— Не читали? Это Решетников. «Подлиповцы».
— Нет, не читал.
— Возьмите. Очень хорошая книжка. Тут описывается жизнь крестьян-пермяков, наших соседей. Описывается очень правдиво.
— Спасибо. Непременно прочитаю. Большое спасибо!..
«Подлиповцев» Степан читал, когда дома не было Николая. Хотел рассказать другу хотя бы об одной интересной книге.
В субботу он сходил к дяде Васе, который со своей артелью работал на отделке трактира, и выпросил у него инструмент. В воскресенье же, как и обещал, явился к Красовскому.
— Пришли? Отлично! А я и место для вас подготовил. Пожалуйста, проходите.
Степан поставил у двери ящик с инструментом, разделся и протянул Красовскому книгу.
— Душевное вам спасибо, Александр Александрович.
— Прочли? Ну как?
— Ох, и наревелся я над этой книгой! Сущая правда описана. Я этаких нищих сысоек видывал.
— Вы, молодые люди, должны учиться и думать над тем, как переустроить жизнь.
— Мы бы рады…
— По пятницам у меня собирается кружок самообразования. Вы непременно приходите.
— Спасибо, Александр Александрович. Приду… А где же мне можно располагаться?
— У нас есть свободная комната за кухней. Там тепло, и мешать вам не будут. Пойдемте посмотрим.
Степан взял ящик с инструментами и направился вслед за хозяином.
Комната оказалась подходящей. И главное — в ней стоял старый кухонный стол, который можно было использовать как верстак. Туда уже были принесены доски, приготовленные еще летом.
— Все хорошо, — сказал Степан. — Пойдемте взглянем, где и какие делать полки.
Хозяин указал простенок и дал приблизительный. чертеж с основными замерами.
Степан, достав желтый складной аршин, тщательно проверил размеры и улыбнулся.
— Все понятно, Александр Александрович, сделаю в лучшем виде.
Степан работал с упоением. Ему было лестно сознавать, что на полках, которые он сделает, выстроятся ряды книг. Их бережно возьмут и будут читать те самые молодые люди, что сидели тогда в читальном зале.
Может быть, и он сам станет выбирать лучшие из книг, которые разместятся на полках…
Степан работал в одной рубашке, закатав рукава. Шаркающие звуки рубанка радовали и веселили его. В руках гуляла молодая сила, и работа была ему всласть.
Александр Александрович несколько раз заглядывал, любовался, но не решался прервать похожее на глухариное токование самозабвенное пение рубанка.
Только когда начало темнеть, он снова заглянул в комнату, пропахшую смоляным духом, и пригласил Степана обедать.
За столом, крытым накрахмаленной скатертью, расселись домашние и гости. Степан оказался девятым, он стесненно умостился с краю. И хотя все держались просто и говорили дружески, Степан чувствовал себя неловко и старался есть одной рукой, пряча другую под стол. Степана не обременяли вопросами, очевидно, хозяин предупредил, что он простой деревенский парень, и просил не смущать его.
Степан постепенно освоился и стал прислушиваться к разговору. Худощавый человек в пенсне, в вицмундире с золотыми пуговицами, говорил назидательно:
— У нас в гимназии, господа, на днях была облава. По приказанию инспектора всех гимназистов отправили на молебствие, а в это время неизвестные личности произвели обыск в классах — искали прокламации и запрещенные книжки.
— И что же — нашли? — испуганно спросила хозяйка — миловидная немолодая дама с высокой прической.
— Разумеется, нет! — поднял палец учитель. — Но этот случай глубоко возмутил педагогов и стал известен гимназистам. В коридоре на стене они нарисовали жандарма, который роется в парте.
— Как же реагировал директор?
— Он собрал совет и призвал, чтоб мы энергичнее боролись с нигилизмом.
— А что гимназисты, действительно читают запрещенные книги? — спросил хозяин.
— Если считать запрещенными книги Писарева, Добролюбова, Некрасова, то — да, читают, — поднял снова палец учитель. — И, очевидно, берут эти книги у вас, дорогой Александр Александрович.
Хозяин лукаво улыбнулся в бородку. Степан несколько раз повторил про себя имена Писарева и Добролюбова, чтобы запомнить.
