— Вы выйдете незаметно, Готье вас проведет. Никто не должен знать, что мы встречались.

— Да-да, конечно, никто, — несколько двусмысленно протянула она. — Имейте в виду, что имущество мое должно остаться при мне, ибо этим вашим нужным людям я вовсе не доверяю… и, кроме того, желательно, чтобы никто не знал об этом дурацком браке.

— Вот как? Мадемуазель не желает стать мадам?

— Мадемуазель не желает потерять имя, которое уже заработала.

Она не долго думала об этом сговоре, хотя и посвятила ему почти весь вечер. Едва исчезло с глаз лицо Делессера, Адель сразу безразличны стали и его указания, и его планы. Да и что был особо раздумывать? Ясно, что она всё выполнит; это не так уж сложно. Прижавшись виском к стеклу тюфякинской кареты, она безмолвно смотрела, как проплывают мимо залитые светом окна банкирского дома, и в глазах у нее стояли слезы. Снова звучал в ушах томно-хрипловатый голос графини де Легон: «Женитьба Эдуарда становится неизбежной… его честь обязывает помочь друзьям». Ах, Боже мой, неужто она была так глупа, что сама помогла Мари д'Альбон? Может, она действительно сделала так, что Эдуард, прежде не очень-то обеспокоенный мыслями о браке (все планы этого рода казались приблизительными), теперь будет просто вынужден жениться, иначе на него навалятся все сразу — д'Альбоны и эта его милая мамочка?

Только это имело значение. Эта другая женщина в жизни Эдуарда — она не давала ей покоя.

Адель терпеть не могла д'Альбонов уже за то, что они породили на свет такую красотку. Ну, что было делать? У нее ничего не получалось. Пожалуй, оставался только один выход…

Мысли ее были прерваны, ибо на полном ходу кареты кто-то снаружи вцепился в дверцу, с силой распахнул ее и бесцеремонно влез внутрь — Адель не сдержала возгласа ужаса, сорвавшегося с губ.

— Анри?! — прошептала она, прижимая к губам холодеющие пальцы.

Префект полиции Жиске насмешливо произнес:

— Да, милочка. Как видите, я все-таки вас не упустил.

— Что это значит?

Впиваясь в нее подозрительным взором, он медленно сказал:

— Это значит, что меня интересует то, как вы провели время у Делессера.

Адель не отвела глаз. Спрятав руки в муфту, она некоторое время выдерживала паузу. Появление Жиске вот так сразу, едва она уехала от банкира, казалось подозрительным, и на миг Адель даже подумала, не приложила ли к этому руку графиня де Легон: только она могла услышать или понять, что Делессер приглашает ее в кабинет…

— Чудесно, — сказала она несколько сухо. — Был великолепный бал.

— Да, великолепный, но только вы, вопреки обычному, не танцевали до упаду, а где-то прятались.

У меня есть мысль, что вы говорили с ним. С моим врагом.

— Да, говорила. Ну и что? Это запрещено?

— Черт побери, — вскипел Жиске, — вы, милочка, не смейте сейчас демонстрировать вашу прелестную наглость, это не поможет, дело слишком серьезно. О чем вы могли говорить с этим мерзавцем? Чего он хотел?

— Того, что хотят и все мужчины.

— Вы лжете. Он метит на мое место, и если вы сейчас же не скажете…

Шоколадно-карие глаза Жиске блеснули яростью, и его сухая рука сжала пальцы Адель так сильно и безжалостно, что она прикусила нижнюю губу, чтобы не вскрикнуть.

— Ну, хорошо, — сказала она, с гримасой боли высвобождая свои пальцы, — я говорила с ним, но это еще не причина, чтобы уродовать мне руки.

Жиске мрачно ответил:

— Не знаю. Возможно, всему Парижу было бы лучше, если бы вы родились изуродованной или не родились вовсе.

Адель помолчала. Потом странным тоном протянула:

— Какая невежливость по отношению к женщине, с которой провели столько приятных минут. А ведь я их для вас не жалела. — Она протянула обе свои руки: — Видите? Красивые браслеты, не так ли? Похожи на кандалы. Делессер действительно хочет стать префектом и кандалы эти он надел на меня для того, чтобы я шпионила за вами.

— Шпионила?

— Да. А браслеты эти — мое вознаграждение.

— И вы согласились?

