— В одном доме есть скрипка Страдивариса. Сам держал ее в руках, клянусь. Целая. — Ногаев молчал, и Гоги продолжал: — Просят гроши — триста. У меня на руках две сотни. Сберкассы здесь нет. Купить ее надо сейчас. Иди в долю.

— Откуда она здесь?

— Человек принес менять на хлеб. Голод был!

Ногаев набрал по карманам сто рублей, отдал Гоги. Вышел с Антониной Сергеевной на галерею. Глядел вниз, посмеивался:

— Войска стягиваются…

Входные двери, приводимые в действие пружиной, пушечно грохали, зрители пробегали по выбитой в мусоре тропе, поднимались по правой лестнице, что стоило сил: сверху опускался встречный поток. Двери зала были закрыты. Новый зритель начинал кружить по голому фойе, где едва светила забрызганная известью лампочка, раскланивался, искал своих. Механизатор чинно, за руку, будто не видались сегодня, здоровался, подавал руку тому, с кем сегодня утром менял передний диск в муфте сцепления. Его нарядная жена поправляла платок под подбородком и с церемонным выражением на лице замирала у него за плечом.

В дальнем углу тихонько стояли старшеклассницы, а тут же рядом их одноклассники играли в «жучка» и так нещадно смазывали галевого, что его кидало на девушек.

Не примкнувшие к группам некоторое время мыкались по фойе, а затем спускались по лестнице, поглядывая сверху вниз на неподвижную скульптурную группу: Антонина Сергеевна, Илья, Пал Палыч и Ногаев.

Вспыхнула под потолком сильная лампа, шеф закричал со стремянки:

— Довольны, товарищ Калташова?

— …Илья, я вам при Пал Палыче говорю: если вы немедленно не откроете дверь в зал…

— Не открою, Антонина Сергеевна. Раз уступлю обстоятельствам, два уступлю. И все принципы к черту, — ответил Илья. Наклонил голову, послушал: сверху доносился топот. Разминались артисты, или репетировали кружковцы?

На галерею вышел Канторович, громко спросил, почему народ до сих пор в фойе, дескать, зал бы нагрели.

— Сломаем двери! — сказала Антонина Сергеевна.

Пал Палыч засопел:

— Все бы вам ломать…

— Что ж, увезу бригаду. Но деньги вам за концерт придется выплатить.

— А если я не переведу?

Она достала авторучку и блокнот:

— Сейчас составлю акт о сорванном концерте. По акту высужу деньги. Гуков, вы подпишетесь?

— Охотно!

Пал Палыч протянул руку:

— Дай ключ, Гуков.

Илья выскользнул из-под руки Пал Палыча, взбежал по лестнице. Слышно, как он закричал на сцене: «Сидор Петрович, запирайте своих холерных в барак, репетируем первый эпизод!»

На галерее появился Гоги, отогнул полу своего фанерного пальто, достал скрипку. Ногаев хохотнул. Гоги взглянул на него снисходительно и с некоторым разочарованием:

— Снизу написано, смотри.

Ногаев перевернул скрипку, показал деку Антонине Сергеевне. Там был наклеен лакированный овальный кусочек бумаги, а на нем — елизаветинской гарнитурой с манерными завитками: «Страдиварiусъ», и по периферии — крохотными вдавленными буковками: «Нижнiй Новгородъ артель».

— На каком языке, по-твоему, писал Страдивари?

— На каком языке может писать грек?

— Ну да, если он живет в Сухуми…

Ногаев предложил обойти позиции, все четверо отправились на сцену. Репетировался эпизод: красноармеец Гуков требует впустить его в холерный барак, где в стремлении победить всеобщий ужас перед холерой он намерен пожать руки всем больным. Перед бараком толпа ожидает возвращения отчаянного красноармейца.

Илья расставлял актеров, показывал:

— Вы жена больного — он заперт в бараке, вы пришли проститься! А вдруг он выздоравливает?.. Вы играете нищего. Это усталый, тупой человек, ему все до феньки. Свое равнодушие выдает за смирение перед волей божьей и охотно подыгрывает священнику. Где поп? Ага, здесь!..

Из-за кулис вышли шефы с ящиком слесарных инструментов. Антонина Сергеевна сказала Илье устало, вдруг перейдя на «ты»:

— Восьмой час, герой… — Подозвала шефа: — Ломайте дверь.

