Нижеследующее логическое построение является в соответствии с основными положения социоестественной истории, вытекающими из общей теории систем, моделью действительности, а не самой действительностью. Оценка модели «должна быть прагматичной и производиться с точки зрения ее объяснительных и предсказательных достоинств…, априорные суждения… не должны приниматься в расчет» (Берталанфи, с. 69).
Что могло быть в степях в центре государства накануне Куликовского сражения, в самом конце «Великой замятии»? Еще раз подытожим то, о чем говорилось выше.
С большой вероятностью мы можем говорить о сокращении доходов государства. Таможенные поступления снизились из-за слабого функционирования Великого шелкового пути, снижения уровня порядка в целом из-за смуты и развития бандитизма и грабежей, в частности (см. у Насонова, с. 166–167). Налоги поступали нерегулярно, а расходовались в возросших размерах не на поддержание управления, инфраструктуры и хозяйства, а на военные и политические цели. Затухание международной торговли, криминализация общества не могли не сказаться на хозяйственной и духовной жизни степных городов и кочевников.
В то же время образованные люди и ученые еще не эмигрировали в более благополучные страны Востока, прежде всего в Египет, с которым степную «гардарику» связывали особые отношения, еще окраины — земледельческие регионы Золотой Орды, чреватые грядущим экологическим кризисом, не вошли в него. Среди этих окраин самой большой как по территории, так и по численности населения была Русь. На Руси шли сложные процессы, но до социально-экологического кризиса было еще далеко: в XIV–XV вв. здесь быстро росло население; шел процесс консолидации политической власти, мировоззрения на базе христианства; хозяйство Руси, базирующее на двух технологиях подсечно-огневого и пашенного земледелия, находилось в стадии роста (анализ состояния см. Кульпин 1995, с. 99–120). Контраст упадка Степи и устойчивости и богатства («простым продуктом») Руси был наиболее зримым при взгляде на нее из Степи.
Далее наши предположения носят вероятностный характер. Тридцатилетие 1351–1380 гг. отмечено климатологами как наиболее теплое во втором тысячелетии н. э. (Слепцов, с. 74), что для степи значит наиболее жаркое. Засухи, повторяющиеся в степи через 34 года, стали злее. Обычно в таких условиях поголовье скота снижается. Если засушливые года совпадают со вспышками роста популяций грызунов, то поголовье скота — резко снижается.
В снижении уровня и качества жизни в совокупных неблагоприятных обстоятельствах в сферах политики, экономики, природопользования, видимо, трудно сомневаться. Проблема в глубине и остроте процессов. Подошли ли обедневшие кочевники к той черте, когда необходимость перехода к земледелию становится условием выживания? Исключить подобную жестокую необходимость мы не можем. Однако четкий ответ может быть получен только в результате комплексного социо-естественного исследования.
Пока же попробуем в общих чертах описать экстремальную ситуацию. Все беды сошлись разом: торговля остановилась, развитие городов замерло, государство не контролирует ситуацию — идет непрерывная борьба группировок за власть, на дорогах бандитизм, в степи — сушь, скот — гибнет, от десятилетия к десятилетию его поголовье падает (причем, как свидетельствует прецедент Букеевской орды, за десять лет падение могло быть вдвое, втрое против начальной численности (Иванов 1995, с. 182), жизненный уровень массы населения резко снизился. Люди думают, что делать, как жить. Хотя бы немногим ясно, что дальше так жить, как жили до сих пор, невозможно. Известно, что система в период бифуркации — времени и процессе выбора дальнейшего пути развития, пробует разные варианты одновременно.
