И мы вернемся к тому времени.

Тогда, в XVI–XVII веках, Кузнецкая слобода располагалась на высоком левом берегу Неглинной, на так называемом «Неглинном верху». Внизу, у воды, стояли кузницы, выше, на холме, — жилые дворы кузнецов.

Главная улица слободы поднималась вверх от моста.

В те времена в Москве лишь наиболее крупные — да и то не все — улицы были замощены. Мостить улицы должны были за свой счет домовладельцы, и делалось это обычно по государеву указу. Мостовые были деревянные, из круглых или обтесанных бревен, уложенных поперек улицы, и было это дело дорогое, тем более что мостовую следовало почти постоянно чинить и подновлять.

Устройство мостовой тогда имело свой технический термин: «уличный мост мостить», и сама мостовая называлась мостом. «По государеву указу, — записано в расходной книге 1616 года одного московского монастыря, которому была поручена работа „уличный мост мостить“, — в Кремле городе у Никольских ворот велено мостить мосту 15 сажен, и на тот мост куплено 250 бревен. Всего за бревна и за гвоздье и плотникам от дела дано 17 рублей 6 алтын».

А поскольку не каждая улица была мощеной, то мощеными улицами гордились и обычно в ее названии отмечали это обстоятельство: писали и, видимо, говорили не просто Тверская, Никитская, Яузская улица, «Тверская мостовая», «мостовая Никитская», «мостовая Яузская». Среди «мостовых» улиц значится и «Кузнецкая мостовая» — главная улица Кузнецкой слободы на Неглинном верху. Ее же естественное продолжение по другую сторону моста (сейчас она тоже называется Кузнецкий мост) было немощеным и называлось в отличие от улицы переулком.

Известная старинная народная песня также подчеркивает это достоинство улицы, что она не простая улица, а мостовая.

Далее разговор — слово за слово — приходит к главному вопросу парня: «Пойдешь замуж за меня?»

Действие этой песни нетрудно представить на старой Кузнецкой — мостовой — улице: и девицу, идущую на Неглинную, и разговор, и вопрос, и — желаемый ответ. Муж-кузнец считался хорошей партией, потому что кузнецы всегда имели много работы и хороший заработок. Недаром и пословица была: «Муж — кузнец, жена — барыня».

В XIX веке на Первой Мещанской улице был Троицкий переулок, который местные жители, а за ними и вся Москва называли не Троицким, а Капельским.

Получилось это так. В переулке находилась церковь Троицы, и переулок, как это обычно в Москве, получил свое название по храму — Троицкий. Однако в городе было несколько Троицких церквей и переулков: кроме переулка в Мещанской части, переулок в Пречистенской на Остоженке, в Серпуховской на Кожевнической, в Басманной в Сыромятниках и другие, всего около десятка. Естественно, это очень неудобно: надо было объяснять, о каком из Троицких переулков идет речь. Уточняли, ссылаясь на ближнюю улицу, на полное название храма: Троицы, что в Зубове, Троицы, что в Кожевниках.

Мещанская церковь также имела полное название: Живоначальной Троицы, что в Капельках. В документах писали «Троицкий», а в живой речи москвичи называли переулок Капельским по второй части наименования храма, единственной в городе, и это название без всяких дальнейших уточнений позволяло понять, о каком переулке идет речь. Эти два названия — Троицкий и Капельский — в быту долгое время существовали одновременно, но в конце концов победило народное. В известном справочнике «Вся Москва» уже в первые годы XX века переулок назван Капельским.

А почему церковь называется «на Капельках» — об этом рассказывает народное предание.

Его любили пересказывать в своих сочинениях авторы XIX — начала XX века, писавшие о Мещанской слободе, часто вспоминают его и современные. Наиболее полный вариант легенды приводит в своей книге «Седая старина Москвы» И. К. Кондратьев, пожалуй, лучший знаток московских народных преданий, или, как он сам говорил, «молвы народной».

Издавна на этом месте стояла деревянная церковь во имя Святой Троицы, и на исходе XVII века пришла она в крайнюю ветхость и начала разрушаться.

А рядом находился кабак. (У Кондратьева, чья книга вышла в 1893 году, кабак безымянный, но в начале XX века «народная молва» сообщает и его название. А. Ф. Родин в очерке «Прошлое Крестовско-Мещанского района г. Москвы», написанном в начале 1910-х годов, пишет: «Об одном кружале-кабаке осталась в этой местности до сих пор память. На Большой Троицкой дороге стоял старинный кабак; назывался он „Феколка“ и находился около церкви Троицы». Родин с детства жил в этом районе и, безусловно, почерпнул сведения о «Феколке» не из литературы, а из живого предания.) Целовальником, то есть содержателем кабака, целовавшим крест, что будет торговать честно, был древний почтенный старик, известный благочестивой жизнью, к тому же долгое время он был церковным старостой Троицкой церкви. Будучи одинок, он не имел наследников и поэтому задумал оставить по себе память построением нового каменного храма на месте разрушающегося.

Собственного капитала целовальника для постройки церкви было недостаточно, собирать подаяния в кружку — дело долгое, многолетнее, и тогда он придумал иной способ сбора доброхотных даяний.

Кабак стоял на большой дороге, народу прохожего и проезжего много, да и народ дорожный больше был простой, и никто не считал за стыд зайти в кабак погреться, выпить и закусить. Одним словом, посетителей у старика всегда было много. А выдумка целовальника заключалась вот в чем: он каждого из своих посетителей просил из налитого ему полной мерой вина слить капельку на церковь. При этом он красноречиво описывал бедственное положение храма и рассказывал о своем замысле. И тронутые до глубины души посетители ему не отказывали.

В те времена неподалеку, на Божедомке, близ церкви Иоанна Воина, в своем летнем дворце живал государь Петр I, и до его слуха дошла молва о странном и вместе с тем успешном сборе средств на храм. Как-то гуляя по окрестностям, государь зашел в этот кабак. Целовальник, не зная царя в лицо, предложил ему слить капельку на церковь и с обычным красноречием поведал ему о своем намерении. Царь обещал быть ему помощником в столь благочестивом деле и с тех пор, совершая прогулки, всегда заходил в этот кабак.

Так были собраны деньги на построение каменной церкви Троицы, и потому ее называют Троица на Капельках.

Документы позволяют проследить истинную историю церкви Троицы на Капельках, в ней просматриваются и факты, которые с течением времени были преобразованы «народной молвой» в пересказанное выше предание о ее основании.

Первоначальная деревянная церковь Троицы на этом месте или где-то рядом, по сведениям, приводимым И. К. Кондратьевым, «упоминается в 1625 году и значится „на Капле“, то есть на протекавшей поблизости речке, называемой Капля, или Капелька, и бывшей притоком реки Напрудной». Другие авторы, видимо не знавшие источника, на который опирается Кондратьев, на основании более поздних документов, сообщают, что она «впервые известна с 1690 г., деревянная».

В 1708 году в сентябре месяце церковь сгорела «со всей утварью».

По челобитью священника Никифора Иванова с причетниками и прихожанами, Петр I издал указ, по которому было отведено место для новой церкви на бывшем кружечном дворе Посольского приказа, то есть там, где когда-то находился кабак. Строительство каменной церкви Троицы производилось на средства прихожан и на деньги, пожалованные царем, его супругою Екатериной Алексеевной и царевичем Алексеем. В знак участия в строительстве церкви царской семьи ее царские врата украшала корона.