Сделалось душно, а потом резко холодно, и по телу пробежала волна озноба. Снова ковырнуло необъяснимое чувство, неприятное и липкое, как будто бабочку пригвоздили к пробковой доске и теперь разглядывают с холодным интересом. Пристально так, в ожидании, когда бабочка перестанет трепыхаться на кончике иголки. Комочек нервно запрыгал, точно Мира пыталась пробить грудную клетку. Но при этом Душа хранила молчание. Ведьмолов по-своему истолковал моё нежелание говорить и, склонив голову к плечу, вкрадчиво произнёс:

— Мне хватило половины ночи, чтобы собрать о вас информацию. Но здесь только сухие факты, которые имеют свойство не всегда быть правдивы. Я бы хотел услышать вашу историю от вас.

— И что вы хотите знать?

— Кто он, Лада? — прошептал Риваан, пристально глядя мне в глаза. — Думаю, вы понимаете, что я сейчас говорю не о ваших несостоявшихся женихах.

Чашка звякнула о блюдце. Мне сделалось совсем нехорошо, что я даже забыла, как дышать. Ногти впились ладонь чуть не до крови. Душа болезненно забилась, как в агонии: «Не говори ему ничего, Лада. Молчи, слышишь?»

Чёрт бы побрал этого ведьмолова! Чувство вспыхнувшей боли и стыда полоснули так, как будто он резанул ножом по затянувшейся ране.

— Откуда вы знаете? — помертвевшим голосом выдавила я.

Риваан устало пожал плечами и заглянув в свою чашку.

— Я всего лишь предположил. Но ваша реакция подтвердило моё предположение… Насилие всегда оставляет отпечаток в душе́. Так кто он?

Мне не хотелось поднимать тему прошлого. Хотя я понимала — если Наагшуру взбредёт в голову докопаться до прошлого, он не приминет прибегнуть к пыткам. Воспитанным людям из высшего общества не полагается так вести себя в присутствии барышни. Тем более задавать подобные вопросы. Но, похоже, Наагшуру было наплевать на все условности. Он чувствовал превосходство над другими и вёл себя так, как считал нужным. Подобное позволяют только персоны, наделённые такой властью, что им не нужны ни ордена, ни пресловутые мундиры, чтобы её продемонстрировать.

— Подобные беседы неуместны. Ни за завтраком, ни вообще.

Больше говорить не хотелось. Я разглядывала крупные чаинки, плавающие по поверхности чашки. Внутри стало глухо и пусто, словно душу вывернули наизнанку и протоптались грязными ногами по ней. Ни гнева, ни злости, ни жалости — ничего. Кроме давящее чувство невыносимого стыда и такой же боли.

Кожу начало ощутимо покалывать: Мира среагировала быстрее, чем я успела сообразить. Мерцающие серебристые нити спрятали тело, стараясь отгородиться от неприятного собеседника и того, что него исходило. Но внезапно, к моему удивлению, сквозь кокон на мою руку сверху легла тяжёлая ладонь.

— Вам нет нужды бояться, Лада, — негромко сказал Риваан, осторожно заглядывая в глаза. — Я обещаю, что вас никто не тронет. Конечно, у меня не самый приятный характер. Ну это вы и сами заметили. Но я вас не обижу.

— Как я могу вам верить, Риваан? Вы меня чуть не убили при первой встрече. Кто знает, что вам придёт в голову в следующий раз?

Ведьмолов нахмурился. По лицу пробежала тень: Риваан раздумывал, а правильно ли поступил, приведя домой ведьму. Похоже, он не любил, когда ему отказывают и когда спорят. А отпускать явно не собирался. Легче убить, чем оставлять в живых ту, которая догадалась о его долгожительстве. Назвать это бессмертием язык не поворачивался. Потому что у всего есть конец. Даже сильнейшие колдуны и ведьмаки смертны. Магия, конечно, сильна и необъяснима. Но всё же не всесильна.

Наагшур открыл было рот, чтобы что-то сказать, как в столовую ввалился запыхавшийся угловой в сером камзоле. Он быстро оценил обстановку, козырнул ведьмолову и сбившимся от бега голосом рапортовал:

— Ваша светлость, новое убийство.

