В городе шла настоящая партизанская война. «Когда город был превращен в пепел пожаром, — рассказывает современник, — и следовательно, по утушении его не освещен фонарями, то в осенние, глубокие и темные ночи жители Москвы убивали французов великое множество… Французов били наши по ночам; а днем либо прятались в подземелья, либо были убиваемы в свою очередь французами. Только говорят, что Бонапарт не досчитался в Москве более 20 тысяч человек».
Об этом сохранилось несколько пословиц:
«Сгинул, как француз в Москве».
«Москва гостей не звала, а постельку им приготовила».
«Француз вступил в Москву в гости да оставил там свои кости».
«Не много погостил француз в Москве, а нагостился».
«Сам себя сжег француз, сам себя и поморозил: отогрелся в Москве да замерз на Березине».
Широко известна также пословица о самом Наполеоне, «великом полководце». Тут надобно сказать, что в пословице каждое слово должно иметь смысл, так и непонятное народу имя «Наполеон» было осмыслено и русифицировано — и стало понятным для русского человека:
«Был Неопален, а из Москвы вышел опален».
Голодный француз и вороне рад
В октябрьском номере петербургского журнала «Сын отечества» за 1812 год были напечатаны рассказы москвичей, которым удалось выбраться из занятой французами Москвы. В одном из них говорилось, что «в Москве французы ежедневно ходили на охоту — стрелять ворон — и не могли нахвалиться своим „супом из ворон“».
Эта маленькая заметка обратила на себя внимание известного художника-карикатуриста И. И. Теребенева, и он нарисовал карикатуру «Французский вороний суп». Художник изобразил четырех оборванных, имеющих жалкий вид французских солдат; один жадно раздирает ворону, другой с мольбой смотрит на него с протянутой рукой, третий обсасывает воронью косточку, а четвертый вылизывает котел, в котором варился суп.
Художник снабдил карикатуру собственными стихами:
Беда нам с великим нашим Наполеоном:
Кормит нас в походе из костей бульоном,
В Москве попировать свистел у нас зуб;
Не тут-то! Похлебаем же наш вороний суп!
Карикатуры Теребенева печатались листами и продавались, как обычно продавались лубочные картинки, в уличных лавочках, на базарах, на улицах разносчиками-офенями. Художник сделал целую серию патриотических лубков: «Русский Геркулес города Сычевка», «Крестьянин увозит у французов пушку», «Ретирада французской конницы» и другие. Листы Теребенева пользовались в народе большой популярностью и получили широкое распространение. Их перерисовывали английские художники, и они расходились за границей. В ноябре 1812 года И. А. Крылов на сюжет «вороньего супа» написал басню «Ворона и Курица». В ней рассказывается о Курице, которая при приближении Наполеона к Москве, как и большинство ее жителей, бежала из города «от супостата». Ворону же «супостат» не испугал. Курица спрашивает, не собирается ли и Ворона в дорогу.
«Мне что до этого за дело? —
Вещунья ей в ответ. — Я здесь останусь смело.
Вот ваши сестры, как хотят;
А ведь ворон ни жарят, ни варят:
Так мне с гостьми немудрено ужиться,
А может быть, еще удастся поживиться
Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.
Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»
Ворона подлинно осталась;
Но, вместо всех поживок ей,
Как голодом морить Смоленский стал гостей —
Она сама к ним в суп попалась.
Заключалась же басня моралью:
Так часто человек в расчетах слеп и глуп.
За счастьем, кажется, ты по пятам несешься:
А как на деле с ним сочтешься —
Попался, как ворона в суп!
В сборниках русских пословиц печатаются две: «Голодный француз и вороне рад» и «Попался, как ворона в суп», причем первая — это свидетельство об историческом событии, а вторая приобрела самостоятельное значение и является, по мнению современного словаря, выражением, которое «иронически» передает понятие — «Оказаться в неожиданной, непредвиденной беде, в опасной и тяжелой ситуации». Однако и прямого значения пословицы не следует забывать.
Во время оно видели в Москве Наполеона
Москвичи начали возвращаться в Москву чуть ли не на следующий день после ухода французов. «Слава Богу, мы опять в Москве, хотя она обезображена, но мила», — писал московский купец Свешников в декабре 1812 года приятелю в деревню. К середине 1813 — началу 1814 года вернулось и большинство дворянских семейств. Хотя целые кварталы еще представляли собою пожарища, уцелевшие дома уже ремонтировались, строились новые. Налаживалась и обычная жизнь.
Но о чем бы ни говорили в те первые годы в после-пожарной Москве, разговор обычно сворачивался на недавнее прошлое, на пожар, на войну, на Наполеона. Вспоминали и последние месяцы допожарной Москвы и, сопоставляя факты, обнаруживали в тогдашней своей жизни много странного и прежде незамеченного.
«Удивительная тогда напала на всех слепота, — рассказывает в своих воспоминаниях Е. П. Янькова, московская аристократка, связанная родством со многими известными московскими фамилиями, — никто не заметил, что что-то подготавливается, и только когда француз в Москве побывал, стали припоминать то-то и то-то, по чему бы можно было догадаться о замыслах Бонапарта».
Как известно, к 1806 году замысел Наполеона развязать войну против России получил зримые черты: он начал концентрацию своих войск на границах с Россией, подготавливая плацдарм для наступления и направляя одновременно по нужному ему руслу общественное мнение. Через агентов, в основном иностранцев, Наполеон собирал в России разведданные и вел направленную пропаганду военного и прочего превосходства Франции над Россией.
Особенное значение Наполеон придавал общественному мнению и психологической деморализации противника.
В 1809 году он выступил с беспрецедентным в международных отношениях требованием запретить московский журнал «Русский вестник», издаваемый С. Н. Глинкой — поэтом, драматургом, участником наполеоновских войн 1805–1807 годов. В журнале печатались патриотические стихи, статьи, рассказы, повести о героических эпизодах русской истории, информация о современных событиях. В нем сотрудничали Г. Р. Державин, И. И. Дмитриев, А. Ф. Мерзляков и другие известные писатели и поэты. «По всей России, особенно в провинции, — свидетельствует П. А. Вяземский, — читали его с жадностью и верою. Одно заглавие его было уже знамя. В то время властолюбие и победы Наполеона, постепенно порабощая Европу, грозили независимости всех государств. Нужно было поддерживать и воспламенять дух народный, пробуждать силы его, напоминая о доблестях предков, которые так же сражались за честь и целость Отечества… Европа онаполеонилась. России, прижатой к своим степям, предлежал вопрос: быть или не быть, то есть следовать за общим потоком и поглотиться в нем или упорствовать до смерти или победы? Перо Глинки первое на Руси начало перестреливаться с неприятелем».
В 1809 году Наполеон через французского посла в России Коленкура высказал Александру I неудовольствие «неприязненным духом» «Русского вестника». В результате этой жалобы Глинка был уволен с государственной службы, цензор — профессор Московского университета и поэт А. Ф. Мерзляков — получил выговор, министр просвещения издал циркуляр об ужесточении цензуры «по материям политическим, которых не могут видеть сочинители и, увлекаясь одною мечтою своих воображений, пишут всякую всячину в терминах неприличных».