Все эти резоны заставили еще раз просмотреть исторические данные на предмет поиска иных, в том числе неординарных решений, мысли о которых, безусловно, были, но — не были зафиксированы. При этом главное внимание было направлено именно на свидетельства принципиального поворота мыслей людей, культурной переориентации с Востока (с мамлюкского Египта, Сирии) на Север. В том, что зафиксировано исторической наукой, внимание привлекает лишь непонятное, нетрадиционное желание темника Мамая стать московским князем. «В этот решающий момент Мамай надеялся не только наказать своего «улусника» и заставить признать власть татар, он мечтал сам сесть на Московский трон», — пишет Сафаргалиев (с. 396). В «Сказании о Мамаевом побоище», написанном, вероятнее всего, в первой четверти XV века, о целях похода темника Мамая на Русь говорится следующее:
«Он же безбожный Мамай начать хвалиться и поревновать второму Иуюлину отступнику, царю Батыю, и начал спрашивать старых татар как царь Батый пленил Русскую землю. И начата ему сказывать старые татарове, как пленил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, словенскую землю, и великого князя Юрья Дмитриевича убил, и многих православных князей избил и святые церкви осквернил, и многие монастыри и села пожже, и в Владимир вселенскую церковь златоверхую разграбил. Слышав же безбожный Мамай от своих старых татар и нача подвижен быти и диаволом палим непрестанно, ратуа на христианство. И б в себе нача глаголити к своим еулпатом и ясаулом, и князем, и воеводам, и всем татарам, яко: «Аз не хощу так сотвори ти, яко же Батый, не егда дойду Руси и убию князя их, и которые грады красные довлеют нам, и ту сядем и Русью владеем, тихо и безмятежно пожывем». А не въедый того окаянный, яко господня рука высока есть. И по малех днех перевезеся великую реку Волгу с всеми силами. И ины же многы орды к своему великому воинству совокупи и глагла им: «Пойдем на Русскую землю и обогатеем русским златом!» Поиде же безбожный на Русь, акы лев ревый пыхаа, акы неутолимая ехидна гневом дыша. И доиде до усть реки Вороножа и распусти всю силу свою и заповеда всем татаром своим яко: «Да не пашете ни един вас хлеба, будити готовы на русскыа хлебы!»
(Памятники литературы, с. 132).
В последних словах Мамая можно видеть альтернативу для воинов-кочевников: вместо неизбежности становиться земледельцами (самим пахать землю), предлагается иная перспектива — сохранение статуса дружинников-воинов (на русских хлебах).
Многие историки полагают, что намерения Мамая завладеть великокняжеским престолом, не осуществляя кровавого нашествия, не вступая в конфронтационные отношения с населением («Я не хочу так поступить, как Батый»), далее, обеспечить для господствующего слоя — сподвижников темника — стабильное, устойчивое существование, а следовательно, и удовлетворительные условия жизни населения («тихо и спокойно заживем»), приписаны темнику летописцем и не соответствуют действительности. Квалифицировать подобное мнение как безосновательное, нельзя хотя бы потому, что нарративные документы и вообще все, исходящее от людей, субъективно, определено воззрениями и интересами авторов, а вовсе не желанием действительного отображения событий. Данное же мнение о невозможности осуществление желаний Мамая стать русским князем опирается на представление о ходе исторического процесса в целом. Итак, слова документа — факт из ряда тех, которые нуждаются в комментариях. Надежность факта может быть определена дополнительной аргументацией. К сожалению, она пока может быть лишь частичной, фрагментарной.
Итак, во-первых, была ли в принципе возможность мирной жизни в одном государстве кочевников и земледельцев? Известно расхожее представление о кочевниках как о профессионалах грабителях оседлого населения. Есть ли исторические прецеденты объединения интересов тех и других в одном государстве? Во-первых, склонность к грабежу как историческая черта характера кочевника и способ его существования, мягко говоря, сильно преувеличены. Грабеж имеет место далеко не всегда, а тогда, когда защита оседлого населения слаба, а вот обмен продуктами труда скотоводов и земледельцев существовал всегда (см., Кульпин 1990). Во-вторых, в истории имеются примеры и объединения интересов земледельцев и кочевников в одном государстве. Например, кочевая болгарская орда хана Аспаруха отвоевала у Византии часть Балкан. В этнически смешанном государстве тюрки сначала заняли естественную для кочевников-воинов социальную нишу, став военным сословием, затем слились с основным земледельческим славянским населением. Второй пример — Цинская империя. Маньчжуры завоевали Китай, в течение веков сохранялись как этнос на своей земле, одновременно в Китае они были его военным сословием: из них и их союзников монголов формировались так называемые знаменные войска. Когда Китай вошел во второй социально экологический кризис, Цинский домен — Маньчжурия, был использован как резерв пахотных земель.
