Земля здесь была совсем не та, что в родных местах Ригзури. Покрытая желтовато-белой пылью дорога делала плавные изгибы и уводила их дальше за холм, огибая корчившийся по нему город. Вдоль дороги почва выглядела каменистой, но это были лишь слипшиеся комья этой странной пыльной земли. Растительность, казалось, задыхающаяся в пыли под палящим солнцем, торчала то там, то тут неаккуратными прядями и клочками. Вдалеке виднелись небольшие группы деревьев. Но все в их облике было незнакомым – ни стволами, ни формой кроны, ни высотой они не походили на те, что составляли его лес.

Ригзури понурил взгляд и подумал, что ему повезло чуть больше, чем следовавшему за ним: у него хотя бы была обувь.

Вскоре город остался позади. А впереди раскинулись поля. Дама, купившая рабов, куда-то пропала сразу как они покинули площадь. Ее же новое приобретение сопровождал высокий молчаливый мужчина. Он не сказал им ни слова за все время пути, просто вел их по дороге, как если бы вел коров или коз. Впрочем, первых у жителей лесов не водилось, а вторые паслись обычно независимо от людей, и Ригзури не с чем было сравнить.

Вдалеке за полями показались невысокие домишки, построенные из чего пришлось: веток, соломы, обломков заборов. Далее следовали длинные каменные постройки и маленькие, на высоких ножках домики.

Новых рабов провели за один из длинных домов. Там располагались загоны для домашней птицы. Встретившая их немолодая женщина в простом рабочем платье и длинном фартуке осмотрела новеньких и повернулась к сопровождающему:

– Отведи их к реке помыться, а потом в общий дом. А там уже поглядим, на что они годны. – И ушла кормить птицу.

Ригзури перевел взгляд на высокого мужчину, и их глаза встретились. Раньше он не видел таких темных глаз. Как будто два уголька из-под мощных дуг бровей смотрели на него, и в них на дне колыхалось мутное озеро печали. Смуглый великан отвернулся от Ригзури и потянул рабов за веревку, принуждая следовать за ним. Они обогнули хозяйственный двор и спустились к реке. Здесь растительность густела и наливалась большими красками. Появился кустарник, и трава перестала выглядеть как общипанная курица перед варкой.

– Раздевайтесь и полезайте в воду! – сказал их надсмотрщик. Люди здесь очень странно говорили, хоть Ригзури и понимал местную речь, но это давалось ему с напряжением. Акцент же этого мужчины был отличен.

– Что, прямо с веревкой? – усмехнулся Левый.

– Веревку я отвяжу, – хмуро ответил Высокий, – но учтите, что бежать вам здесь некуда, за рекой – собаки. Они загрызут вас, – говоря это, он и сам как-то хищно улыбнулся, и Ригзури стало не по себе. Было в этой улыбке что-то… нечеловеческое.

Вода в реке оказалась теплая и мутная. После холодных и кристально чистых рек и ручьев его родины, Ригзури почувствовал, будто влез в мутную жижу. Однако учитывая предшествующие купанию события, возможность помыться хотя бы так принесла облегчение его измотанному побоями, кораблем и жарой телу.

– И косу свою расплети, – крикнул ему Высокий, – там небось вшей немерено.

Ригзури проигнорировал слова с берега и просто нырнул с головой в воду. Когда он вынырнул, то обнаружил перед собой довольное лицо Левого. Тот интенсивно растирался водой и промывал слипшиеся волосы.

– Давай! А то потом когда еще пустят! Что, брат, ты так первый раз попал? – он продолжал плескаться, как утка, – учись наслаждаться маленькими радостями. Больших у тебя в ближайшее время не предвидится.

Ригзури посмотрел на другую сторону реки. Там также рос густой кустарник. Ригзури хорошо плавал и знал, как управляться с сильным течением. Река, хоть и мутная, казалась ему безопасной.

– Хм… – просипел Левый, – я бы на твоем месте не делал скорых выводов из того, что видишь, – сказал он тихо, будто прочитав мысли во взгляде юноши, – я-то знаю, что такое хозяйские собаки. Живым ты от них не уйдешь.

– Как мы можем знать, что они действительно там есть? – тихо ответил ему Ригзури, изображая активное мытье.

