Дора указала на тележку, потом сжала маленький серый кулачок и трижды легонько ударила меня в грудь: «Ты должен».

Я понял ее точку зрения; мне нужно было заботиться о пожилой собаке, и мне предстоял долгий путь. Но я все равно не хотел брать у нее больше, чем уже взял.

— Вы точно уверены?

Она кивнула. Потом раскрыла руки в объятии, на которое я с радостью ответил. После этого стала на колени и обняла Радар. Когда она снова поднялась, то указала на дорогу, на перекрещенные веревки, а потом на себя.

«Иди. Мне нужно работать».

Я показал ей собственный жест, подняв два больших пальца, потом подошел к тележке и прибавил свой рюкзак к тем припасам, которые она упаковала — и которые, судя по тому, что я уже ел у нее в доме, были, вероятно, намного вкуснее сардин мистера Боудича. Я взялся за длинные ручки и с радостью обнаружил, что тележка почти ничего не весит, как будто ее сделали из имеющейся в этом мире разновидности бальсового дерева. Насколько я знал, так оно и было. Кроме того, колеса были хорошо смазаны и не скрипели, как у телеги той молодой пары. Я думал, что тащить ее будет едва ли труднее, чем тот маленький красный фургон, с которым я играл в семь лет.

Развернув тележку, я повез ее к дороге, по пути поднырнув под веревки. Радар шла рядом со мной. Когда я добрался до того, что считал Городской дорогой (в поле зрения не было желтого кирпича, так что это название Желтая дорога не годилось)[158], то обернулся. Дора стояла у стены своего дома, сложив руки на груди. Когда она увидела, что я смотрю, то поднесла их ко рту, а потом повернула в мою сторону.

Я отпустил ручки тележки, чтобы повторить ее жест, а потом отправился в путь. Вот кое-что, чему я научился в Эмписе: хорошие люди светят еще ярче в темные времена.

«Помоги и ей тоже, — сказал я себе. — Помоги и Доре».

Мы поднимались на холмы и спускались в долины, как говорится в одной из старых сказок. Стрекотали сверчки, пели птицы. Маки слева от нас время от времени сменялись возделанными полями, где я видел работающих серых мужчин и женщин — но не так уж много. Заметив меня, они прекращали работу, пока я не проходил мимо. Я махал им, но только одна женщина в большой соломенной шляпе помахала в ответ. Были и другие поля, лежащие под паром и заброшенные. На грядках овощей прорастали сорняки и яркие маки, которые, как я подозревал, в конце концов возьмут верх.

Справа по-прежнему тянулся лес. В нем я видел несколько фермерских домов, но в основном заброшенных. Дважды дорогу перебегали кролики размером с небольших собак. Радар с интересом смотрела на них, но не выражала никакого желания за ними гнаться, поэтому я отстегнул ее поводок и бросил в тележку.

— Не разочаровывай меня, девочка.

Примерно через час я остановился, чтобы развязать большой сверток с едой, который Дора упаковала для меня. Среди других вкусностей там было печенье с патокой. Без шоколада, как мне нравилось, поэтому я дал одно Радар — она охотно его сжевала. Там же лежали три стеклянные бутыли, завернутые в чистые полотенца. Две были с водой, а в одну налито что-то похожее на чай. Я выпил воды и налил немного Радар в глиняную чашку, которую Дора тоже не забыла упаковать. Она жадно вылакала воду.

Едва закончив собирать вещи, я увидел трех человек, бредущих по дороге в мою сторону. Двое мужчин только начинали сереть, но женщина между ними была темной, как летняя грозовая туча. Один ее глаз утонул в щели, тянувшейся до самого виска, на что было страшно смотреть. Другой был погребен в комке серой плоти, откуда выглядывал только голубой отблеск радужки, похожий на осколок сапфира, Грязное платье женщины было раздуто тем, что могло быть только поздней стадией беременности. В руках она держала сверток, завернутый в грязное одеяло. На одном из мужчин была пара ботинок с пряжками по бокам — они напомнили мне тот, который я видел висящим на веревке на заднем дворе Доры, когда впервые посетил его. Другой мужчина носил сандалии, а женщина была босой.

