— Где-то я тебя видала, добрый молодец. Не ты ли раньше на царский двор воду возил?

Признался Матюша Пепельной:

— Я, бабушка.

— Ох ты, дитятко желанное, живой да здоровый воротился! А тут молва прошла, будто нету в живых тебя. Новый водовоз никому ковша не нальет, а ты всем бедным да увечным давал воды сколько надобно. Зато тебя все жалеют да вспоминают.

Принялась бабушка-задво́ренка по хозяйству хлопотать. Добрых молодцев напоила, накормила, баню истопила.

Намылись гости с дороги, напарились и повалились спать.

А бабушка-задво́ренка пошла на царский двор и сказала:

— Воротился в город Матюша Пепельной.

Дошла та весть и до царских покоев. Наутро царица девку-чернавку послала:

— Позови скорее Матюшу Пепельного!

Пришел Матюша Пепельной на царский двор. Увидала его Настасья Вахрамеевна, с крутого крылечка ско́рым-ско́ро сбежала, за белые руки взяла:

— Не тот мой суженый, кто коров пасет, а тот суженый, кто умел меня высватать! Думала, тебя живого нет. Сказывал царь-обманщик, будто напился ты пьяный на судне да в море упал. Плакала по тебе, тосковала, а его прогнала коров пасти.

Рассказал ей Матюша Пепельной всю правду: как царь ему ноги сонному отрубил да в воду кинул и как они с названым братом живую воду достали.

— А о пастухе и говорить не станем. Теперь его и след простыл. Никогда он не посмеет показаться!

Повела его царица в горницу, наставила на стол разных напитков да кушаний. Потчует гостя:

— Кушай, мил-сердечный друг!

Попил, поел Матюша Пепельной, стал прощаться:

— Надо мне отлучиться, родителей проведать.

Велела Настасья Вахрамеевна карету заложить:

— Поезжай, привези поскорее отца с матерью, пусть с нами живут.

Привез Матюша Пепельной родителей, и тут свадьбу сыграли, пир отпировали.

Матюша Пепельной на царство заступил, а названого брата министром поставил. И стали жить-поживать, добра наживать, а горе да лихо забывать.

Жили-были старик со старухой. Старик птицу да зверя ловил — тем и кормились. Много годов они прожили, а добра не нажили. Тужит старуха, вздыхает:

— Век свой промаялись, сладко не едали, не пивали, цветного платья не нашивали, и детей у нас нету. Старость придет, кто нас кормить станет?

В ту пору старик на охоту собирался. Уговаривает старуху:

— Не горюй, старуха! Пока руки гнутся да ноги носят, сыты будем, а вперёд не станем заглядывать.

С тем старик и ушел.

Ходил, ходил по лесу с утра до вечера — не привелось ему поймать ни птицы, ни зверя. Не хотелось без добычи домой идти, да что станешь делать? Солнышко на закате, надо домой возвращаться…

Только тронулся, как вдруг совсем рядом поднялась из-под куста большая птица невиданной красоты.

Пока старик ружье прилаживал, улетела птица.

«Видно, и та не моя была!»

Заглянул под куст, откуда птица поднялась, а там в гнезде тридцать три яйца.

«Попользуюсь хоть этим добром!»

Подтянул кушак, уложил все тридцать три яйца за пазуху и пошел домой.

Шел да шел, стал у него кушак слабнуть. И стали яйца из-за пазухи одно за другим выпадать. Как яйцо выпадет, так молодец выскочит. Как яйцо выпадет, так молодец выскочит… Тридцать два яйца выпали — тридцать два молодца выскочили.

В то время старик кушак подтянул, и осталось тридцать третье яйцо за пазухой. Сам оглянулся и глазам не верит: идут следом тридцать два молодца. Все в одно лицо, рост в рост, волос в волос. И заговорили все в один голос:

— Коли сумел нас найти, ты теперь нам отец, а мы твой дети. Веди нас домой!

— Не было у нас со старухой никого, а тут сразу тридцать два сына!