– Сплавай, да спробуй! – хмыкнул Левый.

– Ну, вы там! Топайте обратно, лягушки! – послышалось с берега.

– Можешь звать меня Топорик! – сказал Левый, вылезая.

– Кто тебя так назвал? – удивился юноша. Это прозвище, по мнению Ригзури, не слишком подходило Левому.

– Кто назвал, тот назвал. А придет время, может, и узнаешь, почему.

Они оделись и пошли за Высоким снова к хибарам. Среди этих строений, в глубине участка, располагалось более крупное здание, скорее напоминавшее загон. Стены его состояли из тонких узловатых, но прямых веток, неизвестного Ригзури растения. Этот длинный загон покрывала хлипкая скошенная крыша. Там и размещали рабов.

Это был необычный корабль. Достаточно широкий и плоскодонный, с длинным килем, изготовленный из негниющих пород дерева, а его мачты – прочны и гибки. Корабль жрецов обладал хорошей остойчивостью1 и выносливостью, ибо не бывало такого, чтобы на пути к Острову они не попадали в шторм. Римьяну разместили у грот-мачты. Похоже, что ни у кого из команды не было укрытия. Все работали и жили прямо на палубе, под сенью двух мачт. Присутствие девушки воспринималось само собой разумеющимся, и никто даже взглядом в ее сторону не вел, продолжая слаженно работать. Достаточно быстро земля отодвигалась от них, и судно уходило все дальше по свинцовым морским водам.

Мужчина в плаще, купивший девушку на невольничьем рынке, приблизился к ней. Когда он присел рядом, Римьяна смогла, наконец, увидеть его лицо. Он показался ей скорее пожилым, с очень спокойным выражением лица, глубоким слегка отчужденным взглядом. Кожа его не была смугла, как у здешних жителей, да и черты отличались большей мягкостью и плавностью – тонкие губы под ровной линией усов, изгиб негустых черных бровей… Он протянул руку и дотронулся до живота девушки. От неожиданности и страха она вздрогнула, но мужчина будто не заметил этого. Спокойным и четким движением он поднял ее рубаху, оголяя живот девушки, и легким прикосновением пальцев другой руки провел по животу и замер, не отрывая пальцев от кожи. Римьяна вздрогнула еще раз, уже от боли, но когда его пальцы остановились на ее теле, она почувствовала, как боль постепенно растворяется. Он продолжал смотреть будто бы на нее, но взгляд его проходил сквозь.

Потом он так же молча ушел, оставив Римьяну лежать у мачты. В животе ее тем временем происходило что-то необычное. Боль вначале растеклась шире, а потом постепенно растворилась, как кусочек льда в весеннем ручье. Девушка лежала, смотря в небо. Там на фоне голубизны вытягивалось пузырем белое полотно паруса. Его обтянутые тросом края напоминали ей охотничьи силки. Она прикрывала глаза, и качка убаюкивала ее: ствол мачты постепенно превращался в ствол большого дерева, под которым она любила играть ребенком, крики морских птиц сменялись чириканьем и шелестом леса. Девушка все глубже уходила в сон, и на лице ее стала появляться мягкая детская улыбка. Она снова дома… сейчас ее позовет брат, скажет ей, что пора идти, и они побегут через лес по знакомой тропинке к деревьям, на которых, как грибы, прилепились маленькие деревянные домишки, заберутся по одной из веревочных лестниц… там, дома…

Корабль шустро нырял в проем волн и выпрыгивал на гребни. Высота их не пугала ни команду, ни капитана. Небольшое судно казалось одним из морских зверей, привыкших маневрировать в буйных водах. Несмотря на вполне ясное небо, ветра в этой части морских владений дули злобно и постоянно. Немногие решались пройти этим путем. И зачастую лишь жреческие корабли бороздили свинцовые северные воды. Все прочие суда огибали землю на запад, стараясь поначалу больше держаться относительно безопасной береговой линии, а затем поворачивали к архипелагам, лежащим в теплых южных морях. И хотя это не было гарантией отсутствия шторма, однако там он случался лишь в определенное время года, да и до какой-нибудь твердой земли расстояние было не столь велико, как если бы двигаться в северном направлении. Здесь же лежали бескрайние злые воды. И в нескольких днях пути – одинокий Остров жрецов.