Этот коридор был шире, увешанный бархатными гобеленами красного, фиолетового и синего цветов. Газовые лампы здесь были заключены в изящные стеклянные абажуры. «Жилое крыло», — подумал я. Мы проходили мимо небольших ниш, которые по большей части были пусты, и я подумал, что раньше в них помещались статуэтки бабочек. В нескольких нишах стояли мраморные фигуры обнаженных женщин и мужчин, а в одной — ужасающее существо с облаком щупалец вокруг головы. Это снова навело меня на мысли о Дженни Шустер, познакомившей меня с любимым домашним монстром Г. Ф. Лавкрафта — Ктулху, известным также как Тот, Кто Ждет Внизу.

Мы, должно быть, прошли полмили по этому богато обставленному коридору. Ближе к концу мы миновали несколько зеркал в золотых рамах, обращенных друг к другу, что сделало мое отражение бесконечным. Я увидел, что лицо и волосы у меня грязные после тех безумных часов, когда я пытался сбежать из Лилимара. На шее выступила кровь. И я, казалось, был один — мой ночной солдат не отбрасывал никакого отражения. Там, где он должен был быть, виднелись только легкая голубая дымка — и гибкая палка, казалось, плывущая в воздухе сама по себе. Я оглянулся, чтобы убедиться, что он еще там, и палка опустилась на меня, безошибочно отыскав уже пораненное место на шее. Ожог был мгновенным и болезненным.

— Иди! Иди, черт бы тебя побрал!

Я пошел дальше. Коридор заканчивался массивной дверью из резного красного дерева, обрамленного позолотой. Ночной солдат ткнул меня в руку своей проклятой палкой, а потом указал на дверь. Поняв намек, я постучал. Гибкая палка опустилась, рассекая мою рубашку на плече.

— Сильнее!

Я постучал тыльной стороной кулака. Кровь стекала по моему предплечью и задней части шеи. Пот, смешиваясь с ней, стал обжигающим. Я думал про себя: «Не знаю, можешь ли ты умереть, чертов синий ублюдок, но если можешь и если у меня будет хоть один шанс, я тебя прикончу».

Дверь открылась, и на пороге появился Келлин, известный также как Верховный лорд. На нем был красный бархатный смокинг.

Нереальность снова нахлынула на меня. Существо, которое схватило меня за несколько секунд до того, как я мог бы ускользнуть, выглядело тогда чем-то из старых комиксов в стиле «хоррор» — наполовину вампир, наполовину скелет, наполовину зомби из «Ходячих мертвецов». Теперь седые волосы, свисавшие по бокам его головы, были аккуратно зачесаны назад, открывая лицо джентльмена — пожилого, но, казалось, вполне благополучного. Его губы были полными и красными. Глаза, окруженные морщинками от частых улыбок, выглядывали из-под густых седых бровей. Он напоминал мне кого-то, но я не мог вспомнить кого.

— Ага, — сказал он и улыбнулся. — Вот и наш наш новый гость. Входи, пожалуйста. Аарон, можешь идти.

Ночной солдат, который привел меня, заколебался, но Келлин беспечно махнул рукой, отпуская его. Слегка поклонившись, Аарон отступил назад и закрыл за собой дверь.

Я огляделся. Мы находились в прихожей, обшитой деревянными панелями. За ней была гостиная, напомнившая мне английский клуб из рассказов о Шерлоке Холмсе: панели из благородного дуба на стенах, стулья с высокими спинками, длинный диван, обитый темно-синим бархатом. Полдюжины ламп отбрасывали мягкий свет, и я подумал, что их питает не газ. В этой части дворца, похоже, было электричество. На нем, конечно, работал и электромобиль, возглавлявший атаку ночных солдат. Тот, на котором ехал этот тип.

— Пойдем же, гость.

Он повернулся ко мне спиной, по-видимому, нисколько не боясь, что я нападу на него сзади. Мы прошли в гостиную, настолько непохожую на сырую камеру, в которой я очнулся, что на меня накатила третья волна нереальности. Может быть, он не боялся, потому что у него были глаза на затылке, выглядывающие из-под тщательно причесанных (и довольно густых) седых волос, спадающих до воротника. Меня бы это не удивило — к тому времени меня уже ничто не удивляло.

