Некоторые четверостишия, подобно русской частушке, исполняются в виде живого диалога: двое исполнителей — обычно юноша и девушка — как бы состязаются в остроумии между собой. Один начинает песню, другой заканчивает ее, отвечая на поставленный вопрос.

Исполнитель или неизвестный автор четверостишия часто начинает его с обращения к людям, к Аллаху, к единоверцам, а иногда к коню или к ворону с черной головой.

Как известно, персидские поэты-классики, особенно поэты суфийского направления, отождествляющие бога со вселенной, широко пользовались самой причудливой символикой как художественным приемом. В отличие от письменной литературы народная поэзия совершенно не признает абстрактных символов. Вся символика фольклорной лирики связана с образами природы, животного и растительного мира. Девушка — цветок, стройный кипарис, свет луны, звездочка на небе, голубка, куропатка. Юноша — сокол, румяное яблоко, сахарный тростник. Подобные образы есть и в письменной поэзии, но восходят они к народному творчеству.

Слагатели песен персонифицируют явления природы, растения, животных, обращаются с ними как с разумными существами. Сам певец или его лирический герой уподобляет себя или ту, к которой он обращается, предметам живой или даже неживой природы: «я — рыба», «я — белая птица», «я — фисташковое дерево», «мы — зерна в одном гранате», «мы два сросшихся кипариса», «ты — маленькая голубка, а я сокол», «если ты — жемчуг, то я — янтарь», «если ты — серебро, то я — золото». В персидской народной поэзии эти олицетворения и уподобления обретают неповторимую красоту и образность. Сотни лет переходит из уст в уста, а теперь уже из одного фольклорного сборника в другой вот это четверостишие:

Весь комплекс взаимоотношений человека и природы был глубоко и на высоком поэтическом уровне разработан Омаром Хайямом и нашел блестящее художественное воплощение в его робаятах. Но то, что мы с аналогичным явлением сталкиваемся в народных четверостишиях, отнюдь не говорит об их письменном происхождении. Скорее Омар Хайям очень хорошо знал образ мышления своего народа и прекрасно владел всеми средствами выражения чувств, которые широко применялись в фольклорной поэзии.

Если говорить не об образах, а в целом о языке народных песен, то в основе их лежит разговорная речь. Лексика преимущественно бытовая, и слова, выходящие за пределы бытовой тематики, встречаются редко.

Самостоятельных лирических песен в персидском фольклоре немного. Поэтому и в настоящем сборнике они занимают место самостоятельного приложения к четверостишиям. Если учесть еще, что не только четверостишие, но и каждый бейт (двустишие) содержит законченную мысль, то можно сделать вывод о том, что лирические песни во многих случаях представляют собой лишь подборку четверостиший или бейтов на определенную тему.

В разделе песен публикуется целый ряд колыбельных, которые иранцы повсеместно называют «лалайи», потому что «ла-лай» — это припев, полностью соответствующий русскому «баю-бай». Надо полагать, иранские колыбельные, как и колыбельные других народов, зародились из обычных причитаний, произносимых в ритме качающейся колыбели. Поэтому размер их бывает самым различным, а рифма, как правило, парная, самая простая и подходящая к этой разновидности фольклорной лирики. Колыбельные щедро называют предметы быта и домашнего обихода, звучат живо и образно, проникнуты лиризмом и нежностью. Изливая душу в колыбельной песне, женщина чувствует себя не только матерью, но и женой, хозяйкой дома. Значительно чаще упоминается в колыбельных сын, нежели дочь. Это обстоятельство — отголосок общественного, семейного и правового положения женщины в Иране.

Детский фольклор в Иране, как и всюду на земле, носит характер забавы, развлечения, пронизан весельем, шутками, остротами. Обращение к явлениям природы для детей так же естественно, как обращение к людям. Играя во дворе, на улице, они приветствуют первый дождь, весеннее теплое солнышко. И если в русском фольклоре мы чаще встречаем: «Дождик, дождик, перестань», то в иранском чаще, наоборот: «Дождик, дождик, полей, как из ведра». Как говорится, где что важнее...

Произведения детского фольклора созданы на основе живого разговорного языка. Одной из самых распространенных композиционных форм детских песен является диалог и прямая речь. Никаких правил в поэтическом размере не соблюдается, рифмой во многих случаях служат звукоподражания и междометия.

К обрядовому фольклору относятся свадебные песни, широко распространенные на юге Ирана, особенно в Ширазе и его окрестностях, где они имеют свое название, мало известное жителям северных провинций — «васунак». Как правило, они исполняются женщинами, чаще всего сестрами жениха. Песня поется едва ли не в течение всего свадебного обряда. Готовится ли свадебная одежда жениха, отправляется ли он в баню, красит ли хною стопы и ладони — для каждого действия есть в песне свои бейты; специальными стихами воспеваются жениховы подарки невесте, церемония украшения комнаты новобрачных зеленью и цветами, отъезд невесты в дом жениха.

Свадебные мотивы то грустны, то веселы, в целом же свадебные песни исполняются медленно, торжественно, наделяют невесту высокими достоинствами, а жениха величают не иначе, как «князь-жених». Молодые в песнях необычайно красивы, роскошно одеты. Магическое назначение свадебной песни — выдать желаемое за действительное.

К обрядовым следует отнести песенку «Рамазан», которую распевают подростки в месяц поста после захода солнца, когда, по мусульманским обычаям, разрешается есть и веселиться. Ребята ходят по дворам, восхваляют славный месяц рамазан и заодно выпрашивают у зажиточных крестьян еду и сладости. По содержанию и манере исполнения эта песня сильно напоминает рождественские колядки, что исполнялись в старину на юге России, на Украине. Еще больше с колядками схожи песни иранских ряженых, вестников иранского Нового года (Новруза). В красных рубахах, с черными от сажи физиономиями, приклеенными усами и бородами они останавливают прохожих, поздравляют с праздником, поют веселые песенки, стараются ободрить и развеселить каждого. Они и в наше время появляются на улицах дней за пять до Новруза, который отмечается в Иране в день весеннего равноденствия, 21 марта.

Почти все формы поэтического фольклора, включая четверостишия, иранцы чаще всего называют обобщающим словом «таране», что значит «песня». Таране осознаются как общее достояние народа, говорящего на персидском языке, они долго живут в среде людей труда и в городе, и в сельской местности, передаются от поколения к поколению, подвергаются исполнителями бесчисленным переделкам. Вариативность — обязательный признак фольклорных произведений — в большой мере свойственна и персидскому поэтическому фольклору.

Вопросы хронологии и периодизации персидского поэтического фольклора еще не изучены, поэтому сейчас трудно определить, к каким временам относятся те или иные песни и четверостишия. Но судя по тому, что в них встречаются и реалии далекого прошлого — лук и стрелы и реалии сегодняшних дней — велосипед, предметы европейской одежды, можно сделать вывод, что фольклор находится в постоянном развитии, живет жизнью народа, которому принадлежит.

Песни и четверостишия всегда кочевали и до сих пор продолжают кочевать из провинции в провинцию, и происхождение их не поддается точному географическому определению. Это хорошо видно из того, что одни и те же четверостишия в различных печатных изданиях представляют фольклор Фарса — юга Ирана и фольклор Хорасана — северо-востока Ирана — районов, отстоящих друг от друга на многие сотни километров.