свои публичные обеды в замке, на которые приглашались и влиятельные горожане. Говорили о Моисее, знаменитом лекаре и алхимике, который теперь поселился в Хефлинуэлле, и по слухам, был настоящим волшебником, а его лекарства и зелья – самой настоящей панацеей… Всё это Шторму было не интересно. Пока он ждал весточки о Габи, на площади появилась она сама, в сопровождении свиты, верхом на своём великолепном вороном, как смоль, коне. Увидев её, Шторм испытал такую мучительную бурю чувств! Тут были и облегчение, и радость, и ненависть, и злоба на неё и себя самого, и протест, и страсть. Её раздражённый голос, которым она, как обычно, отчитывала кого-то из своей свиты, бесил Шторма, но слышал он только его. Как только Габи ушла в собор, Шторм, ведомый непреодолимой силой, подошёл к её коню и погладил точёную голову. Рука его чуть дрожала: прикасаться к тому, что принадлежало Габи, было наслаждением, и в то же время ему почему-то казалось, что он совершает нечто кощунственное, чего даже стыдился. Пальцы его пробежались по поводьям и седлу, которое ещё хранило её тепло… тепло её узких белых бёдер, которые так и стояли перед его глазами, обвивающие мужскую поясницу… Губы мгновенно пересохли, сердце забилось быстрее.
– Великолепный конь, а, господин эльф? – Общительно обратился к нему слуга.
– Что? – Вздрогнул Шторм, почувствовав себя так, словно его застали за чем-то интимным и не вполне приличным. На скулах выступила краска, он отдёрнул руку.
– Говорю, конь великолепный! Миледи очень его любит, других вообще не признаёт. – Слуга тоже погладил коня с фамильярностью близкого друга, подул в ноздри, и конь протяжно фыркнул, мотнув головой, слегка толкнул слугу носом, напрашиваясь на новую ласку.
– Да… – Шторм, преодолевая какое-то непонятное ему самому чувство, отошёл от коня, с остервенением протёр лицо, зачерпнув воды из фонтана. Да что с ним такое?.. Страх появился в низу живота и несильно, но противно стиснул внутренности. «Убить её. – Пришла мысль. – Сегодня же, сейчас же! Её и этого… Всех…» – Быстро пробираясь домой, Шторм дрожал, в который раз уже мысленно с остервенением кромсая вожделенное тело и заливая кровью ненавистную комнату. Ожидая Габи, он продолжал дрожать от нетерпения и дикой, ослепляющей ненависти. Она заплатит за то, что делает с ним! Он избавится от неё, избавится!!!
Обычно Иво появлялся уже тогда, когда Габи приезжала в собор, располагался в той самой комнате и ждал свою любовницу; но сегодня время шло, а он не появлялся, и Шторм испугался: значит, Габи тоже не придёт? Что-то случилось, они прекратили свои встречи или перенесли их в другое место?..
Но Габи появилась, прибежала, как обычно, по той самой тропинке, мимо его дома, в скромном платье служанки и мантилье, прикрывающей ее лицо. Она вновь назначила Иво свидание, знала, что он поехал в сторону Гранствилла, и летела сюда, вне себя от облегчения, радости и предвкушения. У нее давно не было секса, а секс она успела полюбить безумно. Тело ее оказалось способно получать неслыханное наслаждение, и Габи попала в полную зависимость от этого наслаждения, жила им. Шторм наблюдал, как она возникает в знакомой комнате, и как разочарование и гнев искажают ее лицо. Он понял, что Иво не пришел, обманул ее, и что ей больно от этого. Смотрел, как она бесится, бьет посуду, швыряет на пол фрукты и печенье. Жалость, злорадство, радость от того, что она сегодня не будет с Иво, смешались в нем. Он вышел из дома и затаился в кустах на тропе, сам не зная, что сделает. Просто он так неотступно думал о ней, и чувства его охватили такие сильные после этой вынужденной разлуки, что Шторм не контролировал себя. Когда Габи появилась рядом, окутав его ароматом розового масла, Шторм не сдержался.
