— Следуй его меткам, — сказала Фалада. — Не заблудись, иначе ночные солдаты схватят тебя. И Радар. — это слово далось ей нелегко, прозвучав как «райяр» и заставив вспомнить восторженные крики Доры при виде моей собаки. — Солнечные часы находятся на площади у стадиона, с задней стороны дворца. Ты можете добиться цели, если будешь действовать быстро и тихо. Что касается золота, о котором ты говоришь, то оно внутри. Добраться до него гораздо труднее — и опаснее.

— Лия, ты когда-то жила в этом дворце?

— Давно, — сказала Фалада.

— Ты что…, — мне пришлось заставить себя произнести это, хотя ответ казался очевидным. — Ты принцесса? — спросил я.

Она наклонила голову.

— Была ею, — Лия теперь говорила о себе — через Фаладу — в третьем лице. — Самая маленькая из всех, потому что у нее было четыре старших сестры и два брата — принца, если угодно. Все ее сестры умерли — Друзилла, Элейна, Джойлин и Фалада, моя тезка. Роберт тоже умер, она видела его бедное раздавленное тело. Умер и Элден, который всегда был добр к ней. Ее мать и отец тоже мертвы. Мало кто из всей семьи выжил.

Я молчал, пытаясь осознать чудовищность такой трагедии. У меня отняли только мать, и это было достаточно тяжело.

— Ты должен увидеть дядю моей хозяйки. Он живет в кирпичном доме недалеко от Прибрежной дороги. Он расскажет тебе больше. А теперь моя госпожа очень устала. Она желает тебе доброго дня и счастливого пути. Ты должен остаться на ночь у Доры.

Я встал. Солнечное пятно почти достигло деревьев.

— Моя госпожа желает тебе удачи. Она говорит, что, если ты омолодишь собаку Адриана, как ты хочешь, то должен привести ее сюда, чтобы госпожа могла посмотреть, как она скачет и бегает, как когда-то.

— Я так и сделаю. Могу я задать еще один вопрос?

Лия устало кивнула и подняла руку — давай, но быстро.

Я достал из кармана маленькие кожаные туфельки и показал их Лии, а потом (чувствуя себя немного глупо) Фаладе, которая снова не проявила абсолютно никакого интереса.

— Дора дала мне это, но я не знаю, что с ними делать.

Лия улыбнулась одними глазами и погладила Фаладу по носу.

— На пути к дому Доры ты можешь встретить путников. Если они босиком, значит, отдали ей изношенную обувь для починки. Тогда отдай им эти жетоны. Вниз по дороге в той стороне…, — она махнула в направлении города. — есть магазинчик, которым владеет младший брат Доры. Если путешественник даст ему такой жетон, он обменяет его на новую обувь.

Я обдумал это.

— Дора чинит изношенную обувь.

Лия кивнула.

— А ее владельцы идут к ее брату-лавочнику.

Новый кивок.

— Когда Дора обновит эти туфли — как я надеюсь обновить Радар, — она относит их своему брату?

Еще кивок.

— А брат продает их? — спросил я.

Лия покачала головой.

— Но почему? Магазин должен приносить прибыль.

— В жизни есть нечто большее, чем выгода, — наставительно сказала Фалада. — Моя госпожа очень устала, ей надо отдохнуть.

Лия взяла мою руку и сжала ее. Можно не говорить вам, что я при этом почувствовал. Выпустив ее, она хлопнула в ладоши. Фалада неторопливо зашагала прочь. Один из серых батраков вышел из сарая и легонько шлепнул лошадь по боку. Та довольно охотно направилась к амбару вслед за ним.

Когда я оглянулся, то увидел женщину, которая приносила нам пюре и лимонад. Кивнув мне, она указала на дом и дорогу за ним. Это, несомненно, означало, что аудиенция окончена.

— До свидания и спасибо тебе, — сказал я.

Лия снова сделала намасте, потом устало опустила голову. Служанка (возможно, она была фрейлиной) проводила меня до дороги, ее длинное серое платье касалось земли.

— Ты можешь говорить? — спросил я ее.

— Немного, — это было похоже на хриплое карканье. — Больно.

На дороге я показал в сторону, откуда пришел.

— Как далеко до кирпичного дома ее дяди? Знаешь?

