Насилу сняли мотор, трансовая доска разбита, вал согнут, лопасти упирались в низ кормы. Юрий Иванович и Павел разинули варежки в шлюзе, «Весту» прижало. Что их понесло, зачем было везти старуху? За этот мотор отдали два мотора. Один из них новый.

…Дотащили мотор до сарая, сели. На стеллаж его или за забор, в траву — и забыть.

Гриша сказал:

— Шлюп назван в ее честь. Римская богиня домашнего очага.

«Ее» значило: Вера Петровна.

— Веста — крупнейшая из малых планет Солнечной системы, — ответил Саша. — Мы остались без мотора.

Гриша сделал успокаивающий жест, дескать, авось подлечим. Добавил:

— Сам знаешь, Володе — в генштаб… Додику — в поликлинику, ты тоже был повязан.

Затащили мотор в сарай, подняли на стеллаж. Часа полтора разбирали, измучились. Саша смял неоконченный чертежик шпонки. Бросил под ноги бумажный комок. Напрасный труд. Ни одного живого места не осталось в моторе.

— Попрошу назад один из наших РВ, на месяц дадут. Если не больше двух тонн груза, он тянет, — сказал Гриша.

— Скорость нужна, — сказал Саша. — Как по нашему заказу был сделан мотор. Хорошо толкал, хоть пять тонн груза.

— Дойдем до Архангельска на РВ. Главное, цель есть и есть мотор.

— У других тоже есть цель и моторы. Нужна скорость, — сказал Саша.

— Не вылечить мотор, — сказал Гриша.

— Скорость нужна, чтобы не проиграть. Проигрыш не делает человека сильнее.

Гриша молчал, всякое его слово могло сейчас прозвучать как обвинение Саше, ведь в его присутствии, больше того — его руками два хороших, но слабоватых для «Весты» мотора обменяли на этот, неновый. Напрасно бережетесь, подумал про себя Саша, не можете меня обидеть, я другой. Вы не годитесь мне в учителя… Я не стремлюсь укорениться в жизни, приспособиться. Я двигаюсь, стряхиваю все, что удерживает.

Гриша заговорил о теории ремонта, это был второй конек у него, после реконструкции. Ученые проблемами ремонта не занимаются, экономическая наука не может дать ответ, на каком этапе ремонт выгоден, на каком убыточен. От исковерканного лодочного мотора, стало быть, Гриша отступился, решил, что на время похода возьмут взаймы РВ.

Гриша, разговорившись, потеребил Сашу за рукав:

— …Слушаешь? Я чего говорю? У Васи тоже ремонтное производство… У нас общего навалом, кумекаешь? Ремонтное производство самое технически неоснащенное. У Васи опыт, статьи, работа за границей. Примкни, позаимствуй, через два месяца доложишь…

Нападающий опережает намеревающегося. Разбираться в науке ремонта электроподвижного состава Саше было ни к чему, тем более что науки, считай, не было. Гриша не остановится на теоретической конференции — ее готовят на осень, знал Саша, — а начнет разработку по цехам. Что в металлолом, что очищать от грязи, наплавлять, обтачивать.

Не знал тогда Саша: ожидаемый случай явился ему. Случай, родившийся из опыта и мысли Гриши, из опыта, знания и несчастья Васи.

Друзья уехали. Саша попросил тележку у сторожа, подвез мотор к своей машине, погрузил.

Юрий Иванович положил перед главным «Слово о товарище». Попросил «Слово» заслать в набор, а прежний снять, писался в спешке.

— Многовато биографического, — сказал главный, дочитав. — Частности всякие… О детстве, например, к чему?

— Да, мы издание общественно-политическое, но одновременно и литературно-художественное.

— О родной земле, это куда ни шло… О речке, о следах на песке к чему?

— Что есть слово об ушедшем? — сказал Юрий Иванович. — Радостнотворный плач, как говорили в средние века.

— Ну, хватил! Как плач может быть радостным? Мы должны быть точными в слове, мы издаем журнал с миллионным тиражом.

— Ушел наш товарищ, навсегда, — сказал Юрий Иванович. — В слове о нем мы говорим о нашей вине запоздалого понимания его, ушедшего. Бережливее станем друг к другу… Говорим о его чувствах к нам всем, к родным местам. Тем самым в своем плаче, то есть слове, преодолеваем смерть.

Главный молчал.

— В производственном отделе нашего ответственного секретаря любят, — заторопился Юрий Иванович. — Не откажут. Я узнавал, номер на машины пойдет в конце дня или же завтра утром.

