— И давно вы следили за мной?

— Давно… Знаешь, Лада, мне всегда нравилось с тобой общаться. Такая красивая, умная. Такая нежная… Право же, я лелеял надежду сделать тебя своей. Разумеется, не в теле этого дряхлого старика, нет. Я бы нашёл другое тело, моложе, красивее этого. Но, увы, ты выбрала сына Змея, — библиотекарь печально вздохнул, а потом его вдруг заговорил с возбуждением сумасшедшего. — Нет, это нисколько не удивило меня, хотя и опечалило.

«Тяни время».

«Не сейчас, Мира», — огрызнулась я.

«Тяни, говорю», — возбуждённо отозвалась Душа. Подушечки пальцев покалывали от собирающейся магии. — «Смотри, как он начал петь про чувства к тебе».

«Что ты задумала?»

Но Мира не ответила. Вместо этого в груди запульсировало тепло.

— Почему не удивило? — торопливо спросила я.

— У тех, кто пережил насилие, может проснуться болезненная тяга. Жажда собственной смерти. Сами того не желая, они тянутся к опасности. Это как зависимость от лунники. Ты прекрасно знаешь, что она тебя убивает, но не можешь остановиться. Пляска на острие ножа. Один неверный шаг, — и ты погиб. Если выжил, значит, победил…

— Интересно, торговка рыбой тоже желала умереть?

Я открыто посмотрела в лицо библиотекаря. Нас разделяли всего пара сантиметров. Я чувствовала тёплое старческое дыхание, едва удерживаясь от того, чтобы презрительно скривиться.

— Разумеется, — тихо произнёс он. — Её желание было особенно сильным. Жить с мужем-деспотом, который избивает и унижает каждый день. Для неё смерть стала избавлением. Как видишь, я был милостив к ним, исполняя их заветные желания. Но поговорим о тебе. Ты же прекрасно понимаешь, что ведьмолов может убить тебя, но продолжаешь находиться рядом с ним. Игра со смертью — вот что тебя привлекает по-настоящему. Ведь так сладко, и так завораживающе вглядываться во тьму, стараясь угадать, что таится по ту сторону… Очень жаль, что твоя жизнь оборвётся вот так.

По венам пробежало пульсирующее тепло. То самое, что я чувствовала, стоя на берегу в собственном виде́нии. Едва осязаемое чувство превосходства, когда охотник и жертва вдруг меняются местами…

Страх исчез, уступая момент азарту. Губы расплылись сами собой в холодной улыбке, заставив библиотекаря отшатнуться назад.

— А моя ли жизнь?

В грудь ударила жаркая волна, и тысячи острых осколков вонзились в затылок. Забытьё махнуло перед глазами серой тряпкой. Болтаясь на краю сознания, я услышала несвязные выкрики. В бешеной пляске замелькали чёрные сапоги законников. Что-то тёплое шершавое мазнуло по щекам, и сквозь пробирающуюся багровую пелену на мгновение проявилось встревоженное бледное лицо Риваана. А потом всё исчезло во мраке беспамятства.

— Что ж, хорошая работа, господин Наагшур. Очень хорошая работа.

Володарь лицемерил. Он говорил в привычной дружелюбной манере, однако натянутая улыбка и угловатые движения, будто Его Величество стянуло невидимой нитью, выдавали внутреннее недовольство. Правителя явно не обрадовала гибель серийного убийцы и подстрекателя мятежа.

Сквозь открытое окно володарского кабинета пробрались робкие утренние лучи и, дрожа от ветерка, замерли на портрете правителя. Риваан поймал себя на мысли, что художник, написавший этот портрет, не просто постарался, — польстил Венцеславу. Картинный володарь выглядел поджарым, моложавым и даже имел густую шевелюру.

Ведьмолов лениво откинулся на спинку глубокого кресла, сплёл пальцы и так пристально посмотрел на правителя, что тот нервно заёрзал на месте.

— И всё же ты не рад, Венцеслав, — отбросив лишнюю церемонность, протянул он. — Преступник устранён, назревающий мятеж подавлен, но ты всё равно недоволен. Позволь узнать, почему?

