Где ты, где ты, краса в кашемировой шали?

Ну куда тебя, ключ моих мыслей, умчали?

Где же ты? Почему ты не вспомнишь меня,

Не пришлешь мне свой зов из неведомой дали?

За соседку мою кровь отдам я сторицей,

Станет солнцем она — в тень хочу превратиться,

Станет белой голубкой она в небесах —

Я по воле творца стану хищною птицей.

Вот гора, там кипящий котел на огне,

Рис кипящий в котле, беспокойство во мне,

Рис кипит и кипит в молоке буйволином,

Все пути я отрезал, все чувства к родне.

Я калам бы из кости своей отточил,

Взял бы кровь своих жил вместо алых чернил,

Моя милая ценит красивое слово,

Взял бы я тот калам, ей письмо сочинил.

Уходи! Погляжу я, куда ты пойдешь,

И услышу твою распрекрасную ложь,

Ложь — пустые слова, а ведь наша разлука —

Это рук твоих дело, ты слов не тревожь.

Глазами бы узреть, что умер твой супруг,

Могилу рыл бы я, не покладая рук,

Могилу рыл бы я в чащобе тростниковой,

А тростники поджег — пусть все горит вокруг!

Неверна благоверная — стар я, наверно?

Где мне верную встретить в обители скверны.

Если верной подруги нигде не найду,

Так и стану сидеть у надгробья неверной.

Пусть подруга из злата, к чему мне она?

Пусть она из агата, к чему мне она?

В кашемировой шали она, и однако —

Неверна, плутовата. К чему мне она?

Пусть ты — жемчужина, я сам — янтарь морской,

Пусть ты из серебра, и сам я золотой.

Краснеешь, как дитя? А не сули напрасно.

Незваный я сто раз к тебе явлюсь домой.

Давай-ка сойдемся с тобой и вдвоем заживем,

Мы будем подобны двум зернам в гранате одном,

Мы будем едины с тобой в этом сладком гранате,

Совсем как чета соловьиная в царстве лесном.

На закате скотину пригнали домой,

Черноглазая села доить предо мной,

Взор — ко мне, а ладони к подойнику ближе,

Грех сказать, но уж лучше б разлился удой.

Видел я, как с другими была ты нежна, мой цветок,

В сердце кровь закипела, как в море волна, мой цветок,

Бог свидетель, полна до отказа терпения чаша,

Но, к несчастию, скоро прольется она, мой цветок.

Ты подвела глаза сурьмой, твой нежный рот

Столь сладок для меня, что источает мед,

И меда этого легко собрать кувшины,

А мать твоя его по капле продает.

Ликом к солнцу повернут любимого дом,

Я сама белолика, румяна притом.

Друг мой так загорел, что узнать его просто,

Ясным месяцем светится в сердце моем.

Красавица моя, ты персика нежней,

Найти бы мне приют промеж твоих грудей,

Там провести бы ночь, и — никаких желаний,

Чего еще, мой друг, желать душе моей?

Скажи мне, где ты спишь? Тебя я подслежу,

Ладони на твои гранаты положу.

А впрочем, я твоих плодов не стану трогать,

Уж лучше я тебя лобзаньем разбужу.

Сегодня о любви моя зурна запела.

Когда же обниму твое нагое тело?

Быть может, обниму однажды, но когда?

Не ждет пора любви, глядишь — и пролетела.

Ну и зной! Ветерок бы опять — хорошо бы!

Шею юной подруги обнять хорошо бы!

Шею нежной подруги теперь бы обнять,

Под самшитовой сенью лежать хорошо бы!

Не чувствуя ног, притащился я с гор,

Добрел до ворот, на калитке запор.

Скорей отоприте! Пришел я к любимой.

Тоскует она, а меж нами забор.

Слух прошел, что женился возлюбленный мой,

Ладно, пусть будет счастлив с законной женой.

Если я ее хуже — он лучшей достоин,

Если хуже она — до чего ж он слепой!

Пришел я к роднику, был загрязнен родник,

Хоть рот мой пересох, он искривился вмиг.

Вовек не припадет к нечистой мутной жиже,

Кто влагу чистую с рожденья пить привык.

За голову твою трикрат свою отдам,

Готов половиком ползти к твоим ногам.

Когда-нибудь Аллах тебя отдаст мне в руки,

Будь в небе ты звездой, тебя найду и там.

Красавица по имени Лейла

Миндалевую ветку сорвала,

В ее руке миндалевая ветка,

Я мил ей, но в устах ее хула.