Увидев на дороге Радар, они остановились.

— Не бойтесь! — крикнул я. — Она вас не укусит.

Они медленно подошли ближе и снова остановились. Теперь они смотрели на револьвер в кобуре, поэтому я протянул к ним руки ладонями вперед. Они снова двинулись вперед, но перешли на левую сторону дороги, поглядывая на Радар, потом на меня и снова на Радар.

— Мы не причиним вам вреда, — сказал я.

Мужчины были худыми и усталыми, женщина казалась совершенно измученной.

— Подождите минутку, — сказал я. На случай, если они не поняли, я поднял руку в полицейском жесте «стоп». — Прошу вас.

Они остановились. Это было очень печальное трио. Вблизи я мог видеть, что рты мужчин уже начали съеживаться. Скоро они превратятся в такие же почти неподвижные полумесяцы, как у Доры. Когда я полез в карман, они сгрудились рядом с женщиной, а она крепче вцепилась в свой сверток. Я достал одну из маленьких кожаных туфелек и протянул ей.

— Возьми это. Пожалуйста.

Она нерешительно протянула руку, потом выхватила туфельку у меня из рук, как будто боялась, что я ее не отдам. В этот момент одеяло упало с ее свертка, и я увидел мертвого ребенка возрастом, может быть, год или полтора. Он был таким же серым, как крышка гроба моей матери. Скоро у этой бедняжки родится другой ребенок на смену этому и, вероятно, тоже умрет. Если, конечно, женщина не умрет раньше или во время родов.

— Ты меня понимаешь?

— Мы понимаем, — сказал человек в сапогах. Его голос был скрипучим, но в остальном довольно нормальным. — Что ты хочешь от нас, чужеземец, если не наши жизни? Ничего другого у нас нет.

Конечно, у них ничего не было. Если это сделал человек — или стал причиной этого, — то этому человеку место в аду. В самой глубокой его яме.

— Я не могу отдать вам свою тележку или еду, потому что мне предстоит долгий путь, а моя собака стара. Но если вы пройдете еще три…, — Я попытался произнести «мили», но слово не выходило. Я попытался еще раз. — Если вы будете идти примерно до полудня, то увидите вывеску красного башмака. Дама, которая живет в том месте, позволит вам отдохнуть у нее, а может быть, накормит и напоит.

Это было неточно (мой отец любил находить такие «слова-крючки», как он их называл, в телерекламе всяких чудо-лекарств), и я понимал, что Дора не может накормить и напоить всех беженцев, проходящих мимо ее коттеджа. Но я подумал, что, когда она увидит состояние женщины и тот жуткий сверток, который она несет, она будет достаточно растрогана, чтобы помочь этим троим. Тем временем мужчина в сандалиях посмотрел на маленький кусочек кожи и спросил, для чего он нужен.

— За домом той женщины, о которой я говорю, есть магазин, где вы сможете получить за это пару туфель.

— А здесь кто-нибудь хоронит? — спросил человек в сапогах. — Мне нужно похоронить моего сына.

— Не знаю. Я не местный. Спросите у хозяйки красного башмака или на ферме гусиной хозяйки дальше. Мадам, я сожалею о вашей потере.

— Он был хорошим мальчиком, — сказала она, глядя на мертвого ребенка. — Мой Тэм был хорошим мальчиком. Он был прекрасным, когда родился, румяным, как рассвет, но потом на него пала седина. Идите своей дорогой, сэр, а мы пойдем своей.

— Подождите минуту. Пожалуйста, — я открыл свой рюкзак, порылся в нем и нашел две банки сардин «Король Оскар». Протянул им, но они в испуге отстранились. — Нет, все в порядке. Это еда. Сардины. Такие маленькие рыбки. Надо дернуть за кольцо сверху, чтобы достать их, видите? — я постучал по банке.

Двое мужчин посмотрели друг на друга, потом покачали головами. Похоже, они не хотели иметь ничего общего с консервными банками, а женщина вообще плохо понимала, что происходит вокруг.

— Нам нужно спешить дальше, — сказал тот, что в сандалиях. — Что касается тебя, юноша, то ты идешь не в ту сторону.

— Это путь, которым я должен идти, — ответил я.