Она подняла бесформенный серый палец.

— День?

Она кивнула — как я понял, здесь это была самая распространенная форма общения. Ею пользовались те, кто не мог освоить чревовещание.

День, чтобы добраться до дяди. Если до города было двадцать миль, то это, возможно, удлинит путешествие на день, а скорее всего, на два. Или даже три. Считая возвращение к подземному коридору, ведущему к колодцу, всего это займет шесть дней, и то при условии, что все пройдет нормально.

К тому времени мой отец наверняка вернется и узнает о моем исчезновении. Он испугается и может захотеть выпить. Я поставил трезвость моего отца под угрозу из-за собаки… И даже если волшебные солнечные часы существуют, кто знает, сработают ли они на пожилой немецкой овчарке? Я понял — вы скажете, что я должен был понять это раньше, — что задуманное мной было не просто безумным, но еще и эгоистичным. Если я сейчас вернусь, никто ничего не узнает. Конечно, мне пришлось бы как-то выбираться из сарая, если Энди запер его, но я думал, что у меня хватит для этого сил. Я был одним из немногих игроков в команде школы Хиллвью, кто мог ударом по манекену не просто отбросить его на фут или два назад, а опрокинуть. Было и еще кое-что: я скучал по дому. Меня не было там всего несколько часов, но день уже подходил к концу в этой печальной серой стране, где яркий цвет исходил только от огромных маковых полей… Да, я скучал.

Я решил взять Радар и вернуться. Обдумать все варианты. Постараться составить план получше, такой, при котором я мог бы отсутствовать неделю или даже две, не вызвав ни у кого беспокойства. Я понятия не имел, каким будет этот план, и, думаю, в глубине души (в том темном маленьком чулане, где мы пытаемся хранить секреты от самих себя) знал, что буду откладывать его до тех пор, пока Радар не умрет — это было то, что я намеревался сделать.

До тех пор, пока серая девушка не взяла меня за локоть. Насколько я мог судить по тому, что осталось от ее лица, она боялась сделать это, но тем не менее ее хватка была твердой. Она притянула меня к себе, встала на цыпочки и прошептала своим каркающим голосом:

— Помоги ей.

Я медленно шел обратно к Дому обуви Доры, едва замечая, как меркнет дневной свет. Я вспоминал, как Лия (о которой я тогда все еще думал как о Лее) прорвала ногтем пятно рядом с тем, что было ее ртом. Как у нее текла кровь, как ей, должно быть, было больно, но она делала это потому, что это отвратное пюре было единственным, чем она могла питаться, чтобы выжить.

Когда она в последний раз ела кукурузный початок, или стебель сельдерея, или тарелку вкусного рагу из кролика, приготовленного Дорой? Была ли она уже безгубой, когда Радар в ценячьем возрасте резвилась вокруг гораздо более молодой Фалады? Была ли ее красота, не увядшая несмотря на многолетнее недоедание, своего рода жестокой шуткой? Может быть, ее проклятие заключалось именно в том, чтобы выглядеть красивой и здоровой, хотя она постоянно голодает?

Помоги ей.

Был ли способ сделать это? В сказке наверняка был. Я вспомнил, как мама читала мне сказку о Рапунцель, когда мне было не больше пяти. Воспоминание было ярким из-за финала истории: ужасная жестокость, обращенная вспять любовью. Злая ведьма наказала принца, который спас Рапунцель, ослепив его. Я живо вспомнил изображение бедного парня, бредущего через темный лес с вытянутыми руками, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Наконец он воссоединился с Рапунцель, и ее слезы вернули ему зрение. Был ли какой-нибудь способ, которым я мог вернуть Лии рот? Слезы тут вряд ли помогут, но, наверное, я мог бы что-то сделать; в мире, где движение солнечных часов задом наперед может повернуть вспять годы, возможно все.

Кроме того, покажите мне здорового подростка, который не хочет стать героем сказки и спасти прекрасную принцессу, и я не увижу вообще никого. Что касается возможности, что мой отец может снова начать пить, то Линди однажды сказал мне такую вещь: «Ты не можешь приписывать себе заслугу того, что он стал трезвенником, потому что это сделал он. И если он снова запьет, ты не сможешь винить в этом себя, потому что это тоже сделает он сам».