– Не будешь ты никогда царевной. Я ею буду, – стала дразнить её Ландыш. – Я буду царевной Паралеи. Когда найду своего царевича.

– Найдёшь? А мне тогда покажешь? – спросила Виталина, принимая слова Ландыш за обещание новой и увлекательной игры. Кук и Вика улыбались, довольные их неожиданным перемирием.

И был последний сон в звездолёте перед тем, как она покинула его пределы. Как оказалось впоследствии уже навсегда. Она так и не вспоминала о нём в своей последующей жизни, как не вспоминает человек материнского и тесного лона, откуда выходит в многоцветный и необъятный мир. Или же кто-то впоследствии удалил из неё уже окончательно всю её прошлую память, связанную с другими мирами. Когда Паралея стала её домом, её миром.

…Раздался страшный стук, удары и последующий скрежет ломаемых ворот. Они были открыты неизвестными людьми, возглавлял которых неряшливый бородатый и мордатый тип с неприятным и мутным взглядом узких глаз. Он озирался вокруг, а когда увидел тоненькую женщину, стоящую на солнечной прибранной дорожке, тщательно прополотой от сорняков руками самой Ландыш, то в первые мгновения растерялся и утратил скорость разбойничьего разбега. Этого было достаточно, чтобы выскочивший из дома Радослав, свалил его одним ударом в близкие кусты. Вся прочая ватага замерла возле раскуроченных ворот, опасаясь ринуться навстречу неизвестности.

Ландыш безмерно удивилась тому, что он оказался дома. Она была уверена, что он продолжает пребывать там, куда и ушёл от неё накануне. Но он вернулся. Как будто знал, что оставлять её одну небезопасно. Схватив её за руку, Радослав стремительно потащил её в сторону ангара. Спустя минуты, дверь ангара закрылась за ними без шанса для преследователей её открыть так же запросто, как они проделали это с уличными воротами. Даже грохота, идущего снаружи, слышно не было, когда они очутились в глубине ангара. Автоматически включилось освещение, и они направились к подземному ходу. Ещё одна панель захлопнулась позади них, так что теперь у преследователей не было ни малейшего шанса их догнать. Да и в наземный ангар они войти бы не сумели. А для того, чтобы его сломать, вряд ли они нашли бы специальный инструментарий. Не так скоро, во всяком случае.

Уже совершенно спокойно и уверено Радослав сел в кресло рядом с панелью управления аэролётом. Ландыш, продолжая ощущать биение сердца, попросила мужа несколько обождать с включением запуска машины. Как будто от нормализации её дыхания зависело их благополучное спасение.

– Ну, ну, – сказал он ласково, гладя её по контуру шеи и плеча. Она ощутила, как он успел сунуть ей в рот маленькую успокоительную капсулу, и та растворилась в её пересохшем рту, принеся мгновенное облегчение и нормализацию дыхания. – Пока я с тобою, ничего и не могло произойти.

– Да ведь тебя могло и не быть рядом, – сказала она.

– Я всегда рядом. Лота уже там, откуда я её и вывез. Ночью я отвёз её на родной континент. Если тебе интересно это знать, конечно.

– Надеюсь, она не забыла прихватить свои много ню и прочее барахлишко. В отличие от меня. Я всё потеряла. А я так привыкла к своим вещам, так сроднилась с ними. И о доме я буду жалеть.

– Не стоит. Он же был вроде декорации. Он никогда нам с тобою по-настоящему и не принадлежал.

– Ты не успел заметить, что верховодил шайкой налётчиков тот самый тип, что и хотел в своё время убить Лоту? Я же запомнила его образину, когда он запечатлелся на видеокамере.

– Все разбойники кажутся одинаковыми, – безразлично отозвался Радослав. – Я мог бы их уничтожить, но зачем? Пусть берут всё, что им и приглянется в нашем бывшем дому. Да что там и есть, кроме твоих шёлковых платьев и нашего постельного белья, тебе, конечно, дорогого, но смехотворно-ничтожного по своей ценности, если речь идёт о спасении жизни.