Два клубных кресла расположились друг напротив друга вокруг маленького столика с инкрустацией, изображавшей гарцующего единорога. На заднице единорога стоял маленький поднос с чайником, сахарницей размером с пузырек (я надеялся, что это был сахар, а не белый мышьяк), крошечными ложечками и двумя фарфоровыми чашками с розочками по краям.

— Садись, садись. Чаю?

— Да, пожалуйста.

— Сахару? Боюсь, сливок нет. У меня от них несварение желудка. На самом деле, гость, у меня несварение от любой еды.

Он налил сначала мне, потом себе. Я опрокинул половину крошечной сахарницы в свою чашку, сдерживаясь, чтобы не вытряхнуть все целиком; мне вдруг безумно захотелось сладкого. Я поднес чай ко рту, но потом остановился.

— Боишься яда? — спросил Келлин, продолжая улыбаться. — Если бы мне так хотелось, я мог бы приказать отравить тебя внизу, в Малейне. Или умертвить тебя бесчисленным множеством других способов.

Я боялся яда, это правда, но не это вызвало мои колебания. Цветы, обрамлявшие чашку, оказались не розами. Это были маки, заставившие меня вспомнить Дору. Я всем сердцем надеялся, что Радар найдет дорогу обратно к этой добросердечной женщине. Конечно, шансы на это были невелики, но вы же знаете выражение, что надежда — это штука с крыльями. Оно прилетает даже к тем, кто находится в заключении. Может быть, к ним особенно.

Я поднял свою чашку за Келлина.

— Долгих дней и приятных ночей, — я выпил. Чай оказался сладким и вкусным.

— Какой интересный тост! Я никогда не слышал его раньше.

— Я научился ему у своего отца[204], — это было правдой. Я думал, что в этой богато обставленной комнате не стоит открывать никакой правды, но эту сказал. Конечно, я мог сказать, что прочитал об этом в какой-то книге, но не стал. Может быть, тот человек, которого я должен был изображать, не должен был знать грамоту.

— Я не могу и дальше называть тебя гостем. Как тебя зовут?

— Чарли.

Я думал, он спросит мою фамилию, но он этого не сделал.

— Чарли? Чарли, — казалось, он пробовал мое имя на вкус. — Я никогда не слышал такого имени, — он ждал, пока я объясню свое экзотическое имя — которое там, откуда я родом, было обычным, как грязь, — а когда я этого не сделал, прямо спросил, откуда я родом. — Потому что твой акцент непривычен для моего уха.

— Уллум, — сказал я.

— Ага! Значит, так далеко? Это ведь далеко отсюда?

— Вы так сказали.

Он нахмурился, и тут я понял две вещи. Во-первых, он был на самом деле таким же бледным, как и прежде. Краска на его щеках и губах была следствием макияжа. Во-вторых, человеком, которого он мне напоминал, был Дональд Сазерленд[205], которого я видел волшебным образом взрослеющим в огромном количестве фильмов «Тернер классик», от «М*А*С*Х» до «Голодных игр». И еще кое-что: голубая аура все еще окружала его, хоть и слабая. Тонкий прозрачный завиток в глубине ноздрей; едва заметные тени у нижних век.

— А в Уллуме считается вежливым так смотреть на людей, Чарли? Может быть, это даже знак уважения? Это так?

— Извините, — пробормотал я, допивая чай. На дне чашки оставалась небольшая пленка сахара. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не вытереть ее грязным пальцем и потом не облизать его. — Здесь для меня многое кажется странным. И вы тоже.

— Конечно, конечно. Еще чаю? Угощайся и не жалей сахара. Я-то его не ем, но вижу, что ты хочешь еще. Я вижу очень много. Некоторые узнают об этом слишком поздно, к своему большому сожалению.

Не знаю, как долго чайник стоял на столе до моего прихода, но чай все еще был горячим, из него даже шел пар. Может быть, благодаря магии. Мне было все равно. Я устал от магии. Я просто хотел забрать свою собаку и вернуться домой. Только вот та русалка… Убивать ее было неправильно. И отвратительно. Отвратительно губить красоту.

— Почему ты ушел из Уллума, Чарли?

В этом вопросе заключалась ловушка. Благодаря Хейми я думал, что смогу ее избежать.