— Я не знаю, господа, правда ли это, — вполголоса заговорила сидевшая рядом с молчаливым военным белокурая женщина, — будто бы на днях арестовали Клавдию Кувшинскую — наставницу епархиального училища.
— Да, у нас тоже об этом говорят, — подтвердил учитель. — Слышно, у нее нашли запрещенные книги.
— Жаль. Это очень славная, очень милая девушка, — вздохнула хозяйка.
— Поговаривают, — опять оживился учитель, — что будто бы полицмейстер жаловался губернатору на ссыльных и просил ходатайствовать о том, чтоб их сослали из Вятки в глухие места.
— Это бесчеловечно!
— И сошлют! — забасил военный. — В политических ссыльных начальство видит главное зло. Их считают распространителями крамолы.
— Ну какая у нас крамола? — усмехнулся Александр Александрович. — Вот в Петербурге, говорят, революционеры собираются создавать партию и выпускать газету.
— Как? Легально?
— Нет, разумеется, тайно.
— Да, свободолюбивые веянья становятся вое сильней и сильней, — заключил учитель. — Молодые люди никак не хотят мириться со старыми порядками… Вы как смотрите на это, молодой человек? — обратился он к Степану. — Слышал, вы учитесь в техническом?
— Да. Только поступил… Как смотрю, еще не знаю. Пока присматриваюсь…
— Ага! Видали? — привстал учитель. — Только поступил, а уже присматривается… Сейчас много среди молодежи таких, которые присматриваются. И они скоро, очень скоро заговорят… Да, они скажут свое слово. Это люди из деревень, из гущи народа…
После обеда гости уселись за лото, продолжая прежний разговор, и Степан ушел работать.
Уже поздним вечером, когда библиотека опустела, Степан зашел к хозяину.
— На сегодня хватит, Александр Александрович, приду в следующее воскресенье.
— Уж очень вы тщательно все делаете, Степан, можно бы попроще.
— Попроще никак нельзя, Александр Александрович… Ведь я понимаю, какие книги будут стоять на моих полках. Да и вообще я не люблю работать абы как.
— Это хорошо, Степан. Каждое дело надо делать по совести. А почитать ничего не возьмете?
— Хотел бы, да не знаю — можно ли?
— А что вы желаете взять?
— Писарева или Добролюбова.
Красовский удивленно приподнял седые брови и вынес книжку, обернутую в газету.
— Вот, возьмите, Писарев! Только сегодня вернули мне. Но смотрите, чтоб она не попадала на глаза начальству.
— Что вы, Александр Александрович. Никто чужой не увидит.
4
Степан приходил к Красовскому и работал по вечерам. Недели через две полки были отполированы и укреплены в простенке. До глубоких сумерек Степан помогал Александру Александровичу разбирать и устанавливать книги.
Его оставили пить чай, и с этого дня он сделался в доме Красовских близким человеком. По пятницам стал приходить на занятия «Кружка самообразования», где читались и обсуждались интересные, иногда и запрещенные книги.
В кружке занимались молодые люди из гимназии, духовной семинарии и технического училища. Изредка заглядывали девушки из епархиального.
Степан чувствовал себя в этой среде неловко, многое из того, что говорилось, не понимал. Суждения, которые высказывались на кружке, ему казались очень миролюбивыми, он не всегда был с ними согласен. Его душа жаждала общения с другими, более зрелыми и решительными людьми. Он чувствовал, догадывался, что в городе существуют по-настоящему революционные кружки, догадывался, что именно в одном из таких кружков бывает его товарищ Николай Котлецов. Прямо спросить товарища он не решался, а тот не торопился посвящать Степана в свои тайны.
Перед рождеством, когда большинство молодых людей из технического получили стипендию и собирались разъехаться на каникулы, Степан пошел навестить брата и узнать, когда приедут за ними. По пути он заглянул на Московскую, в единственную в городе книжную лавку, и, подойдя к прилавку, стал рассматривать книги. Человек в черном дубленом чапане, стоявший рядом, вдруг взял его под руку. Степан открыл от изумления рот, узнав знакомые очки и черную окладистую бородку. Он хотел было закричать: «Евпиногор Ильич, какими судьбами?», — но человек в чапане поднес палец к губам и взглядом указал на дверь.
