И всегда меня сопровождали книги. Поэмы, повести, рассказы, новеллы о том, что было, что будет или происходит сейчас. Константин Хэмптон как-то писал: «Я не позволю магии в моей крови пробудиться, ведь я все еще властен над собой и своим телом. То, что является частью меня, подчиняется мне». И хотя мое тело отказывалось мне подчиняться, я понимала тот выбор, о котором говорил писатель.

Мне было тепло. Так тепло мне не было никогда в жизни. И еще я слышала шепот. Постоянный, несмолкаемый, который рассказывал мне о будущем, которое нарисовали мне звезды.

Я была простым человеком и хотела обычной жизни. Интересной работы, любящего мужчину рядом и непоседливых деток. Я всегда говорила, что думаю, и шла до конца, даже если от страха приходилось закрыть глаза. Только вот в первый раз у меня все никак не получалось их открыть…

Внезапно перед глазами промелькнула вспышка яркого света. Я обнаружила себя в парке Генриетты в Саллеме. Было светло, но в парке больше никого не было. Я сидела на скамье в белом платье и с кружевным зонтиком в руках. Что, уже лето?

Но сильнее, чем отсутствие людей, меня смущало, что в пруду не плавают утки, а с деревьев не раздается птичьей трели. Это место было… мертвым.

Я уже собиралась прилично так запаниковать, как вдруг на горизонте появилась пара. Леди оказалась высокой, красивой женщиной, а господин рядом с ней — скорее всего, ее муж — улыбался сквозь пышные усы. Я как будто их где-то видела, но не могла вспомнить, где именно.

К моему удивлению, заметив меня, парочка остановилась.

— Шейла, детка, тебе грустно? — заботливым голосом спросила женщина, отчего я растерялась.

— Да нет…

— Ты можешь пойти с нами, если хочешь, — сказал высокий и худой мужчина в черном парадном фраке. На вид он был чуть младше Бирна.

— Куда? — спросила я.

— На прогулку, глупышка, — ответила мама.

— П-почему вы ушли без меня? — У меня на глаза наворачивались слезы, но я держалась изо всех сил, чтобы не заплакать.

— Мне стало нехорошо. — Мама задумчиво склонила голову набок, будто пыталась что-то вспомнить. — Но прогулка помогла. Прогулка всем помогает.

— А если я не хочу гулять? — не отставала я.

Папа пожал плечами.

— Ты можешь просто пойти домой.

— Просто? — с недоверием переспросила я.

— Конечно, — кивнула мама. — Каждый может выбирать быть там, где ему лучше.

Я встала, не зная, куда деть руки.

— Можно я вас обниму? — спросила я нерешительно. — Всего один раз.

— Ты можешь обнимать нас сколько угодно, — хохотнул папа. — Тем более что здесь совсем нет свидетелей.

Я как будто обнимала их уже тысячу раз. Хотя, скорее всего, так оно и было, просто я плохо это помню. Сначала я обхватила руками маму и стиснула изо всех сил. Она даже ойкнула от неожиданности. А потом обняла папу. Когда я отстранилась, то посмотрела на него и сказала:

— Я понимаю, почему ты не захотел отпустить маму одну. И не виню тебя за это.

— Прогулки в одиночестве могут быть весьма грустными, — согласился он. — Так что как захочешь, присоединяйся к нам. Мы пойдем во-от туда. — Он указал на каменный мост.

— Обязательно, — пообещала я.

Как-нибудь позже.

Я взглядом проводила родителей, пытаясь запомнить каждую секунду. Как они что-то увлеченно обсуждают, их смех и яркие от счастья глаза. Едва мама с папой взошли на мост, как их силуэты начали становиться бледнее. С каждым шагом образы становились все менее четкими, пока наконец окончательно не растворились в воздухе.

Еще какое-то время я всматривалась перед собой, но вскоре поняла, что они не вернутся. Тогда я пошла знакомым маршрутом по аллее в сторону Квин-сквер. Я не знала, что меня там ждет, но отправиться туда в текущих обстоятельствах — единственное разумное решение.

На выходе из парка я почувствовала, как сильно бьется сердце. Вид знакомых типовых домиков, которыми был застроен Саллем недалеко от центра, вызвал внезапное волнение.  К н и г о е д . н е т

Я пошла по пустой улице, ожидая и в то же время опасаясь того, что увижу дома.

