Народное творчество иранцев, как и фольклор других народов, совершенно анонимно и, в отличие от литературы, представляет собой коллективное творчество. Однако это не означает, что личность, индивидуальное начало не в силах оказать на него влияния. На юге Ирана, например, в конце прошлого века и начале нынешнего широкую известность приобрели слагатели и исполнители песен (добейти) Бакер, Мохайя и особенно Фаиз из Даштестана (ум. в 1907 г.). В его песнях и четверостишиях слышится жалоба на разлуку с любимой, тоска по ушедшей молодости. Среди анонимных добейти его строки выделяются большей художественностью, силою чувств, оригинальностью мысли. В Ширазе время от времени появляются лубочные издания Фаиза — небольшие литографические тетрадочки, продающиеся за гроши.
Большой известностью пользовался певец Мехди. Народная фантазия внесла в рассказ о его жизни много чудесного и изукрасила ее почти сказочными подробностями. Из отдельных добейти и преданий видно, что Мехди смолоду был обручен с красивой девушкой по имени Ниса. Но ее родители нарушили сговор и отдали дочь за богатого. От горя Мехди превратился в скитальца и, как обезумевший Меджнун, переходил из деревни в деревню, изливая в песнях свое неутешное горе. Все добейти, в которых упоминается Ниса, с полным основанием приписываются ему. Последние по времени поэтические переводы иранского фольклора публиковались на русском языке в конце 60-х годов[8]. Настоящая книга даст возможность широкому кругу читателей познакомиться со всем многообразием иранской народной поэзии. В этом ему помогут выразительные переводы Александра Ревича, убедительно передающие глубину и особенности фольклора, его образность, лирическую тональность, простоту и в то же время богатство персидского языка, каким пользуются иранцы за пределами письменной литературы. А. Шойтов ЧЕТВЕРОСТИШИЯ Белая птица, лети поскорее в мой дом, Вволю тебя напою, напитаю зерном, Где б ни была ты, в каком бы краю ни гнездилась, Помни всегда о потерянном сердце моем. * * * Кораном я клянусь, любой его строкой, Я на красу твою глядел бы день-деньской, И если б не враги меня подстерегали, Повсюду бы как тень бродил я за тобой. * * * На крышу ты взошла и на меня глядишь, Смеешься надо мной: мол, я кудрями рыж, Гори они огнем, те огненные пряди, Из-за тебя я стал бродячим, как дервиш. [9] * * * О мой стройный, о высокий мой, на ком Виден шахский знак, в любой ты входишь дом, Внятен голос твой всем людям, всякой твари, Ведь язык и птиц и рыб тебе знаком. * * * Двух барсов вижу на горе крутой, Раздался выстрел, слышу плач и вой. Гуляйте, братья, все уйдем однажды, Останется кирпич под головой. [10] * * * По грязи милая ступает босиком, Горит моя душа и голова огнем, Чтоб обувь ей пошить, свою содрал бы кожу, Обул бы я ее и проводил бы в дом. * * * Была я как буква «алеф», буквой «даль» стала ныне, [11]Была я как сахар сладка, стала горче полыни, Была я как роза меж роз, не дал счастья Аллах, И стала теперь я засохшей колючкой в пустыне. * * * О, сколько сидеть на горе, ожидая, Когда же распустится роза младая? Ведь знаю: лукава она, неверна, Чего же я жду и на что уповаю? * * * Клялась мне в верности любимая моя, Клялась, что никого не выберет в мужья, Неделя минула — она ушла к другому, О, клятвы женские, всевышний им судья! * * * В каждом городе тысячи дев, как цветов на лугу, Сотни юных красавиц встречаю на каждом шагу, Почему ж в моем сердце безумном тоска и смятенье, Почему я мучений разлуки избыть не могу? * * * Ты пришла к роднику, я, взглянув, изнемог, дорогая, Ты с кислинкой была, как лимоновый сок, дорогая, Ты с кислинкой была, а теперь стала сладкою ты, Это я превратил тебя в сахар-песок, дорогая. * * * Выпив из рук злоумышленных яд, я погиб, Сердце отдав неразумной в заклад, я погиб. Горе! Я встретил злодейку себе на мученья, В этих мученьях я сам виноват. Я погиб. * * * Во сне со мною милая была, Сидела рядышком, была мила, С любовью обнимала, вопрошала: Здоров ли я и как идут дела. * * * Пусть будет золото в твоих руках, мой милый, Пусть минут горести тебя и страх, мой милый, И коль тебя сардар [12] не пустит из полка, За это пусть ответ несет Аллах, мой милый. * * * О пышногрудая, о стройная моя, Коль ночью не придешь, сей мир покину я, Коль ночью не придешь, пока петух не крикнет, Убежище мне даст могильная земля. * * * Что ты солонку несешь, когда на сердце боль? Вместо бальзама ты сыплешь мне на сердце соль. Ты всю солонку на рану мою опрокинул. Лучше исчезни. Доколе страдать мне? Доколь? * * * Я далеко, мой путь далек. Где дом мой? Где семья? Но если брошу я тебя, пускай ослепну я. Но если брошу я тебя, уйдя в страну чужую, Пусть брачным ложем станет мне могильная земля. вернуться Медресе любви. Персидская народная поэзия. М., Художественная литература, 1969; Робаят. Персидские народные четверостишия. М., Наука, 1969. вернуться Дервиш — мусульманский нищенствующий монах. вернуться Останется кирпич над головой. — По мусульманскому обычаю, умершего хоронят в саване, под голову кладут камень или кирпич. вернуться «Алеф» — первая буква арабского алфавита, по форме прямая вертикальная черта, символ стройности. Буква «даль» имеет форму крючка — намек на согбенную спину. вернуться Сардар — военачальник в армиях Ирана феодальных времен. |