Габи вскрикнула, когда прямо перед ней бесшумно, словно из воздуха, возникла высокая фигура в чёрном, и он зажал ей рот и потащил в заросли, стервенея от её сопротивления: Габи мычала, брыкалась, пыталась царапать его… Затащив её в свой дом, Шторм потянулся к ножу: он хотел её убить, он был твёрдо уверен, что это сделает, что он уже это делает… Как получилось так, что вместо этого Шторм очутился с нею на грязном полу и, осыпаемый грязными ругательствами, не чувствуя ногтей, царапающих его кожу, набросился на неё с такой дикой и неистовой страстью, что Габи завизжала, а сам он закричал, – он не знал. Всё произошло очень быстро; испытав невероятный оргазм, Шторм замер на ней, тяжело дыша, жмурясь от невыносимых ощущений и противоречий, мокрый, опустошённый… Габи дрожала и корчилась в его руках, сотрясаемая спазмами такого же сильнейшего оргазма – его страсть зажгла и её кровь, зажгла так, как никогда не зажигал ни Иво, ни даже насилие над Гагой.
– Ублюдок… – Простонала она, не в силах избавиться от его тяжести. – Как ты смеешь… Насильник… тварь!!!
Шторм, только сейчас осознавший, что натворил, отшатнулся от неё, и взгляд его тёмных, почти чёрных эльфийских глаз обжёг её совершенно непонятным выражением. Габи увидела невероятно красивое лицо, сейчас искажённое недоверием, злобой, страстью. Задохнулась:
– Эльф?.. А говорят, вы не насильники! – Она зло рассмеялась. – Всё враньё! Всё враньё!!!
– Заткнись! – Рявкнул Шторм. – Я не эльф!
– Полукровка! – Габи змеёй выскользнула из его рук. – Животное, подонок! – Торопливо одёрнула юбку, пятясь к двери, оставшейся открытой. – Ублюдочный выродок!!! Ты заплатишь за это… Понял?!! – И Шторм вновь бросился на неё. Скрутил, ногой захлопывая дверь, срывая платье, разрывая рубашку, связал руки, привязав её к столбикам лестницы. Блестящие чёрные волосы Габи разметались, алмазные шпильки посыпались на пол, голубые глаза сверкали от ярости, грудь вздымалась.
– Я убью тебя, шлюха! – Произнёс Шторм сдавленным голосом, тоже тяжело дыша и чувствуя, как вновь накатывает возбуждение. – Молись, или что вы там делаете!
– Да пошёл ты!!! – Габи, какой бы ни была, трусихой не была точно – кровь Хлорингов, не смотря ни на что, брала в ней верх. – Тьфу на тебя, выродок! Убивай, валяй! Напугал… мразь!!! – Её поза, с закинутыми назад и вверх руками, подавшимися к Шторму грудями и бёдрами, которые она лихорадочно пыталась поднять так, чтобы прикрыть хоть частично свою наготу, волосы, разметавшиеся пряди которых частью заслоняли лицо, то, как она дёргала головой, пытаясь избавиться от них – всё возбудило Шторма ещё сильнее, хоть несколько минут назад он подумал бы, что сильнее возбудиться невозможно. Острый запах Габи, смешавшийся с ароматом розового масла, терпкий, пряный, подействовал на него сильнее всякого наркотика… Рванув на себя её бёдра, осыпаемый проклятиями, Шторм снова овладел ею, вновь получив и подарив ей неслыханное наслаждение. В какой-то момент он краем сознания отметил для себя, что она наслаждается, не смотря на всю свою ругань и всё сопротивление, и почему-то это доставило ему удовольствие и возбудило непонятную гордость. Сжимая её бёдра, Шторм не торопился отпускать её, тяжко дыша и жадно наблюдая за её лицом, отражающим все стадии оргазма, сотрясающего её тело. Желание убить её испарилось – он не мог убить женщину, с которой занимался сексом, это было невозможно. Да и не хотел. Впервые в жизни ему хотелось коснуться женского тела, вообще какого-то чужого тела, не чтобы причинить зло, а… чтобы погладить. Её влажная матовая кожа, невероятно мягкая, бархатистая, нежная, так и просила такого прикосновения. Шторм чувствовал её пальцами и бёдрами, которые сейчас прижимались к ней, чувствуя её дрожь, её жар, её влажность. Большие пальцы сами, слегка дрожа, погладили эту кожу – чуть заметное движение, почти неуловимое, но и это для него было новым и диким ощущением. Шторм отдёрнул руку и отшатнулся от Габи, пытаясь вызвать в себе прежние ненависть и жажду убить. Только тело не желало ненавидеть и пылать злобой: оно блаженствовало, и даже боль от царапин, которыми Габи щедро исполосовала его кожу повсюду, куда дотянулась, была сладкой.