– А наша мебель? А наш чудесный дом и цветники с беседкой? – Ландыш перечисляла своё имущество, успев с ним сжиться за три с лишним года. – А моя посуда? Чудесная фарфоровая посуда, сделанная настолько красиво, что я никогда такой уже не найду ни в одном из миров. У меня впервые в моей жизни была такая комфортная обстановка, личное имущество, и вот – ничего! Всё похитят мрази с грязными бородами и красными от злобы глазами! Я никогда не смогу забыть наш прекрасный дом, где мы были с тобою так счастливы! – Ландыш хотела бы и заплакать для усиления эффекта страдания, но слёз отчего-то не было.

– Да. Милое было гнёздышко, хотя и скучное.

– То есть? Тебе было со мною скучно?

– Не с тобою, а вообще. Оглядываясь назад, я даже не в состоянии отличить один год от другого, не говоря уж о днях. Они были как семечки в мешке, многочисленные и одинаковые, если только не попадалось иногда горькое семечко.

– Так что же, для тебя наша совместная жизнь была никчемной?

– Не знаю я, чем она была, но уж точно наша избушка в тихом лесном массиве не обладала некоей сверх значимостью, чтобы о том сокрушаться. Пусть сокрушается Кук, поскольку это было его имуществом. Но сдаётся мне, и он сокрушаться не будет.

Открылась верхняя панель скрытого под землёй ангара, замаскированная под лесную полянку. Аэролёт взмыл вверх. Ландыш некоторое время наблюдала, как поляна опустилась вниз и встала, как ни в чём ни бывало, на прежнее место. Если бы посторонний человек увидел сию трансформацию, он счёл бы себя за умалишенного, но на их территории посторонних не было. Сегодняшние посетители были первыми, и до поляны они добраться не успели. Она представила, как чужие руки наглых воров потрошат её домашнее добро, заглядывают в её комнаты, где до сих пор остались информационные отпечатки их прежней жизни, их мыслей, их чувств, беззвучное эхо сказанных слов, любовных вздохов, неуловимые образы снов, счастливых ясных пробуждений, солнечных и облетевших навсегда дней. И даже отголоски редкой их ругани где-то затерялись по углам, как и шорохи шагов по скрипучей лестнице на второй этаж, больше похожего на мансарду.

– Я простила тебя, Радослав.

– За что? – спросил он, глядя вперёд, как глядят в пустоту, или в свои собственные и загадочные для постороннего образы.

– За Лоту. Или ты не считаешь себя виноватым в измене?

– Не было никакой измены. А если ты действительно так считаешь, то вглядись внутрь себя. Не получила ли ты то, что и заслужила?

– Чем бы я заслужила такое отношение? Я всегда любила и люблю одного тебя.

– Пустой разговор, – ответил он, – и это после того, как мы избежали возможной гибели. Жалко, конечно, что ты утратила свои чашечки, поскольку тебе нечего уже будет бить мне в отместку. На звездолёте вся посуда небьющаяся.

– Если бы тебя не было в доме, меня бы изнасиловали бандиты, а потом всадили в меня нож, как в Лоту в тот страшный день.

– Не болтай ерунды! – одёрнул он, – такого не могло бы произойти никогда.

– Почему?

– По законам жанра не положено. Эта сказка, хотя и бестолковая, но не злая.

– Но ведь в Лоту бандит всадил же нож?

– Видимо, вышел какой-то старческий сбой у нашей старушки-фантазёрки, – ответил он.

– О какой старушке ты говоришь?

– О хозяйке планеты и её виртуальной игре. Она, как я думаю, и сама испугалась такого вот разворота событий, поэтому и не дала своему же наймиту убить маленькую вышивальщицу, а только разрешила слегка её поцарапать. После чего позволила ей вновь вкусить всех тех телесных радостей, на которые та и была запрограммирована.

– Вкусить с тобой сообща, – уточнила, жутко ревнуя, Ландыш. – Ты же спал с нею? – Она, не произойди того, что только что и произошло, когда их дом захватила немыслимая нечисть, а обратится за помощью, как оказалось, тут и не к кому, ударила бы его, ненавидя в данную минуту само его существование, его спокойствие, его тайное пренебрежение ею, его неспособность к любви вообще.

– Неважно с кем, неважно всё, – ответил он, оставаясь невозмутимым. – Мы не несём ответственности за собственные сны. И уж тем более за сны чужие.