Ногаев сказал, защищая Илью перед ней:

— Он сам отдаст ключ.

— Ой ли! — рассмеялся Илья. Зарычал на Кокуркина: — Если скрутит холера красного бойца, мы тебя расстреляем, папаша! — Схватил за руку девушку, вытащил ее на середину сцены: — Теперь с вами!..

Ногаев продолжал:

— Чтобы сократить вам путь познания… как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь… я дам вам урок. Вы ограждаете их от меня? — он указал на сцену, заполненную кружковцами и зрителями из числа тех, кто чувствовал себя здесь по-свойски, ходил в свое время в кружки, хор; шли, привлеченные топотом, голосами на сцене; шли спросить: почему не начинают концерт, поглядеть на артистов. Доносилось: «Ключ от зала не отдает…», «Дескать, репетиция важнее».

— Успешно ограждаю, — весело ответил Илья.

— Сейчас эта толпа променяет ваш трепетный спектакль на мой.

Илья развел руками, дескать, извините, некогда, бросился прочь. Замахал руками, собрал кружковцев, заговорил:

— Схема такова!.. Люди у барака разделены: одного скручивает болезнь, он обречен, а другой молод и здоров. Один сыт, а другой голоден и одинок! Тут пьяница. Нищий забитый мужик с интересами кроманьонца. Тут влюбленные… В сцене у барака объединяются враждебностью к солдату Гукову. Он побеждает их, он не спасовал в бараке. Дал людям надежду выстоять перед эпидемией.

Репетиция доставляла Ногаеву удовольствие. Его помятое лицо ожило, он постукивал ногой, смеялся. Антонина Сергеевна достала из рукава платочек, оттирала запачканный краской палец. Подошли Калинник, Цветковы, полная женщина в цветастой шали — певица, все угрюмые, озябшие.

— Мы что, ночевать тут будем? — злым голосом спросила певица, обошла Ногаева и встала перед ним.

Ногаев оглянулся, увидел обступивших его актеров.

— Так начинаем? — спросила певица.

Антонина Сергеевна сделала знак шефу:

— Действуйте.

— Дверь ломать не надо, — сказал Ногаев.

Илья погнал на них толпу кружковцев, крича:

— Я вышел из барака!.. Вы шарахнулись! Побежали!

Толпа пятилась, топот, смех, Антонину Сергеевну отнесло от Ногаева, больно наступили на ногу.

Ногаев пошел к Илье, говоря громогласно:

— Эпизод с рукопожатиями в холерном бараке, как я понимаю, содрали из монографии о египетском походе Наполеона?

На сцене стало тихо, Антонина Сергеевна подняла голову и глядела на Илью, как учительница на ученика, пойманного на списывании.

— У моего деда был иммунитет к холерному вибриону, — небрежно ответил Илья.

— На этом основании вы заменили мамлюков белогвардейцами, деморализованных холерой французских солдат — обывателями приволжского городка, а Наполеона — своим дедом?.. Впрочем, неважно, пожимал руки в холерном бараке ваш дедушка или нет, важно, что герой нашей пьесы как организатор справился со своей задачей: создал миф о своей неуязвимости.

— Как не пожимал? — Илья негодовал.

— Может, он при том спрашивал: как поживаете?.. К тому же эпизод этот надо смотреть с подушкой. Ваш герой ушел в барак пожимать руки. Толпа перед бараком скучает в его ожидании. Что делать зрителю? Главными фигурами на сцене становитесь вы, девушка и солдат. Если толпа не сводит глаз с дверей барака, то вы заняты собой. Парень увидел девушку, влюбился, вымаливает свидание. Он солдат, завтра ему в бой! В братскую могилу! В холерный барак! Девушке парень мил, но она боится матери, робка. Должна быть смысловая связь между бойцом Гуковым и этой парой: ведь их любовь, их дети — будущее, а за него борется Гуков. Гуков уводит толпу. Мизансцена завершается любовной игрой. Начали!

— Не выйдет у меня, — сказал партнер молодой учительницы. Он страшится ревности своей жены, женщины яростной, не считавшейся с условностями сцены, хотя и причислявшей себя к интеллигенции: она была продавщицей в новом магазине.

— Мы с Ильей вас выручим, — быстро проговорила Антонина Сергеевна и пошла через сцену. Она была как в жару, плыли пятнами лица, рябили шарфы и платки.