Уже много лет связи между двумя Лесами и их народами становились все более отдаленными. И тогда дети одного из вождей племен Лесов Востока были отправлены как посланники к жителям Западных Лесов. «Братьям, как считали мы, а выходило, что они уже давно жили совсем иной жизнью. И якшались с этими опустившимися людьми Равнин. Еще вопрос не поступили бы они с нами так же, как эти недостойные имени человека существа с Равнин?» В Ригзури закипала ярость. Он с силой работал руками, и не заметил, как уже достаточно удалился от берега. Вода переливалась красками ночи. В ней, вторя отражениям созвездий, от прикосновения к телу юноши зажигались огоньки неуловимых человеческому глазу организмов.

От его широких махов расплывались светящиеся круги. Ночь была пьяна от звуков, свистов и шорохов сельвы. Необычные животные перекрикивались с веток, а во тьме и хитросплетении ветвей распускали свои нежные белые цветки ароматные растения. В них засовывали мохнатые мордочки летучие мыши и длинными язычками слизывали нектар, пачкая любопытные носы в яркой и клейкой пыльце.

Юноше же среди всего этого многообразия жизни казалось, что он одинок. Он чувствовал себя необитаемым остовом в этом безбрежном океане, островом скалистым и безжизненным. Вскоре в теле начала накапливаться усталость. Он повернул назад. Выбравшись на берег, Ригзури перекинул через плечо штаны и рубаху и нагой отправился к дому, зная, что вряд ли кого повстречает на пути, а если это и произойдет, то тот будет с большой вероятностью столь нетрезв, что ему и дела не станет до облачения встречного.

За время отсутствия хозяина, людей в доме прибавилось. В гостиной на плетеном диванчике посапывал коренастый морячок: Топорик недавно вернулся с веселой пирушки и растянулся где пришлось. Когда на пороге в обрамлении ночи появился силуэт обнаженного мужчины, первой мыслью поддатого пирата было, что на город напали туземцы. Но потом в вошедшем он распознал хозяина дома и расхохотался.

– Что? – прохрипел он с софы, – капитан обобрал тебя до нитки в карты? – и снова разразился смехом.

– Отнюдь, – с улыбкой ответил Ригзури. Он вошел в дом и, закрыв за собой дверь, зажег на столе свечу. Потом натянул штаны и сел на стул напротив Топорика.

– Ходил освежиться.

– Вот, все-таки… должен признать, ты дурак, друг мой! – отметил с нетрезвым смешком Топорик. – Ну отчего брезговать удовольствиями, если они тебя все равно не отдаляют и не приближают к цели. Ну, скажем, выпить тоже еще то удовольствие бывает… Да и я, ты знаешь, не то что бы любитель. Так, порой… для веселости. Но, друг мой, женщины! Что может сравниться с объятиями этих пленительных дикарок, после месяцев плавания?! Ну неужели у тебя внутри не мяукает твой камышовый кот? – икнув, он снова расхохотался.

– Кто, прости, у тебя мяукает?

– Ну ладно… ну да не корчи ты из себя жреца, тьфу… не к ночи будут помянуты! Ну кот или не кот… ну ты же понял о чем речь!

– Да, да, друг… – вздохнул Ригзури. – Я, конечно же, прекрасно тебя понял. И, признаться, более чем. Особенно когда сегодня наблюдал гибкие станы этих служанок в доме капитана…

– Ах, служанок, да?.. – усмехнулся хитро его собеседник.

– Но дело в том, что в тех местах, где вырос я, любовь не покупают. По достижении возраста зрелости юноша доказывает племени и его женщинам свое право считаться мужчиной. Ну и тогда… – Ригзури повел рукой, – может подыскивать себе жену. Вообще не принято у нас быть с несколькими, ну или, по крайней мере, многими женщинами…

– Так-так… Погоди… – Топорик для такого разговора даже сел и устремил взгляд трезвеющих глаз на Ригзури, – не хочешь ли ты сказать, друг мой, что за то время, пока ты там скакал посреди елок, ты не надкусил ни одного сочного фрукта, не погрузил свой высоко поднятый бушприт в…

– Так! Все, я пошел спать. А с тобой, особенно в таком виде, я вообще отказываюсь вести подобные разговоры.

Ригзури поднялся и взял рубаху. Но Топорик тоже вскочил с места и шаткой походкой направился к другу.

