— И тогда вы мне поможете? — обрадовалась Шейла.

— Нет, и тогда вы дадите мне хотя бы пять минут провести вне вашей, без сомнения приятной, компании.

Она явно обиделась, но решила не спорить и уже через мгновение покинула оранжерею, благоразумно поставив дверь на место. Ведьма.

Вернулась она запыхавшаяся, но довольная: в небольшом тазике несла несколько цыплячьих тушек.

— Вы быстро, — заметил я, принимая подношение.

Птицеловки тут же почувствовали мясо и потянулись в его сторону. Маленькие острые зубки призывно защелкали, имитируя соловьиную трель.

— Они что?.. — спросила Шейла, а потом сама поняла. — Фу, ужас какой.

— Вас смущают хищные растения, но не смущают хищные животные? — поинтересовался я с усмешкой. — Или тот факт, что вы сами сегодня ели мясо на обед? Между прочим, из моей тарелки.

— Вы такой злопамятный. Сами забрали последнее рагу, а еще возмущаетесь.

Я взял первую тушку и принялся водить ей над оживившимися бутонами, распространяя запах.

— Но это все еще не повод отнимать его у кого-то другого. Как не повод врываться в чужое жилье и в оранжерею, куда вас совершенно не приглашали.

Взбудораженная Шейла заправила выпавшую прядь волос за ухо и прислонилась к одному из опорных столбов со сложенными на груди руками.

— Сколько раз вам повторять? Меня в этот домпоселили. Вы сами слышали Бобби. Профессор Тулли настаивала на том, чтобы преподаватели литературы продолжали там жить. Если вам что-то не нравится, это ваши проблемы.

— Действительно, — не стал спорить я.

Один из цветков, самый крупный, дернулся вверх, насколько ему это позволял стебель, и ухватил цыпленка крохотными зубками. Мы какое-то время поборолись, и растение в итоге осталось с кусочком неразмороженного мяса.

— Хотите попробовать? — спросил я Шейлу, чему она изрядно удивилась.

Она осторожно приблизилась ко мне, все еще держась на безопасном расстоянии от цветов.

— А они… не откусят мне палец?

— Если не будете плохо себя вести, — серьезным тоном сказал я, хотя птицеловки, на самом деле, абсолютно равнодушны к любому другому мясу, кроме птичьего. Я бы показал Шейле, как можно безопасно трогать растения руками, но мне почему-то хотелось ее немного помучить.

Девушка сглотнула, но отступать не стала. Вместо того чтобы взять новую тушку, она потянулась за моей. От неожиданности я застыл на месте, когда кожа всего на мгновение коснулась кожи. Сама Шейла, казалось, ничего не замечала, потому что была сосредоточена на птицеловках.

Она провела рукой слишком близко от бутонов, но тут же отдернула руку, потому что те потянулись за добычей, как подсолнухи к солнцу.

— Нет-нет, я этим заниматься не буду, — забормотала она.

Вздохнув, я придвинулся к ней ближе и взялся пальцами за основание кисти, чтобы руководить движениями. Постепенно Шейла расслаблялась все больше.

— Вот так, — похвалил я ее и направил руку в сторону растений. — Медленно, осторожно…

От ее волос исходил приятный запах. Чуть сладковатый, медовый, но неяркий. Темно-русые, слегка вьющиеся пряди легли на мое плечо: я приблизился к Шейле почти вплотную. Она, к счастью, этого не замечала, так как была максимально сосредоточена. Понимаю, не очень хочется остаться без руки — может, для литературоведов это не такая важная часть тела, как для магоботаников, но все же будет обидно.

Один из бутонов — некрупный, порядком поувядший — несмело повернулся в сторону обеда. Слегка приоткрыв ловушку, цветок нежно уцепился за птичью плоть.

— Я раньше слышала только про растения, которые едят насекомых, — на одном дыхании выпалила Шейла, не сводя глаз со своего подопечного.

— Heliámphora.

— Простите?

Я повторил:

— Heliámphora. Растет только на южных землях, у нас практически не встречается.

— Да-да, верно, — ответила она, хотя было видно, что ни о какой гелиаморфе она, конечно же, никогда не слышала.