Володарь открыл было рот, но тотчас замялся. Сейчас в залитом солнечным светом кабинете собственного дворца, Венцеслав чувствовал себя нашкодившим ребёнком под тяжёлым взглядом родителя. Правителю невольно подумалось, что ему крупно повезло, когда Наагшур предпочёл уйти с поста разъездного советника, а не оставаться у власти. Что-то необъяснимое и пугающее таилось во взгляде разноцветных глаз, взирающих на правителя Араканы с ледяным спокойствием. Так змея следит за жертвой, прежде чем сжать в смертельных объятиях.

— Мне стало известно, что этот… как его… — пухлая рука сделала жест в воздухе на манер дирижёра в симфоническом оркестре.

— Радослав? — подсказал Риваан, отлично понимая, что Его Величество пытается сделать вид, будто впервые услышал имя библиотекаря.

— Да, именно. Радослав. Он являлся великолепным артефактором. Разработки по превращению людей в боевые артефакты могли бы превосходно послужить в дальнейшем. Для укрепления обороны володарства, разумеется.

Наагшур презрительно ухмыльнулся. Стоило догадаться сразу, кто оттягивал расследование. Правитель переживал не из-за случайных жертв и не из-за назревавшего мятежа. Он искал собственные выгоды. Должно́ бы, Венцеслав спал и видел парад идеальных солдат, способных уничтожить любую армию. Если двое человек разнесли главный столичный вокзал, то, что сделал бы целый батальон солдат, обращённых в боевые артефакты?

— Тебе бы не удалось договориться с ним, — покачал головой Риваан. — Радослав был из тех, кто никогда ни с кем не договаривается. Его интересовали собственные цели. Тебе нечего было предложить ему, Венцеслав. Разве что свой трон и головы тех, кто ужесточал законы против ведьморожденных. То есть мою голову.

Володарь побледнел. Буквально на доли секунды, но этого оказалось достаточно, чтобы ведьмолов понял: переговоры о его голове действительно шли. Венцеславу настолько не терпелось заполучить в союзники Радослава, что правитель согласился пожертвовать бывшим разъездным советником.

На мгновение сделалось смешно. Ох уж эта человеческая самонадеянность и неблагодарность! А ведь, помнится, в начале политического пути, Венцеслав и шагу не мог сделать без одобрения разъездного советника. И вот чем всё обернулось.

Впрочем, володарь сам понял, что дал маху. Его планам было не суждено исполниться: артефактор мёртв, унеся с собой в могилу секрет универсального оружия. А разъездной советник жив.

Правитель заёрзал на стуле, достал из ящика стола бутылку с коньяком и открыл её.

— Бремя власти — тяжкий груз, — проговорил Венцеслав, разливая коньяк в пузатые бокалы. — Всегда приходится чем-то жертвовать…

— И ты решил пожертвовать тем, кто был безусловно предан, — оскалился Риваан и поднялся с кресла.

Несмотря на летний давящий зной, в кабинете похолодало, будто в окно пробралась осенняя стужа. Володарь замер с поднятым бокалом, неотрывно следя за ведьмоловом. Тот направился к двери, но внезапно остановился и обернулся.

— Не забывай, володарь, кому своим местом обязан, — тяжёлый взгляд Наагшура скользнул по напряжённому лицу правителя. Разноцветные глаза загорелись недобрым огнём. — И да. Предатели долго не живут.

— Приехали, ваша светлость, — хрипловатый, похожий на карканье вороны, голос возницы выдернул Риваана из задумчивости.

За коваными воротами все так же возвышались величественные колоны над аккуратно подстриженными кустами роз. Солнце отражалось от начищенных до блеска окон, а по дорожкам сновали слуги. Вроде бы дом и не изменился внешне, но всё что-то поменялось. Будто древний старик вдруг очнулся, стряхнул с себя пыль и помолодел намного лет. В нём появилась жизнь. Ведьмолов поймал себя на мысли, что дом больше не казался ему чужим, и невольно удивился этому.

Риваан застал Ладу сидящей в глубоком кресле возле окна в светлой спальне. Закутавшаяся в шелковый халат, она напоминала крохотную нахохлившуюся птичку на ветке. Подобрав ноги, ведьма с девичьей нервозностью накручивала короткий завиток на палец. Что-то трогательное, нежное было и в осунувшемся лице, и в бледных подрагивающих губах, и даже в рыжих волосах, непокорно торчащих в разные стороны. Тонкий серебристый кокон то вспыхивал и рассыпа́лся звёздочками, то угасал. Похоже, в душе́ ведьмы царила настоящая стихия эмоций.