Топорик перевел дух, встал и подошел к ручью, чтобы снова напиться. Ригзури ждал, боясь любым неверным словом или знаком спугнуть мгновение той важной для него откровенности друга.

– Он не рассказывал мне подробностей, да и я даже в более старшем возрасте не очень выспрашивал. Этой темы мы дома старались особо не касаться. Отец сказал мне тогда, что ему как-то удалось приблизиться к ним, когда процессия подошла к замку. Ров они преодолевали на лодках по трое. В одну из лодок зашли те двое, что были под сопровождением, и жрец. Отец настиг их в воде. Под плащами оказались две женщины. И одна из них была моя мать.

Топорик выдохнул и продолжил, стараясь быстрее расправиться с этой историей:

– Отец говорил, что, несмотря на внешнее сходство, это была словно иная женщина. Сопровождавший жрец даже не пытался отделаться от него, ни ударить веслом, отпугнув пловца от лодки. Возможно, он ждал приказаний. Но их не последовало. Отец назвал ее по имени, но та, что когда-то была его женой, посмотрела сквозь него, будто бы его никогда не было в ее жизни. Он оцепенел от увиденного. Вторая женщина кивнула слегка, и жрец продолжил грести. Отец с трудом выбрался на берег. Вернулся домой сам не свой. С тех пор с ним стало непросто общаться. Он сделался нелюдим. Впрочем, хлеб это ему добывать не помешало. Он был отменным кузнецом.

– Когда ты виделся с ним в последний раз? – спросил Ригзури неожиданно для себя.

– Давно, – ответил Топорик, – я ушел из дома, когда мне было шестнадцать.

Остров, на котором стоял монастырь, находился удаленно, окруженный ледяными клокочущими морскими водами. Здесь редко стояла спокойная погода. Черные волны перекатами неслись и разбивались о каменистые гребни островных отрогов. Это был небольшой скалистый участок суши посреди владений океана. Но, несмотря на непростые погодные условия, за стенами монастыря царил будто иной мир. Сюда не врывался холодный влажный ветер, а на грядках, возделываемых жрицами, росло все, что было необходимо для поддержания жизни в монастыре. Труд на земле являлся ежедневной обязанностью всех обитателей этих стен, вне зависимости от их ранга.

Расписание дня в монастыре было достаточно плотным. Вставали жрицы незадолго до рассвета. Утро проводили в упражнениях и созерцании своего внутреннего состояния и ума. Потом носили воду в резервуары, работали в саду. После завтрака часть жриц проводило время в библиотеке за обучением, часть продолжало работы в саду и огороде, потом они менялись. После обеда им предоставлялось несколько часов для отдыха или самостоятельного обучения. Эти часы Римьяна стала проводить за прогулками. Несмотря на то, что она находилась здесь еще совсем недолго, ее легко отпускали за стены монастыря.

К острову почти невозможно было причалить. Пристань располагалась в малозаметной с моря лощине между скал, но хорошо обозримой со стен монастыря. С этой нелегкой задачей справлялись лишь умелые монастырские мореходы на специальных кораблях, хорошо приспособленных для хождения в северных водах.

Во время одной из своих прогулок по обветренным скалам девушка зашла вглубь острова, где вдали от свирепых морских ветров, укрытых извилистым хребтом, поддерживая друг друга в мощи и великолепии, росли деревья. Римьяна сразу узнала эту гребневатую кору, трепет по краю волнистых листьев… Это были дубы! Да, те самые дубы, что росли на ее родине. Впервые за это время она увидела знакомые деревья.

После того, как девушка обнаружила эту небольшую дубраву, она стала каждый день приходить сюда. В любую погоду хотя бы ненадолго Римьяна старалась выпорхнуть из каменных стен и провести время среди казавшихся ей даже теплыми стволов исполинов. Она сидела под их кроной, обнимала жилистую шершавую кору.

