– Ты пригласишь меня к себе в гости в «Город Создателя»? Я никогда там не была. Ни в одном из них.

– Но это же невозможно, – ответила Ива. – Только те, кто там живёт и работает, могут туда попадать. Прочим нельзя.

– Даже гостям?

– Никому. Даже родным, если они не попали в число жителей.

– Чего же там и хорошего в таком случае?

– А я и не говорю, что там хорошо. Там красиво, но там скучно. Там никто не общается друг с другом.

– Почему?

Ива не знала ответа на этот вопрос. – Я тоже спрашивала об этом своего отца. Но он не знал.

– А у меня никогда не было отца, – сказала Ландыш. – Мой муж мне и за отца и за мужа. Твой отец добрый?

– Очень добрый. Где же твой отец? Он умер?

– Понятия не имею. Моя мама просто решила на старости лет заиметь себе ещё одну дочку. Она нашла себе молодого и здорового красавчика и понесла от него. Вот и вся романтическая история их любви. Она не была молодой, когда я родилась.

– То есть, у тебя и мамы нет? – посочувствовала Ива.

– Почему нет? Она есть. Но живёт очень далеко отсюда.

– Ты навещаешь её?

– Нет. Это очень далеко. Я же тебе говорю.

Ива не поняла Ландыш. Если всюду есть скоростные дороги, то что означает «далеко»? Но подумав, решила, что Ландыш не хочет посвящать её в сложности взаимоотношений с матерью.

– Ты увидишь мою дочку. Она такая чудесная! Совсем скоро мой муж привезёт её домой. Сейчас она у наших хороших знакомых живёт. Можно даже сказать, что у родных людей.

– Ты позволишь мне с нею поиграть? Поносить её на ручках? Я очень люблю маленьких детей. Когда родился мой братишка, я уже была большой. Я носила его на руках, меняла ему штанишки, кормила его кашей. Но когда он подрос, его убило упавшим деревом во время страшной бури… – У Ивы затряслись губы, она неожиданно заплакала. Ландыш, пряча ответные слёзы сочувствия, обняла её.

Какое-то время они шли молча. И вот впереди показались своды старого парка. Огромные деревья ровными рядами уходили в зелёные, мерцающие проблесками света, коридоры аллей. Дышалось легко, они убыстрили шаги. К удивлению Ландыш, бывшей тут впервые, в парке не стояло ни единой скамейки для отдыха. Тут только прохаживались, даже не залезая вглубь самого парка. Так уж было принято. Она не стала расспрашивать Иву о том, отчего это не предусмотрено ни одной скамьи для отдыха, понимая, что опять вызовет удивление нелепым вопросом. Нет, потому что так принято повсюду. Тут гуляют, а сидят дома. Ландыш подумала о том, что и в самой столице уличных сидений не было нигде. Исключением были только территории возле скоростных дорог, где люди ожидали общественные машины нужного им маршрута следования. Ландыш потянула Иву за деревья. Они оказались в безлюдной гуще парка. Под ногами росла дикая и густая трава. С чувством блаженства Ландыш плюхнулась на траву. Ива последовала за нею. Было несколько мокро, но здорово!

– Моя мама всегда говорила мне, что только через страдания человеческая душа рождает из себя тот или иной талант. Ты много страдала, хотя ты совсем молодая. Поэтому у тебя такие глаза. Глаза глубокого и талантливого человека. А я, знаешь, не страдала никогда. Поэтому я бездарная. Моя душа так и не родила из себя никакого таланта.

– Как же не страдала? Ты же родила дочь. Роды – страшная мука. Так говорят все, кто через них прошёл. А некоторые женщины умирают.

– Разве? – искренне изумилась Ландыш, – роды – мука? Я нисколько не страдала. И как видишь, я не умерла.

– Так не бывает. Без мук дети не появляются на свет ни у кого, – возразила Ива, всматриваясь в беспечное и очень красивое лицо неожиданной подруги. Может быть, она несколько не в себе? Она придумала, что у неё есть ребёнок, а на самом деле никого у неё нет. Она вспомнила, что именно так подумала о Ландыш и в тот день, когда они вместе ели и разговаривали просто потому, что Ландыш и тогда начала разговор первая, а молчать означало обидеть её.

– Скажем так, я забыла о том, как я рожала. Тебя устраивает такое объяснение?