— Конечно. Почему бы нет? Я же всё равно ничего о вас не знаю. Вы и так окружены его шпионами, так что я не помешаю.

— Ваша подлость, милочка, беспредельна.

— Полно, — небрежно сказала она, снова пряча руки в муфту. — Какая подлость? Вы поставлены в известность, так что обезопасьте себя. Право, вы слишком требовательны. Любому этого было бы достаточно.

— Он больше ничего вам не предлагал?

— Что бы он мог мне предложить? Разве я политик или хотя бы мадам Дон[10]? Вы, Жиске, подчас из-за своей подозрительности теряете способность трезво мыслить.

Наступило молчание. Жиске, больше ничего не спрашивая, смотрел на Адель: она сидела, чуть отвернув белокурую голову, длинная шея трогательно белела в облаке искрящегося меха, легкая усмешка на губах придавала профилю своенравность, крылья тонкого носа трепетали от чуть взволнованного дыхания.

Префект с тяжелой задумчивостью произнес:

— Вы очень изменились, прелесть моя. Раньше, когда я вас встретил, вы были добрее. — Адель полоснула его острым взглядом, но ничего не возразила. — Я смотрю на вас и думаю: как же все-таки странно и даже несправедливо… что такая красота… черт побери, такая невероятная красота и женственность дарованы Богом такой темной душе. Вы…

— О, вы, я вижу, ударяетесь в меланхолию. Так мог бы говорить мой духовник, а не вы.

— Ваш духовник? Зачем он вам? Приобретаете опыт, пытаясь соблазнять священников?

Она небрежно прервала его:

— Оставьте. Вы настроены чересчур пессимистично, так, будто вас собираются класть в могилу… Знаете, что говорит Тюфякин? Он знает, что я не безгрешна, но считает, что я так много удовольствия даю некоторым мужчинам, что вполне заслуживаю благодарности. Вот что думает человек, который любит меня по-настоящему.

Она быстро добавила:

— Хотите, я докажу вам, что я на вашей стороне?

— Каким образом?

— Мне кажется, Анри, я напала на след заговора.

Брови на ее светлом лбу нахмурились. Не вполне сознавая, делает, она стала говорить о поездке Мориса д'Альбона в Бордо, о том, сколь странных людей он посещает в гостиничных номерах и меблированных комнатах.

Жиске слушал, и его лицо мало-помалу прояснилось.

— Да-да-да, милочка, мне кажется, вы на верном пути…

— Это заговор в интересах герцогини Беррийской, не так ли?

— Возможно, возможно… Не знаю… Пришлите ко мне этого вашего Мартена, я его допрошу… Потом, конечно, надо будет установить наблюдение. Это, черт возьми, очень хорошо с вашей стороны!

— Что?

— То, что вы сказали это мне, а не берегли такой выигрышный материал для Делессера… Прошу прощения за грубость, Адель. Вы понимаете, в каком напряженном состоянии я нахожусь: Делессер везде под меня роет…

Адель молчала, едва заметно кусая губы. Приходилось задуматься о том, что она натворила. Нет, сожаления не было. Просто… просто информация, которую она передала сейчас Жиске, могла бы затронуть не только Мориса, но и Эдуарда. Может, она подсознательно хотела этого? В ней жила какая-то нелепая потребность причинять боль, бить как можно неожиданнее и сильнее. Любовь к графу де Монтрею порой совершенно затухала, ибо слишком сильна была обида и ненависть: хотелось сделать что угодно, поступить как угодно жестоко и бессмысленно, но обратить на себя внимание…

А вообще-то внутри Адель царило смятение, такое, что голова шла кругом и хотелось укусить себя за пальцы, лишь бы все прояснилось. Она была как в тумане, действовала Наощупь… и к этому общему сумбуру примешивалась такая тоска, что чувствовала себя Адель невыносимо тягостно и скверно.

— Вы представляете, что за обвинения они выдвигают против меня? — продолжал префект, увлеченный своей темой. — Будто слишком много появилось левых, и повсюду они строят заговоры и адские машины! Да разве Жиске в этом виноват? Разве Жиске, посадив преступников на скамью подсудимых, отпускает их на свободу и милует? Нет, это делает король. Ему, видите ли, хочется прослыть милосердным и гуманным, а еще это делает Палата пэров, но уж никак не я…