– Не-е-т… – он обхватил юношу за плечи, хотя и был ниже его, но крепче и мощнее, так что сразу притормозил уход Ригзури.

– Так это дело мы не оставим… Я все понял теперь! – объявил он. – Вот в чем твоя проблема! Тебе просто необходимо хорошенько по…

В этот момент в комнату вошла разбуженная громким голосом Топорика служанка.

– Хозяин, у Вас все в порядке? – поинтересовалась она.

Тут уж и Ригзури не смог удержаться, и они с Топориком разразились хохотом. Служанка была очень удивлена поведением хозяина, ведь он в отличие от его друга никогда не напивался, и поспешила удалиться.

На маленьком столике в библиотеке догорала свеча. Пламя ее трепетало в последних судорогах испускаемого света, и яркие тени, метавшиеся по стенам и книге, почти не давали возможности разобрать строк. Римьяна оторвала взгляд от страницы и легким прикосновением оборвала страдания тонувшего фитиля. В комнате воцарился сиреневый сумрак, пропитанный запахом старых книг и только что погашенной свечи.

Закрыв книгу, девушка поднялась. Было еще рано возвращаться в келью. Римьяна приблизилась к стрельчатому проему окна. По небу медленно плыли курчавые облака, и даже ветер дул будто бы с какой-то ленью. Девушка прислонила голову к каменному обрамлению окна. Она чувствовала нарастающее в груди давление. Замедляя дыхание, недавно ставшая одной из жриц, послушница закрыла глаза и некоторое время присутствовала только в телесных ощущениях, наблюдая плавное перетекание воздуха, пока оно совсем не прекратилось. Задержка получилась достаточно долгой, потом дыхание постепенно продолжилось. Она подалась корпусом за пределы окна, подставив себя ветру. Обычно такой неистовый, сейчас он мягко гладил ее лицо и волосы, и девушка улыбалась ему.

«Что же я могу сделать? Как мне разобраться?» – думала она. С момента инициации прошло более полугода. Теперь ее жизнь отличалась от той, которую она вела как послушница. Она получила допуск ко всей библиотеке, проводила много времени за изучением первых трактатов Ордена, стала посвящать больше часов уединенному погружению внутрь себя, чем коллективному, еще меньше общалась с остальными, и только раз в несколько дней ее вызывала к себе Старшая Жрица для беседы. Римьяна постепенно погружалась в те практики, ради которых, как она предполагала, и был создан Монастырь и сам жреческий Орден Четырех Стихий. Теперь она начинала понимать то, о чем упоминала Старшая Жрица в одном из разговоров – что они лишь сосуды, которые наполняют. Чем пустее сосуд, тем лучше он исполняет свое предназначение.

Слова о силах, которые она читала в древних трактатах, никогда не были бы ей понятны, если бы она не пережила того, что случилось с ней после падения с утеса. Это и была инициация, как ей объяснила Старшая Жрица. Та сразу заметила в новой дикой девочке силу, присущую настоящей жрице, и ждала, когда эта сила проявит себя. И вот она вырвалась наружу, чуть не уничтожив хранивший ее сосуд.

Открывшееся в девушке проявляло себя с каждым днем все явственнее. Сестра Мелисса развивалась быстро, и Старшая Жрица потихоньку стала приближать девушку к себе. Но и торопить события глава Монастыря не хотела. Им приходилось взаимодействовать с базовыми энергиями мира, его сутью, а спешка в подобном деле могла привести к гибели. Какой бы силой ни обладала служительница, навыки развиваются с часами практики, считали здесь. И этого не обойти. Однако Старшая Жрица осознавала: девушку необходимо было готовить к особой судьбе.

Длинных стоянок на Каперании у пиратов обычно не случалось – продать, да пропить награбленное – дело не слишком продолжительное. Другой вопрос, что временами приходилось вставать на ремонт корабля. Самое же унылое для морских разбойников время наставало в сезон штормов. Там будь ты даже храбрец и умелый моряк, надобности выходить в море не было: кто же из купцов пойдет рисковать своим добром и жизнями? Умные капитаны это время использовали для латания корпуса, обновления снастей и чистки днища. За месяцы плаванья брюхо любого корабля так обрастало, что сильно сбивало ему ход и маневренность. Поэтому суда выволакивали на мель и чистили. Впрочем, за сезон не все корабли доживали до этого. Капитан «Аурелии» был внимателен к своему средству дохода: следил за ним и менял подгнившие и износившиеся части своевременно.