Дни на острове тем временем становились холоднее и дождливее. Как и на ее родине, здесь имели место смены времен года. И солнце катилось к холодным дням. Но даже когда с неба сыпали колкие капли дождя, Римьяна, укрывшись плащом, уходила вечером в дубраву. Даже когда завывал ледяной ветер, срывая с ее родных деревьев желтеющие листья, девушка тихонько садилась под их сень, прижималась мокрой от дождя щекой к их шероховатой коре и закрывала глаза. В эти моменты она могла представить себя не здесь, на оторванном от всего мира острове, но, будто гуляя невдалеке от дома, присела отдохнуть под сенью деревьев. Зов ветра возвращал ее в реальность, и слезы прокладывали влажные дорожки по ее щекам.

По вечерам жрицы садились читать толстые в мощных переплетах книги. В зале горели свечи и светильники. Девушки учили новые странные языки, которыми были написаны эти книги. И необычные вещи, изложенные там. Какие-то из них Римьяне казались знакомыми, благодаря рассказам, слышанным еще дома, но многое было новым. Здесь она узнавала, в том числе, о географии и истории мест, где оказалась.

Римьяна всегда хорошо ориентировалась в лесу, даже на большом расстоянии от деревни. Детей леса достаточно рано отпускали бродить одних, зная, что до границ Леса они все равно не доберутся, а Лес и все поселения в нем дружественны. Девушка легко определяла части света, знала, как добыть пищу, оставшись одной на несколько дней в лесу. Старшины деревень немного рассказывали о тех землях, что лежат за пределами Леса, и о народах отделенных просветом Большой Равнины. Среди жителей лесов встречались и путешественники, которые уходили на годы, а вернувшись, рассказывали невероятные истории. Но раньше Римьяна не могла представить, как и где все то, о чем они говорили, располагалось в действительности. А здесь, в Монастыре, она познакомилась с картами, узнав, как можно отобразить гигантские пространства на небольших в сущности отрезах бумаги, ткани и выделанной кожи. Нритта объяснила новой послушнице, как читать их и разбираться в навигационных картах. Здесь было очень много изображений водных пространств и тонкими линиями нанесенных на них путей, по которым могли следовать корабли. Римьяна увидела, что ее родные леса простираются куда дальше на север, чем она предполагала, и чем кто-либо из ее знакомых мог заходить. Карты лесов не несли отметок деревень, а просто покрывали единым слоем пространство, зачастую совсем не размеченное. Видимо, тот, кто чертил их, не был хорошо знаком с этими землями. В противоположность Лесам, Равнина была достаточно подробно картирована, с точным нанесением всех поселений и крупных городов. В северных морях, куда лежал путь, через огибание западных берегов материка, отмечена была лишь одна точка суши – монастырский остров, в южных же, куда можно было добраться напрямую по морю от материка, в том числе от страшного портового города, где Римьяну разлучили с братом, лежал архипелаг и несколько отдаленных от него островов. Какие-то из них были столь малы, что отмечались практически точками. Обучение захватывало Римьяну, отвлекая ее от печальных мыслей.

Работа в саду и на огороде, которую выполняли все без исключения, даже Старшая Жрица, ничем в этом вопросе не выделяясь среди остальных, давала девушке возможность для раздумий. Но особенно тяжелыми бывали утренние и вечерние часы, когда все жрицы садились в общем зале и погружались внутрь себя. Часы проходили в молчании, и казалось, лишь воздух трепещет рядом с ними. Тогда Римьяна точно еще не знала, что они делали, сидя так неподвижно, а также какие практики жрицы выполняли в одиночку. Этого девушке пока не давали и не объясняли. Перед первым собранием в зале утром, после необычной разминки, которая, впрочем, Римьяне, привыкшей к активной жизни, давалась легко, Нритта подошла к ней и пояснила следующее.

– Пока просто садись поудобнее, можешь даже пока расположиться у стены. Отстройся, как на упражнениях, и для начала пробуй только наблюдать за процессом дыхания до мельчайших деталей. Опускайся вниманием в тело. Старайся улавливать движение жизни в теле, перемещению всех токов. Не волнуйся, если придут мысли, отвлекающие тебя. Заметив это, просто возвращайся к наблюдению.