«— Теперь подземную тюрьму начали ломать, — пояснил мне десятник.

— Я ее видел, — говорю.

— Нет, вы видели подвальную, ее мы уже сломали, а под ней еще была, самая страшная: в одном ее отделении картошка и дрова лежали, а другая половина была наглухо замурована… Мы и сами не знали, что там помещение есть. Пролом сделали и наткнулись мы на дубовую, железом кованную дверь. Насилу сломали, а за дверью — скелет человеческий… Как сорвали дверь — как загремит, как цепи звякнули… Кости похоронили. Полиция приходила, а пристав и цепи унес куда-то.

Мы пролезли в пролом, спустились на четыре ступеньки вниз, на каменный пол; здесь подземный мрак еще боролся со светом из проломанного потолка в другом конце подземелья. Дышалось тяжело… Проводник мой вынул из кармана огарок свечи и зажег… Своды… кольца… крючья…»

Во времена Архарова все эти ужасы видели только те, кто туда попадал, но, конечно, слухи о происходящем там доходили до московского обывателя. Поэтому можно представить, с какими чувствами смотрел он на солдат полицейской стражи архаровского полка, помятуя пословицу: «Каков поп, таков и приход».

Николай Петрович Архаров, свидетельствуют современники, имел внешность крайне антипатичную и отталкивающую. Младший же брат, Иван Петрович, был, по мнению многих, полной его противоположностью: любезный, мягкий, добрый. Так же как старшего брата судьба свела со старшим Орловым, младший Архаров был связан с младшим Орловым — Алексеем и с ним вместе принимал участие в похищении известной княжны Таракановой.

В последние годы царствования Екатерины II Николай Петрович попал в опалу и, удаленный из столиц, губернаторствовал в Твери. Иван Петрович, также оказавшийся в немилости, жил в тамбовской деревне.

Павел I в первый же день своего царствования вызвал Николая Петровича Архарова в Петербург, произвел в чин генерала от инфантерии, назначил петербургским генерал-губернатором, пожаловал ему Анненскую ленту и две тысячи крестьян. С этого времени Архаров, приближенный к царю, начал свою игру за влияние на подозрительного и мнительного императора. Он сообщал ему самые пустые доносы, раздувал их, вселяя в Павла беспокойство, и в то же время успокаивал, выставляя на вид свою прозорливость и распорядительность. Одновременно истово и быстро исполнял все распоряжения императора, льстиво превознося их значение, как бы нелепы они ни были.

Когда Павел высказал пожелание, что, мол, хорошо бы и во главе второй столицы иметь верного человека, Архаров замолвил слово за своего младшего брата, и вскоре Иван Петрович Архаров, срочно произведенный в генералы, оказался в Москве губернатором.

Губернаторство Архаровых не ознаменовалось никакой административной деятельностью, по сути дела, они исполняли обер-полицейскую должность: поощряли доносы, организовали сеть политического и уголовного сыска, причем их надзор распространялся на всех, даже высших лиц государства.

Правда, в Москве шпионы Ивана Петровича действовали мягче, добродушнее, так сказать, по-домашнему. Дом Архарова на Пречистенке считался одним из самых приятных в Москве, он был открыт для всех знакомых, в обычные дни там обедало не менее сорока человек, по воскресеньям давались балы, на которые съезжалось столько гостей, что экипажи не умещались на обширном дворе и стояли на улице. Хозяин радушно встречал гостей, а наиболее любимых заключал в объятья со словами: «Чем угостить мне дорогого гостя? Прикажи только, и я зажарю для тебя любую дочь мою!»

Но когда светские знакомые сталкивались с Иваном Петровичем не как с добродушным гостеприимным барином, не на балу, не за обеденным столом, а как с генерал-губернатором, находящимся на службе, то вмиг менялось и восприятие, и оценка его. В своих «Записках» княгиня Е. Р. Дашкова описывает слежку за собой, причем, как разъяснилось, агент «шпионил не по приказу императора, а по воле Архарова», и характеризует «господина Архарова-младшего» как человека, «которого император облек обязанностями и властью инквизитора, что вовсе не претило его грубой душе, лишенной человечности».