Пришли домой. Старик говорит:

— Все ты, старуха, горевала да плакала, что детей нету. Вот тебе тридцать два сына, тридцать два молодца. Собирай на стол да корми ребят!

И рассказал ей, как детей нашел.

Старуха стоит, слова вымолвить не может. Постояла, постояла и кинулась стол накрывать.

А старик пояс развязал, стал кафтан снимать — выпало из-за пазухи тридцать третье яйцо, выскочил тридцать третий молодец.

— Ты откуда взялся?

— Я тоже твой сын, Иван Меньшо́й.

Вспомнил старик:

— А и правда, ведь было в гнезде тридцать три яйца. Садись, Иван Меньшой, ужинать!

Не успели тридцать три молодца за стол сесть, как сразу все старухины запасы приели и вышли из-за стола не наевшись.

Ночь переночевали. Поутру говорит Иван Меньшой:

— Сумел ты, отец, нас найти, сумей и работу дать.

— Да какую я, ребятушки, работу дам? Мы со старухой не сеем, не пашем; ни сохи, ни лошади — никакого обзаведения у нас нету.

— Ну, на нет и суда нет[45], — отвечает Иван Меньшой, — Пойдем в люди работу искать. Ты, отец, в кузницу поди, закажи тридцать три косы.

Покуда старик в кузнице был, косы ковал, Иван Меньшой с братьями сделали тридцать три рукояти, столько же граблей. Отец воротился из кузницы. Иван Меньшой роздал братьям косы да грабли.

— Пойдем работу искать. Денег заработаем, станем свое хозяйство заводить да отцу с матерью помогать.

Простились братья с родителями и отправились в путь-дорогу. Шли они близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — показался впереди большой город. Едет из того города царский дворецкий. Поравнялся с ни-ми и спрашивает:

— Эй, молодцы, с работы или на работу? Коли на работу, пойдем со мной — дело дам.

— Что у тебя за дело? — спрашивает Иван Меньшой.

— Дело нехитрое, — отвечает дворецкий, — надо траву на царских заповедных лугах выкосить, высушить, в копны сгрести да в стога сметать. Кто тут у вас за старшего?

Все молчат. Вышел Иван Меньшой:

— Веди, показывай работу!

Привел их дворецкий на царские заповедные луга:

— Управитесь ли в три недели?

Ответил Иван Меньшой:

— Хорошая погода постоит — и в три дня справимся.

Обрадовался дворецкий:

— Приступайте, молодцы, к делу! Платой не обижу, а харчи — какие надо, такие и стану давать.

Иван Меньшой говорит:

— Изжарь нам только тридцать три быка, вина поставь тридцать три ведра да хлеба дай по калачику на брата, и больше ничего нам не надо.

Царский дворецкий уехал. Братья косы наточили и так принялись помахивать — только свист стоит. Пошло дело быстро: к вечеру всю траву скосили. Тем временем из царской поварни привезли тридцать три быка жареных, тридцать три калачика хлеба да тридцать три ведра зелена вина. Братья по полведру́ вина вы́пили, по полкала́чика да по полбыка съели и повалились отдыхать.

На другой день, как только солнышко обогрело, стали траву сушить да в копны сгребать, а к вечеру все сено в стога сметали. Опять по полведра вина выпили, по полкалачика да по полбыка съели.

Послал Иван Меньшой одного брата на царский двор:

— Скажи, пусть идут работу принимать.

Воротился брат. За ним дворецкий идет, а вслед и сам царь приехал на заповедные луга. Стога царь пересчитал, по лугам походил — нигде стоячей травинки не нашел и говорит:

— Ну, ребятушки, сумели вы скоро и хорошо мой заповедные луга выкосить, траву высушить да сено в стога сметать. За это хвалю и сверх всего жалую сто рублей денег да бочку-сороко́вку вина. А теперь сумейте сено устеречь. Повадился кто-то каждый год на этих лугах сено поедать, и никак того вора уследить не можем.