— Чистят нас на каждом производственном совещании, типография пишет на нас телеги. — Главный грустно помолчал. — У нас за прошлый год 127 дней опозданий, в этом году набралось 58, а на дворе июль. — Он скрепил листочки, протянул Юрию Ивановичу: — Скоро нас слушают, знаешь уже? Теперь о твоих материалах. Я прочел.

С благодарностью подумал Юрий Иванович об ответственном секретаре: в понедельник тот снял материалы с машинки, вычитал и отдал главному.

— Пестро как-то вышло у тебя о Минском тракторном, — сказал главный. — К тому же в номере уже стоят два проблемных материала. Перебор. Что у тебя еще есть?

— Ну как же! «Круглый стол» по маленькому городку.

— Читал. Не торопите событие!.. Мы будем выглядеть вроде мальчика перед телевизором: а чего дядя едва ногами перебирает? А дяде еще сорок два километра бежать. Не даешь новой информации, нельзя писать, не зная, что написано до тебя. Нельзя! — он положил перед собой материал по «круглому столу».

— Я доведу материал, — сказал Юрий Иванович со всей уверенностью, какую только мог выразить.

— Содержания нет, — главный полистал материал, заглянул в конец. Бросил на край стола. — Что у вас еще есть?

— Есть про СПТУ, — забормотал он. — Заголовок «Возвращение с оружием». На мыло название, разумеется. Возвращение в село с ремеслом в руках. Выпускникам СПТУ дают старые тракторы или вовсе посылают в полевые бригады до лучших времен.

— Давай взглянем. Но опять проблемный, опять перебор. Номер должен еще и читаться. Еще чего есть? Плохо, Юрий Иванович, вечно у тебя авторов нет, все шелупонь вроде Лапатухина и этого… с усами. В октябре нас слушают. Что планируешь на десятый номер?

Вот оно, подошли! Не промахнуться бы, Калерия прислала шестую телеграмму.

— Есть тема. Старый врач, сорок лет живет в районе. Сам буду писать.

— Материал должен венчать магистральную линию журнала. А ты про старика!

Юрий Иванович вернулся к себе в отдел. Разгладил листок телеграммы, прочел: «Мало задержать проект административного здания. Не слышу голоса всесоюзной печати в защиту Федора Григорьевича. Повторяю: сессия назначена начало августа».

Завтра разговор об октябрьском номере повторится, он знал главного. Юрий Иванович выложит материал-другой, дескать, с задумкой, с замахом даже, главный потребует большего калибра, и тогда Юрий Иванович вновь попытается прорваться с темой старого врача в маленьком городке. Итак, пошарим по сусекам.

Один за другим вынимал ящики из правой тумбы. Вначале он перебирал рукописи, затем стал выкладывать их на стол, на подоконник. Перечитал очерк о выпускниках СПТУ: конкретный, не очень устарел, там три-четыре судьбы, можно в отступлении порассуждать — ныне-де они окрепли в жизни, а вот каково было в начале трудовой биографии. Очерк хорошо ложится на тему «Гражданская зрелость». Продолжаем свою магистральную линию. Продолжаем, но не венчаем, для венца слабовато.

Вывалил на столы содержимое двух верхних ящиков и теперь вытащил средний. В среднем и верхнем ящиках лежали рукописи «спелые»: авторы их, обычно профессионалы, ездили в командировку по плановой теме, чаще это было написано вялой рукой и сразу в дело не годилось. Сюда же он складывал рукописи неопытных авторов, обычно с мест; бывало, отпросится денька на три, посидит, построгает, и можно заявлять; тут же обретались рукописи приятелей, мятые, затасканные рукописи, естественно, слабые — сильные приятели помощи не просили. Вновь попался конверт с видом Телецкого озера.

Он снял с полки за своей спиной три огромные папки с надписями «Возврат» и «Возврат хорошим людям», сюда он годами укладывал безнадежные рукописи.

Он помнил рукопись о мелиораторах, ее тоже можно показать главному: опрятная, две скрепки, блеклые страницы, должно быть, лента машинки синяя или черная старая. Он разобрал папки до дна, что означало полное отупение. Мог он еще положить рукопись о мелиораторах в папки отказа — когда-нибудь в конце дня, бесчувственный от усталости, и забыть. Но рукопись прошлого года не могла очутиться на дне папок среди рукописей, лежавших тут со времен, когда его дочь ходила в детский сад.