Карьера братьев Архаровых оборвалась неожиданно и анекдотично, и виною этому стало то, что Николай Петрович перемудрил в своем стремлении угодить и подслужиться к императору. Павел после коронации поехал осматривать литовские губернии, к его возвращению Архаров решил подготовить ему сюрприз. Приметив, как Павел радовался новой единообразной окраске всех шлагбаумов полосами черного, оранжевого и белого цветов, Архаров «волею монарха» приказал всем домовладельцам Петербурга немедленно окрасить ворота и заборы по образцу шлагбаумов. Поднялось недовольство, к тому же перекраска повлекла за собой большие расходы: маляры за срочность работы брали втридорога.

Павел вернулся из поездки, увидел повсюду одинаковые трехцветные заборы и спросил, что означает сия нелепая фантазия? Ему объяснили, что полиция, ссылаясь на монаршую волю, принудила обывателей к такой покраске.

— Так что же я дурак, что ли, чтобы отдавать такие повеления! — разгневался император и тотчас повелел братьям Архаровым выехать немедленно в свои тамбовские деревни и жить там безвыездно.

Александр I вернул Архаровых из ссылки, но ни на какие должности не назначил. Оба они поселились в Москве и пополнили собой то богатое неслужащее дворянство, с которого Грибоедов списывал портреты для «Горя от ума».

Молодой студент С. П. Жихарев в своем дневнике 1805 года среди множества персонажей этого общества пишет и об Архаровых. «Нигде не скучал, — записывает он, — но от Ивана Петровича Архарова и его семейства просто в восхищении. Пусть толкуют, что хотят, а без сердечной доброты невозможно так радушно и ласково принимать людей маловажных и ни на что не нужных». Иное впечатление произвел на Жихарева старший Архаров: «Николай Петрович Архаров, бывший некогда московским губернатором или обер-полицмейстером, — право, не знаю… — не похож на брата: тучный, серьезный и, кажется, холодный старик».

И если «Горе от ума» разлетелось по миру пословицами, то и Архаровы тоже пополнили число крылатых слов. В словаре: архаровец (разговорное, просторечное, бранное) — хулиган, озорник, отчаянный, беспутный человек.

В 1828 году в Москве, на Остоженке, в Хилковом переулке, известный московский медик профессор Московского университета Христиан Иванович Лодер открыл «Заведение искусственных минеральных вод».

О пользе минеральных вод знали еще в Древней Греции и Риме; в средние века народ почитал целебные источники священными — в 1556 году в Пьемонте был издан даже закон, запрещающий воздавать источникам божеские почести. Но уже в конце Средневековья воды перестали быть предметом поклонения и стали местом не только лечения, но и увеселения. В лучшие водолечебницы Европы (Баден-Баден, Спа, Ахен и др.) съезжалось аристократическое общество со всего света. Побывал на водах в Спа и русский царь Петр I.

Вернувшись, он тут же приказал искать целебные воды в России, и через три года было объявлено о «целительных водах, отысканных на Олонце». Вскоре были открыты и другие источники — липецкие, кавказские, Сергиевские.

Ездить на воды стало модным среди русского барства. Вот как описывает князь А. А. Шаховской — писатель конца XVIII — начала XIX века — в своей комедии «Урок кокеткам, или Липецкие воды» даму, лечащуюся водами:

И вот когда на Остоженке открылось «Заведение искусственных минеральных вод», московские барыни возликовали: теперь можно лечиться водами, не тратясь на путешествие в Германию, Италию или хотя бы в Липецк. Села в свой экипаж, а если своего нет — хоть в наемную карету, проехала несколько улиц, и вот, пожалуйста — и воды, и изысканное общество, и знаменитый врач, профессор, бывший царский лейб-медик.