– Да. Именно так говорят многие женщины. О боли не остаётся памяти. Это хитрая уловка природы. Она погружает женщину в последующее беспамятство, иначе никто бы уже не хотел рожать детей. Все смертельно боялись бы этого. А так, смотришь, некоторые рожают каждый год или два. Вот мать моей подруги Вешней Вербы рожала постоянно. Я даже затрудняюсь сказать, сколько у неё детей. Вешняя Верба была у неё как дополнительная мать. Она вечно работала и стирала. Деньги за работу мать и отец у неё отнимали, и Вешняя Верба всегда ходила в старье или в тех платьях, что отдавали ей подруги. Но она настолько красива, что если бы ты увидела её, ты бы согласилась со мною. Таких девушек не часто встретишь и в ЦэДэМе. Мужчины и парни просто раскрывали рты, видя её впервые. Поэтому стоит ли удивляться тому, что недолжная любовь с Капой была единственной её радостью и отвлечением от такой вот жизни.

– Никогда не видела твою подругу, но отчего-то думаю, что тот совратитель Капа влюблён в тебя, а не в ту весеннюю Вербу. Так бывает. Девушка может сильно соблазнять, но не внушать подлинной любви. Ты уникальна. И всякий, у кого есть хотя бы и приближённое понимание того, что есть истинная красота человека, не пройдёт мимо тебя равнодушно. А маги, как я понимаю, люди развитые.

– Ещё чего! – возмутилась Ива, а всё же заметно зарделась бледными щеками. – Нужен мне этот Капа – Кипарис. Его теперь так зовут. Имя, данное ему матерью. А его мать – магиня Сирень. Она в молодости совершила проступок, родила сына. Но её родители были очень влиятельными. Они сумели её уберечь от наказания. Сирень так и осталась магиней. Но ребёнка подкинули старому магу Вязу. Он и воспитал Капу. Капа не хочет имени Кипарис. Я думаю от того, что не может простить свою мать. Не потому, что так праведен сам, а за своё сиротское детство.

– Ты так много о нём рассказываешь, что можно подумать, он тебе нравится.

– Нет! Не нравится нисколько. И не может. Он не тот, кто совпадает со мною в чём-то очень главном. Я не умею дать этому определения, но я чувствую. Он какой-то плотоядный. Не в том смысле, что он есть людей, а в том, что для него всё зримо проявленное и воплощенное в осязаемую форму более значимо, чем то, что скрыто в глубинах человеческой души. Ему важно пощупать, попробовать, присвоить. Он любит роскошь, любит женщин, любит деньги и власть над другими. Капа он или Кипарис – он не мой. К тому же он – маг. Маги не могут быть мужьями.

– Ты мечтаешь о любви? – спросила Ландыш, растянувшись на спине и жмурясь в синее небо. Густые кроны давали тень, но там, где лучи солнышка пробивались через растительные ажурные завесы к земле, они были ярки и горячи. Ива любовалась на её платье, на одуванчики, похожие на живые соцветия. Трогала мягкие пушинки, не собирающиеся разлетаться, поскольку были чудесным способом закреплены на платье. Вот будто опять пришла весна. Или же юная магиня из Храма Утренней Звезды пришла понежиться на травке, очаровывая всякого своей красотой и нарядом.

– Я не умею рассказывать о таком. О сокровенном. Я чувствую, что любовь живёт в моей душе как давно уже проснувшаяся, но отчего-то нет того, кому она и предназначена. Когда-нибудь я расскажу тебе о своих очень странных видениях, посетивших меня в Храме Ночной Звезды во время ритуала встречи с предками. Ты навещаешь ближайшие Храмы Ночной Звезды, когда бывают дни встречи с предками?

Ландыш молчала. Она кусала какую-то метёлочку, улетев своей душой в небесную высь, как показалось Иве. Поэтому она не стала переспрашивать, решив, что Ландыш думает о своём и очень важном.

– Я не буду тебе лгать, Ива. Я никогда не хожу в Храмы ни вечерних, ни утренних звёзд. Я не верю в Создателя. То есть верю, но Он для меня немного не такой, каким его описывают маги из Храмов. Ты удивлена? Расстроена, что я такая?

– Нет. Многие люди перестали верить магам. Не посещают Храмов.

– И всё же я не понимаю, как люди могут жить в том смраде, где мы недавно были? Не лучше ли быть вольным бродягой? Ведь насколько я понимаю, это не намного и хуже, чем быть обычным горожанином? Или селянином? Работы полно всюду. Транспорт бесплатный. Еда дешёвая и качественная для всех. Зачем те люди живут в таких мрачных и вонючих лабиринтах? Ужасно!– Ландыш никак не могла избавиться от впечатления, покоробившего её нежное существо на той улице нечистот.