Дверь оказалась не заперта, а кухня — ровно в том состоянии, как мы ее оставили. Мои художественные принадлежности на столе, чайные чашки у мойки. Единственное, воды нет, вспомнила я. Перед самым нашим уходом опять зашалили трубы.

Что-то влекло меня на второй этаж, поэтому я стала подниматься по лестнице. В комнате Ардена было пусто, поэтому я направилась к себе, где и нашла Бирна. Он стоял у окна, руки опущены в карманы, выражение лица — смесь волнения и гнева.

— Ну и где ты ходила? — спросил он и только затем посмотрел на меня.

— Гуляла, — ответила я.

Я понимала, почему он злился. Я тогда была совсем маленькой, но даже я помнила это выражение на отцовском лице. Он ненавидел весь мир за то, что он отобрал у него жену. Я знала, что на самом деле это бессилие.

— И почему ты гуляла? — нахмурился Бирн, явно не оценив мое спокойствие.

Я подошла к нему и принялась тщательно поправлять ворот рубашки, который забился под пиджак в мелкую клетку.

— Нужно было подумать. — Я осторожно ему улыбнулась, но это не помогло.

— Ты знаешь, как я волновался? — снова вскинулся он. — Я ждал тебя так долго, что уже навоображал всякие страшные вещи.

Я положила руку ему на грудь.

— Тебе было страшно?

— Конечно, мне было страшно! Что? Шейла, почему ты улыбаешься?

Было сложно удержаться от улыбки, потому что я была безумно рада его видеть.

— Просто так.

— Просто так?! — вспылил Бирн. — Шейла, это абсолютно безответственно и…

Я не дала ему закончить:

— Абсолютно, — согласилась я.

— Я запрещаю тебе больше покидать меня без предупреждения, — продолжил он, слегка удивившись моей покладистости.

— Конечно, — кивнула я.

— И вообще надо слушаться меня во всем, что я тебе говорю. Я старше и опытнее. Я уже закончил святую Хильду…

— …когда я только туда поступила. Знаю. А еще я знаю, что тебе страшно. Но ты должен верить мне, иначе у нас ничего не получится. Хочешь что-нибудь добавить?

Арден зажмурился на мгновение, а затем выпалил:

— Черная пятнистость.

— Что? — не поняла я.

— Не могу перестать думать про ту плетеную розу на здании администрации, — пояснил он.

— Ну, ты же магоботаник, — усмехнулась я. — О чем тебе еще думать?

— Шейла, прекрати дразнить, — сказал он серьезно.

— И не подумаю. Лучше скажи, чем мы займемся сейчас?

Арден зевнул.

— Признаться, я бы поспал. Ждать тебя было довольно утомительным занятием.

— Ну, тогда ложись. — Я увлекла его сверху на застеленную кровать, где положила голову ему на грудь и закрыла глаза.

Прежде чем провалиться в сон я подумала о том, что все, наверное, будет хорошо. В конце концов, богини совсем не любят ошибаться в своих предсказаниях.

Весна цвела буйным цветом. Не припомню такого количества роз, пионов и хризантем в Кримшене, где даже весна в городе была более серой и унылой. Что-то подсказывает мне, что отчасти виной всему этому великолепию один увлеченный ботаник, который только и способен думать, что о растениях. Хотя нет, это я немного преувеличиваю.

Наконец-то стало достаточно тепло, чтобы выйти на улицу и насладиться солнышком, уже успевшем сменить майские ливни. Поверьте, иртианцы жалуются на погоду чаще, чем на налоги, но все равно мы свой остров любим, никому не отдадим и ни на что не променяем. Зато здесь самые красивые туманы, и во время ливня можно уютно устроиться в постели с какой-нибудь интересной книжкой.

Богиня как будто знала, что сегодня у меня такой важный день, поэтому обеспечила Саллем безоблачным небом. В парке Генриетты мы разбили несколько огромных белых шатров, где собралась, наверное, добрая половина города.

— Волнуешься? — спросила Эл, доставая из мешочка изящные туфельки кремового цвета с каблуком-рюмочкой.

В моей комнате на Квин-сквер все было завалено вещами. Баночки с чудо-средствами, чехол из-под платья — голубого, в дань фейской традиции, — и прочая мелочь, в том числе надкусанный сэндвич, на который я случайно просыпала блестки и теперь по понятным причинам не решалась есть.