— Я могу дать взаймы.

— Знаю, Степушка, знаю. Ты последнее отдашь товарищу. А я не возьму. До Москвы далеко ли теперь! А уж там я, можно сказать, дома…

Наташа и Николай вернулись довольные. Накупили обновок и всякой снеди.

— Ну что, как выставка?

— Ох, даже голова закружилась, — сказала Наташа, — описать невозможно! Идите скорей, а то не успеете осмотреть до поезда.

— Пошли, сами увидим, — позвал Селантин.

— Глядите тут в оба! — наказал Степан и пошел следом за товарищем…

Выставка сразу оглушила, закружила, увлекая в круговорот зрелищ и развлечений.

Зазывные крики сидельцев, вопли петрушек и ряженых, музыка каруселей и балаганов, выкрики цыганок-гадалок, свистки городовых, споры торгующихся — все сливалось в густой гомон, который висел над душной, потной сутолокой.

Поглазев часа два на всякую заморскую невидаль, Селантин со Степаном, ничего не купив, с трудом выбралась на площадь и, одурелые, уставшие, побрели на вокзал.

Там перекусили чем бог послал — и на поезд. Захватив свободные полки, они успокоились и тут же улеглись спать…

2

В Москве, сторговавшись с ломовиком, Селантин повез друзей в Марьину рощу, где у него были знакомые старики.

Подъехав к одноэтажному ветхому домику в четыре окна, он соскочил первым и, подойдя к резному крылечку, постучал.

Открыла подслеповатая старушка.

— Здравствуйте, Евдокия Дмитриевна! Не узнаете! Я Селантин, Федор Васильевич. Проживал у вас лет пять назад.

— Вроде бы запамятовала, уж стара стала. Много народу-то у нас перебывало.

— А помните, я еще вам шахматы подарил и Савелия Елистратыча играть обучил.

— А-а, вон вы кто! Как же, как же. Эти шахматы и сейчас живы… А Елистратыч помер, царство ему небесное… Уже третий годочек пошел.

— Жалко… душевный был человек. А я вот опять к вам.

— И, видать, не один?

— Товарищ с женой, да еще один холостой с нами.

— А надолго ли пожаловали?

— Нет, денька на два, на три, мы проездом.

— Ну-к что ж, милости просим. У меня, правда, свояченица гостит, но как-нибудь разместимся.

— Спасибо, Евдокия Дмитриевна, — поклонился Селантин и замахал товарищам, чтобы расплачивались с ломовиком и несли вещи.

Пока разместились да попили чаю, стемнело — надо было ложиться спать.

Хозяйка уступила молодым комнату свояченицы, а ее взяла к себе. Селантин и Степан устроились в столовой…

Утром, когда собирались идти за билетами, Селантин забеспокоился.

— Друзья, я уже говорил Степану, что у меня нет ни денег, ни заграничного паспорта. Однако в Рязани — богатая тетка, которая все устроила и ждет меня.

— Ну что же. Можно денек-два с отъездом повременить, — сказал Амосов.

Селантин, прищурив раскосые глаза и поджав тонкие губы, сокрушенно покачал головой.

— Беда в том, что мне нельзя показаться в Рязани. Могут схватить и по этапу отправить обратно в Вятку… Хорошо, если бы кто из вас съездил с моим письмом.

— Я бы с радостью, да не могу оставить…

— Я поеду! — прервал Амосова Степан. — Я поеду. Пишите письмо.

Селантин, кряхтя, написал письмо, указал адрес, подал Степану.

— Тетушка у меня — ангел! Ходить за тобой, Степан, будет, как за сыном.

— Мне ухода не надо, лишь бы паспорт и деньги дала.

— Тут сомневаться нечего. Приедешь в Рязань, бери извозчика и скачи к ней. Я все расходы возмещу сразу же, как привезешь деньги.

Степан быстро собрался.

— Ну, я готов.

— А деньги и паспорт берешь с собой?

— Беру.

— Это зря, — покачал головой Селантин, — еще обворуют в дороге. Лучше оставь у нас. Целее будет.

Степан переступил с ноги на ногу, наморщил лоб.

— Али боишься? — усмехнувшись, спросил Селантин. — Ведь я не боюсь за свои. А тетка отвалит, наверное, тыщонки три-четыре.

— И я не боюсь, — покраснел Степан и вытащил бумажник с деньгами и паспортом. — Вот возьму пятерку на дорогу, а это пусть будет у вас, — он положил на стол бумажник.

— Хорошо! У нас будет надежней. Иди с богом! Счастливой дороги!

