О «Заведении искусственных минеральных вод» сохранилось немало сведений в мемуарах современников. «Старый и знаменитый Лодер, — вспоминал Ф. Ф. Вигель (его рассказ относится к 1828 году), — завел первые в России искусственные минеральные воды. Они только что были открыты над Москвой-рекой, близ Крымского брода, в переулке, в обширном доме с двумя пристроенными галереями и садом. Всякий день рано поутру ходил я пешком по Старой Конюшенной на Остоженку. Движение, благорастворенный утренний воздух, гремящая музыка и веселые толпы гуляющих больных (из коих на две трети было здоровых), разгоняя мрачные мысли, нравственно врачевали меня не менее, чем мариенбадская вода, коей я упивался». М. Яковлев в «Записках москвича» (1829 г.) пишет: «Я искренне порадовался Остоженским источникам! Кажется, все, что есть лучшего в Москве, — все на водах! Следовательно, все лучшее нездорово? Нет — но теперь в моде быть нездоровым и пить воды!»

Мемуаристы описывают также пациентов доктора Лодера и процедуру лечения.

Московский почт-директор А. Я. Булгаков в письме брату описывает свое посещение «Заведения искусственных минеральных вод»: «Давно обещал я Лодеру, да и самому хотелось посмотреть „Заведение искусственных вод“. Встал сегодня в 6 часов и отправился, позавтракав, туда. Там нашел я Лодера, который все мне показал, все устроено прекрасно, по-моему, лучше, нежели в Карлсбаде; есть комнаты в доме, галерея с защитою от солнца и дождя, род террасы и, кроме того, обширный сад. Я нашел множество дам и кавалеров, более 130 человек».

Весною и летом «Заведение искусственных вод» открывалось в пять часов утра, пациентов встречали мальчики и вручали фарфоровые кружки с минеральной водой. В число процедур, кроме питья воды, входили еще и минеральные ванны. После этого следовала обязательная трехчасовая прогулка по парку, простиравшемуся тогда до Москвы-реки. В одной из беседок играл оркестр.

Хотя злые языки утверждали, что большинство пациентов Лодера были отнюдь не больными, к его услугам прибегали и действительно нуждавшиеся в лечении и верившие в целебные свойства вод. П. А. Вяземский, узнав о болезни В. А. Жуковского, пишет Пушкину в Петербург: «Я… не рад, что он остается в Петербурге. Он, говорят, очень болен. Убеди его куда-нибудь съездить, хоть в Москву, к искусственным водам».

Христиан Иванович Лодер был человеком в Москве известным и уважаемым. Опытный врач, профессор Московского университета, почетный член Петербургской академии наук, член многих научных обществ, автор ряда научных трудов. Кроме всего прочего, он был общественным деятелем. В 1812 году ему было поручено устройство военных госпиталей на 6 тысяч офицеров и 31 тысячу нижних чинов, по его проекту был выстроен в Москве анатомический театр, в котором он сам каждый день читал лекции по анатомии.

«Заведение искусственных вод» в Хилковом переулке просуществовало до середины XIX века. В его помещениях и на участке разместились разные учреждения, сад со временем оказался почти вырублен, но память о «Заведении» осталась в хорошо известном и сейчас словечке.

С. В. Максимов рассказал о его происхождении в своей книге «Крылатые слова». Так как пациенты доктора Лодера были люди богатые, приезжали на Остоженку в экипажах, то кучерам приходилось ожидать господ, пока те бродили свои три часа по парку. «Тяготясь мучительными ожиданиями господ, кучера собственных экипажей, — рассказывает Максимов, — недоумевая при виде этой суетни и беготни взапуски, отвечали испуганным прохожим на вопросы, что это делается: „Лодыря гоняют. Мы сами видели, как из Москвы-реки воду брали“. Таким образом, с экипажных козел раздалось и разлетелось по белому свету верное и острое слово в успокоение доверчивым людям».

Слово «лодырь» так крепко вошло в русский язык, что трудно даже представить себе, что когда-то его не было.

