Муж спать не ложится: пилит да строгает доски.

— Чего там на́ ночь гля́дя выдумал еще мастерить? — спрашивает жена.

— Молчи, жена, я гроб сколачиваю. Надо Нужду похоронить: надоела, проклятая, хуже горькой ре́дьки!

Вот он гроб сколотил, Нужду в него уложил и крепко гвоздями крышку прибил.

Прихватил лопату и понес гроб на кладбище. Выкопал там глубокую могилу, опусти́л Нужду и только стал зарывать, как услышал — зазвенела лопата обо что-то. Нагнулся, поглядел — золота кусок нашел. Поскорее могилу зарыл, землю утоптал:

— Лежи тут! Станем теперь без Нужды жить!

Домой воротился, повалился спать.

На другой день отправился в город, продал там золото. На эти деньги купил лошадь, корову да хлеба три воза. Потом купил всем ребятам да жене по обновке, и денег еще вволю осталось. Избу почини́л, со всем справился и стал работать да жить-поживать, лихо́е время[52] забывать. Во всем пошла удача: и урожай выдался хороший, и рыбы наловил вдоволь, и дети стали подрастать да по хозяйству помогать.

А богатый брат завидует:

«Был нищий, по чужим людям работал, а теперь хозяйство свое завел. Не у меня ли чего украл?»

Не утерпел, пришел к младшему брату и спрашивает:

— Был ты последний житель в деревне, а теперь стал справным хозяином. Как тебе удалось выбиться из бедности?

Рассказал ему младший брат все без утайки: как они с женой от него шли домой, и как Нужда ему подпевала, и как он от нее избавился.

Выспросил богач, где Нужда похоронена, и заторопился — от зависти не те́рпится ему:

— Засиделся у тебя, а меня дела ждут.

— Пообедай с нами, братец, да чайку попей, — уговаривает младший брат.

— Нет, недосуг мне обедать да чай распивать! Надо домой поспешать.

И ушел.

Дома взял лопату да топор и побежал на кладбище. Разыскал место, где Нужда похоронена, разрыл могилу, наклонился и спрашивает:

— Жива ли ты, Нужда?

— Ох, жива, — чуть слышно Нужда отвечает, — да ху́до мне, ой, как ху́до!

— Ладно, сейчас тебя выпущу.

Спустился в яму, отбил топором крышку и говорит:

— Поди, Нужда, к меньшому брату, станешь у него привольно жить.

А Нужда изловчилась да и вскочила ему на шею:

— Нет, тот брат меня живую схоронил, а ты добрый, выпустил на волю. Я от тебя никуда теперь не пойду!

И осталась Нужда у старшего брата. Стал он жить хуже и хуже, а под конец и совсем разорился.

Жил-был царь. Пуще всего на свете любил тот царь сказки слушать. И все ему хотелось новых да новых сказок. Царские ска́зочники все сказки, какие знали, пересказа́ли, и никто больше угодить не может.

Царь кликнул клич:

— Женю на своей дочери и полцарства отдам тому, кто расскажет сказку, какой я еще не слыхал.

Желающих сыскалось много. Откликнулись и князья, и бояре, и генералы, и купцы, да все без толку. Только кто начнет сказывать какую сказку, а царь уже кричит:

— Знаю, знаю, слыхал эту сказку!

Того жениха и прогонят.

А в том царстве жил бедный мужик. Ни дома, ни хозяйства у него не было. Жил где приведется, а пил, ел что придется. Иной день впроголодь, иной день и вовсе не евши сидел.

Как-то раз зашел тот молодец в кабак погреться, выпить винца. Люди над ним подсмеиваются:

— Что нейдёшь царю сказки сказывать? Небось царевна все глаза проглядела: ждет тебя, жениха, не дождется.

Слушает бедняк те насмешки и сам думает:

«Дай пойду попытаю счастья. Царским зятем мне не быть, а хоть день-другой готовым обедом попользуюсь!»

Пришел во дворец. Царь спрашивает:

— Зачем, мужик, пришел?

— Хочу тебе, царское величество, сказку рассказать. Только вели сперва накормить, напои́ть меня.

Царь его оглядел и усмехнулся про себя:

«Ну и жених! Рубаха рваная, лапти веревкой подвязаны».

Но ничего не сказал.

Мужика накормили, напоили. Царь собрал бояр да советников и приказывает молодцу:

— Сказывай твою сказку!

— Мой покойный родитель, — говорит мужик, — был самый богатый человек в нашем царстве. Выстроил он высокие терема. По крыше трех теремов голуби ходили да с неба звезды поклевывали: вот сколь высоки были те терема! А двор у нас был такой, что за весь день голубь не мог перелететь из конца в конец…

Царь молчит, и бояре молчат, не перебивают. А мужик говорит:

— Дальше сказывать стану завтра, после обеда, поевши пирогов да мягкого хлеба.

И пошел ужинать.

На другой день стал он сказку продолжать:

— И стоял у нас на дворе бык-семилеток. На одном рогу сидел у того быка пастух, а на другом — другой. Пастухи в трубы трубили, на рожках играли, песни пели, а друг друга в лицо не вида́ли и го́лоса не слыха́ли. Вот какой был у нас бык здоровый!

Молчит царь, не перебивает, и бояре молчат. Сказочник поднялся и говорит:

— Завтра доскажу, а сегодня на покой пора.

И пошел ужинать. Тут царь и заговорил:

— Что станем делать, бояре? Эдакой сказки я не слыхал, а отдавать свою дочь за мужика-лапотника не желаю. Придумайте, как сказочника обмануть.

Князья да бояре стали думу думать. Думали, думали и придумали:

— Скажи, царь-государь, что ты эту сказку слыхал, и мы все подтвердим: знаем, мол, слыхали про это. А чтобы крепче все было, вели грамоту заготовить, и под той грамотой мы свои́ подписи поставим.

На том и согласились.

Мужик про тот сговор проведал, а виду не показывает. На другой день как ни в чем не бывало пришел после обеда, сел и стал сказку досказывать:

— Была у моего покойного родителя кобылица, в три дня вокруг земли обегала. Каждые сутки та кобылица трижды жеребилась…

Князья да бояре с царем переглядываются, себе в бороды усмехаются, а сказочник сказывает:

— Золота да серебра у нас были амбары доверху насыпаны. И ты, царь-государь, в ту пору занял у нас сундук золота и по сей день еще не отдал…

Тут царь закричал:

— Знаю! Знаю!

И князья да бояре поддакивают:

— Знаем и грамоту в том подписать согласны.

С мест вскочили, подписи под грамотой поставили. Взял мужик грамоту и говорит:

— А коли слыхали да грамоту в том написали, так плати долг, царское величество!

В ту пору царь догадался:

— Обманул меня мужик-лапотник!

Да делать нечего: что написано пером, того не вырубишь топором. Пришлось насыпать сундук золота.

Мужик денежки взял и стал жить-поживать. И до сих пор живет да посмеивается.

Поехал царский сын на охоту. Гонялся за зверем да и не заметил, как заехал в незнакомое место. Коня остановил и не знает, куда тронуться, как выбраться на дорогу. Поехал направо — лес стеной стоит; налево повернул — там тоже лес; нет нигде ни пути, ни дороги.