Степан попрощался за руку и вышел.

— Погоди! Я тебя провожу на вокзал, — крикнул Селантин и, сунув в карман бумажник, выбежал вслед за Степаном.

3

Наташа и Николай, дожидаясь Селантина, целый день не выходили из дома. Уже начали подумывать, не сбежал ли он с деньгами и паспортом Степана. Николай даже хотел ехать на Казанский вокзал, да Наташа удержала его.

— Если сбежал, все равно ты его не поймаешь. Воротится Степан, тогда заявим в полицию…

Вечером вместе с хозяйкой и ее свояченицей долго играли в карты, а Селантин не появлялся.

— Видно, уж сегодня не придет, — сказала, позевывая, Евдокия Дмитриевна, — он и раньше-то, бывало, задерживался. Иногда ночи по две, по три не ночевал. Говорил: дела… Давайте-ка укладываться.

Наташа и Николай ушли в свою комнату. Прикрутив фитиль лампы, Николай стал устраиваться на кушетке. Вдруг кто-то застучал в окно. Николай вгляделся.

— Он, Наташа, он! — и пошел открывать дверь.

Селантин, сняв в передней пальто, вслед за Николаем прошел в комнату, где с волнением ждала их Наташа. Взглянув в ее синие, испуганные глаза и достав из кармана пиджака бумажник Степана, положил на стол:

— Беда, друзья, обрушилась на наши головы. Беда непоправимая…

— Как? Что случилось? — присел к нему Николай.

— Степана схватила полиция.

— Что ты? Где?

— Прямо на вокзале. У меня на глазах.

— Может, обознались? Приняли за другого?

— И я так думал… Вначале тоже струсил, юркнул в толпу. А потом пошел следом в участок.

— И что?

— Войти-то я побоялся, ходил около, ждал, не выпустят ли. Потом осмелел, думаю, может, паспорт ему передам. Предположил, что обознались они… Вошел, этак, тихонько и слышу: «Признавайся, Халтурин, полицию не обманешь. Сыщик с тобой из самой Вятки ехал. Нам все твои художества известны. Где сообщники? Сознавайся!» — «Нет у меня сообщников, я один ехал». — «А где документы? Деньги?» — «Ничего у меня нет — все в Нижнем украли…» — Тут уж я понял, что Степана спасти нельзя и тихонько, тихонько назад.

— А что потом?

— До ночи ждал, думаю, не повезут ли его в тюрьму, не крикнет ли он чего. Нет, видать, там заперли… Ну, я на извозчика да сюда. Чего делать будем? Ведь и нас тоже могут сцапать.

— Ты сам-то как думаешь? У тебя опыту побольше, — растерянно сказал Николай.

— Я думаю: вам надо ехать… Да, пожалуй, и мне тоже, с паспортом Степана. А деньги за мной не пропадут. Пошлю тетке депешу, чтобы перевела в Берлин. Оттуда спишемся с братьями Степана и разыщем его.

— А вдруг его выпустят? — спросила Наташа.

— Зачем же тогда за ним сыщик из Вятки ехал;?

— Нет, уж если сцапали — не выпустят, — вздохнул Николай. — Нам надо торопиться.

— Ладно, ложитесь спать, а утром, со свежими головами, решим, что делать. Спокойной ночи! — сказал Селантин и вышел, оставив бумажник на столе.

— Видишь, какой! — шепнул Николай. — Кабы думал сбежать, не вернулся бы сюда с деньгами.

— Да, это так, Коля, — утирая нахлынувшие слезы, прошептала Наташа, — но мне очень, очень жалко Степана…

Утром Селантин проснулся рано и долго лежал на диване, прищурив глаза, дожидаясь, когда встанут Наташа и Николай.

Николай вышел первый. Нахмурив рыжие брови, спросил:

— Не спишь?

— Какой сон? Все думаю о Степане.

— И мы не спали всю ночь. Может, мне или Наташе сходить в полицию?

— Идите, идите, там вам спасибо скажут, что сами явились. Может, еще наградят, если укажете, где я прячусь.

— Так что же делать?

— Я боюсь, если мы будем брать билеты до Варшавы или Берлина, нас могут схватить.

— А как же тогда?

— Давайте махнем в Петербург, а оттуда пароходом в Штеттин. В Петербург идут два поезда — уехать легко. Если поторопимся, можем успеть на дневной.

— Чайку успеем попить?

— Успеем. Вы тут одевайтесь, укладывайте вещи, а я сбегаю за извозчиком…