Экипаж остановился возле двухэтажного заведения говорящим названием «Цветы ночи». Пожалуй, оно являлось самым приличным зданием в Малом Газетном проулке: стены освежены бордовой краской, наполированные двери блестели под лучами солнца, а с витиеватых решёток ещё не успела сойти позолота. Он выделялся на фоне серых кирпичных домишек, как анничев дворец среди крестьянских халуп. Хозяйка борделя, Ада Дюпре, втихомолку соперничала со своей более удачливой товаркой, мадам Пофри, а потому прикладывала немало сил и средств, чтобы придать своему заведению респектабельный вид.

— О боги, как же много людей! — тихо произнесла Ладамира, глядя в окно экипажа. Возле дверей борделя толпились зеваки: соседи из ближних домов, случайные прохожие и репортёры из местных газет. Законники пытались сдержать прорывающуюся к заведению толпу, а те, в свою очередь, стремились попасть внутрь, чтобы хоть одним глазком на место преступления.

— Стервятники слетелись, — равнодушно отозвался Риваан. — Одни, — чтобы разнести сплетни родным. Другие — всему городу. Несмотря на различия в статусе и происхождении, общего между ними больше, чем кажется.

Она удручённо покачала головой. Пальцы судорожно сцепились в замок, пытаясь унять крупную дрожь. Лицо двоедушницы побледнело и осунулось. То, что люди воспринимали чужую трагедию как забаву, чтобы пощекотать себе нервы, для Лады звучало дико.

Ведьмолов невольно пожалел, что взял её с собой — девушка выглядела испуганно и жалко. Неважно, что с чем ей пришлось столкнуться в прошлом. Если натура отвергает насилие, она отвергает насилие. Закрывает глаза и уши, старается сделать вид, что его не существует. И каждый раз оказывается ошарашенной тем, на какие низости способен человек.

Сама идея привлечь Ладамиру казалась глупой и нелепой. Какая из неё помощница, если её колотит от страха при виде толпы? А ведь внутри борделя находился труп. Где гарантии, что она не упадёт в обморок или не удариться в истерику при виде него? Неоправданно глупо и безрассудно.

И всё же Наагшуру казалось, что он поступил правильно.

— Дайте руку, — произнёс ведьмолов. Лада удивлённо воззрилась на него, но молча протянула ладонь.

На запястье щёлкнул серебристый браслет.

— Это Отбойник, — пояснил он. — Мне ни к чему, — законники привыкли к моим… причудам. А вас защитит.

— От чего?

— От пристального внимания старшего сыщика. Агосто — один из тех мерзких типов, что пострашнее серийного убийцы будут. Маньяк переступает юридические законы, а Агосто — человеческие, ловко прикрываясь законами юридическими. Он из Отдела по борьбе с ведьмовством и учует в вас двоедушника.

— Почему его до сих не судили? — щёки Ладамиры порозовели, голос звучал более ровно и спокойно. Отлично! Отбойник сделает способности незаметными для штатных ведьмоловов, но не погасит их.

— Агосто, конечно же, последняя мразь, но профессионал на высшем уровне. Поэтому ему спускают садистские наклонности. Просто держитесь ко мне поближе, и всё будет в порядке.

Лада снова побледнела, но промолчала.

Внутри было обставлено по высшему разряду: дорогие пушистые ковры, стены цвета марсала с золотыми узорами и тонкие ароматы цветов, стоя́щих в расписных вазах. Становилось понятно: подобное заведение могут позволить только обеспеченные господа, а не отбросы с улицы, привыкшие к дешёвому пойлу и таким же девкам. Обычно в «Цветах ночи» всегда царила атмосфера праздника и фривольности. Однако сейчас жрицы любви были заняты совершенно другими делами. Одни давали показания законникам, иные рыдали, сбившись в группку, третьи — посчитывали убыль, которую понёс за собой бордель.

Наагшур украдкой бросил взгляд через плечо. Лада спокойно плелась позади. Она с вялым интересом рассматривала девиц, так, словно всю жизнь только с ними и имела дело.

Угловой проводил их в комнату на втором этаже, откуда доносился басистый голос, принадлежащий хозяйке борделя:

— …Я вам десять раз повторила, старший сыщик. Господин, с которым вчера уходила Азиза, выглядел солидно. Особых примет я не заметила. Он затребовал себе лошадиную порцию розового северского. Заплатил за две ночи. Северское ему относила Азиза в половине третьего ночи. И девушка выглядела живой.