Все этапы и события Отечественной войны 1812 года нашли свое отражение в русских пословицах и поговорках. Но особенно народная память выделяет события, непосредственно связанные с Москвой: Бородинское сражение, которое французы называли Московским, отступление русских войск через Москву без боя, пребывание в ней французов и их вынужденное бегство из нее, воспоминания и мысли о Москве в капитулировавшем Париже.

Пословица по своему происхождению — это частица живой речи, разговора, спора. Это те выражения, которые содержат меткую характеристику времени, события, деятеля, в них говорится о том, что волнует многих людей, и поэтому они запоминаются, их пересказывают друг другу современники, а наиболее яркие и точные из них, пройдя испытание временем, остаются в памяти поколений.

Пословицы, родившиеся в эпоху Отечественной войны 1812 года, отметили ключевую роль Москвы в этих событиях, в них предстает народная историческая концепция Отечественной войны 1812 года, утверждающая, что военно-стратегические и политические комбинации Наполеона оказались бессильны перед русским патриотизмом, перед тем, что эта война стала народной.

В летописях Москвы отмечено много пожаров. Москва горела в нашествие татар, литовцев, поляков, горела от поджогов и от случайной неосторожности — «от копеечной свечки». Были пожары малые и великие. В народной и летописной памяти все они значились под своим годом. Так и говорили: пожар такого-то года.

И лишь один пожар 1812 года получил в исторической памяти название без даты, просто — «Московский пожар». Случилось это, потому что слово «пожар», позднее преобразовавшееся в словосочетание-поговорку «Московский пожар», в московской речи стало народным обозначением всей эпохи, всех событий лета — осени 1812 года, развивавшихся в Москве и вокруг Москвы. Это и тревожное ожидание наполеоновской армии, и подготовка к обороне, и оставление города жителями, и гром канонады в Бородинской битве («От бородинской пушки под Москвой земля дрожала» — сохранилась такая пословица), и бесчинства французов в Москве, и пожары в ней — с первых часов вступления французов и продолжавшиеся после их ухода от заложенных фугасов, это и возвращение русских войск и восстановление жизни в полуразрушенном городе. Все это подразумевает выражение «Московский пожар».

«Московский пожар» — это ключевой и судьбоносный эпизод Отечественной войны 1812 года, он подвел итог оборонительному этапу войны, и формально высший успех Наполеона — занятие столицы противника — обратился в его поражение и стал для России началом наступательного освободительного этапа войны.

Для Москвы эпоха «пожара» также стала исторической вехой и точкой отсчета времени. Уже в 1820-е годы в Москве вошли во всеобщее употребление понятия: «допожарная Москва» и «послепожарная Москва», а между ними — «пожар».

Князь Петр Андреевич Вяземский — поэт, друг А. С. Пушкина, москвич до мозга костей, знаток быта, обычаев и людей Москвы, участник Бородинского сражения, свой мемуарный очерк о довоенном времени называет «Допожарная Москва». А персонаж комедии А. С. Грибоедова полковник Скалозуб на замечание Фамусова: «Решительно скажу: едва другая сыщется столица как Москва» отвечает: «По моему сужденью, пожар способствовал ей много к украшенью», используя слово «пожар» как совершенно определенное событие.

Все, знавшие допожарную Москву и ставшие свидетелями ее восстановления, охотно сравнивали, какой она была тогда и какой стала, поэтому в мемуарах уже с 1820–1830-х годов начинает часто встречаться выражение «послепожарная Москва».

Деление истории Москвы первой трети XIX века на три периода укрепилось и в народном сознании, и в исторической традиции. Его придерживается в известной хрестоматии 1916 года, составленной по хронологическому принципу, «Москва в истории и литературе» ее составитель М. Ковалевский. Материалы, помещенные в ней — мемуары, художественные произведения, высказывания деятелей культуры, исторические документы, — очень наглядно показывают, что после пожара изменился не только внешний облик Москвы, но также произошли глубочайшие перемены в общественной и духовной жизни московского общества.