Она едва дышала. Грудь тяжело вздымалась, пока я помог ей покормить еще один цветок. Тот был так же осторожен, как и первый, поэтому Шейла едва заметно расслабилась.

— Все, мне пора, — наконец выдохнула она.

Я притворно удивился.

— Так скоро? — прошептал я ей на ухо.

Шейла кивнула. С виду такая бойкая, а на деле оказалась довольно впечатлительной. Хм, интересно, если посадить парочку грядок хватачих лиан по всему дому, то как скоро она съедет?

Юбки зашелестели по каменной дорожке. Я засмеялся в кулак, но тут же замаскировал это кашлем.

Следующие три часа я посвятил самым безотлагательным задачам. Где-то было необходимо сменить грунт, у некоторых растений подтекал автополив. Две воющие мангустинии пришлось рассадить: они совсем ободрали друг другу листья.

В окружении ярких побегов и зеленой растительности я чувствовал себя на своем месте. Под мерное стрекотание насекомых вместо музыки я носил ведра с удобрениями и подрезал засохшие ветки.

Когда я закончил, было еще светло, но мягкие сумерки за пределами оранжереи говорили о том, что пора собираться домой. Пока было еще относительно тепло, народ тусовался на территории кампуса и узеньких улочках. Я вспомнил свои собственные студенческие годы. Мы гоняли в инвизибол после занятий или сидели в одной из многочисленных городских кофеен, где делали домашку. Иногда на выходных мы ездили на пляж. Вода большую часть года ледяная, но несколько споров заканчивались купаниями. Брр. До сих пор, как вспомню, мороз по коже.

По дороге домой я зашел в хлебную лавку. Одинокий торговец с заскучавшим видом сидел перед полупустыми полками. Конечно, кто еще будет покупать хлеб в конце рабочего дня?

— Добрый вечер, — поприветствовал я мужчину. — Половину багета, пожалуйста.

Торговец уже потянулся за ножом, как до меня дошло. Я вспомнил, как Шейла за обедом бессовестно утащила у меня весь хлеб. Когда я жил в общежитии, то никогда не покупал продукты для соседей. Но здесь был совсем другой случай: язнал, что мне нужно купить на двоих, иначе останусь без ужина.

— Нет-нет, подождите. Целый, пожалуйста.

— Ну вот. — Лавочник расплылся в довольной улыбке. — То-то же. Половину обычно берут только одинокие мужчины. Но по вам видно, что вы совсем не такой и дома вас ждет прелестная дама.

Я еле слышно хмыкнул. Бестактно, но лучше не спорить. Пусть думает себе что захочет.

— Две монеты, — заключил торговец, протягивая мне бумажный пакет с торчащим оттуда хлебом.

Я расплатился и вышел из лавки в непонятном расположении духа. Было неясно, что ждет меня дома, но на спокойный вечер я по какой-то неведомой причине не надеялся.

И не ошибся.

Уже на подходе к дому я почувствовал, что что-то не так. Когда я увидел у порога моего жилища несколько озадаченных прохожих, у меня засосало под ложечкой.

— Простите, извините. Простите, я здесь живу.

Но у входа я замер, как и все остальные. Из щели под дверью вытекала вода.

— Худия лекарственная, — выругался я и дернул за ручку.

Никогда, больше никогда в жизни я не оставлю эту чертовку одну дома. Я должен всегда видеть и знать, что она делает. Иначе покалечит и себя, и мои вещи.

А вот и она. Взмыленная Шейла торопливо спускалась со ступенек, по которым струился настоящий ручей.

— Профессор Бирн! — обрадовалась она, заметив меня.

Вся мокрая, туфли шумно хлюпали при ходьбе, даже волосы прилипли к лицу.

— Ну и что вы тут натворили?! — взревел я.

Шейла

Я готовила ужин, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Бобби была права: дом прекрасный. Расположение, мебель, доброжелательные соседи. За годы, проведенные сначала в студенческом, а затем и в преподавательском общежитиях, я и подумать не могла, что вообще-то, занимаясь наукой, можно еще жить вот так, со вкусом.

Увернув огонь под супом, я подошла к раковине, чтобы помыть руки, но воды в кране не было. Одна капля сиротливо упала на керамическое дно, однако большего мне добиться не удалось, как бы отчаянно я ни крутила ручки.