Я собрал свою одежду и сложил в небольшую кучку на верхней площадке лестницы, собираясь отнести ее домой. Потом принялся за спальню мистера Боудича: поставил на место кровать, которая была перевернута, снова повесил в шкаф его одежду (попутно заправив в ней карманы) и собрав с пола набивку подушек. Я был зол на мистера Прискорбно-Ха — Ха за то, что казалось мне почти осквернением могил, но не мог не думать о некоторых вещах, которые я сам вытворял с Берти Бердом — собачье дерьмо на ветровых стеклах, петарды в почтовых ящиках, перевернутые мусорные баки, надпись «ИИСУС ДРОЧИТ», выведенную краской из баллончика на стене методистской церкви. Правда, нас ни разу не поймали, и все же я это делал. Глядя на хаос, оставленный мистером Ха-Ха, я поймал себя на этом чувстве — тогда я был ничуть не лучше этого маленького человечка со странной манерой ходить и говорить. В некотором смысле даже хуже. У маленького человечка, по крайней мере, был мотив: он искал золото. А Берд и я были просто парой великовозрастных дебилов.

Правда, Берд и я никогда никого не убивали. А мистер Ха-Ха, если я не ошибался, сделал именно это.

Один из книжных шкафов в спальне был опрокинут. Я поднял его и стал расставлять упавшие книги на полки. В самом низу стопки лежал тот научный том, который лежал на его тумбочке вместе с романом Брэдбери, который я сейчас читал. Я поднял его и взглянул на обложку: воронка, заполняющаяся звездами. «Истоки фэнтези и его место в мировой матрице» — что за заголовок. И юнгианские перспективы в придачу. Я заглянул в указатель, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь про Джека и бобовый стебель. Оказалось, что так оно и было. Я попытался прочитать текст, а потом просто сфотографировал. Это было то, что я терпеть не мог — унылое академическое чтиво, полное заумных словечек по пять долларов каждое и вымученного синтаксиса. Может быть, я проявил тогда интеллектуальную леность, а может, и нет.

Насколько я мог понять, автор этой конкретной главы утверждал, что на самом деле историй о бобовом стебле было две: кровожадный оригинал и улучшенная версия, которую дети получили в одобренных мамами «Маленьких золотых книжках» и мультиках. В итоге произошла бифуркация (одно из тех самых пятидолларовых слов) на два мифологических потока — темный и светлый. Темный был связан с радостями грабежа и убийства (это когда Джек срубил бобовый стебель и великан расшибся в лепешку). Светлый же имел отношение к тому, что автор назвал «эпистемологией витгенштейновских религиозных верований», и если вы знаете, что это значит или хотя бы где это можно выяснить, вы куда умнее меня.

Я поставил книгу на полку, вышел из комнаты, а потом вернулся, чтобы взглянуть на обложку. Внутри было полно скучных многосоставных предложений, не дающих глазам отдохнуть, но обложка была лирической и столь же совершенной в своем роде, как стихотворение Уильяма Карлоса Уильямса о красной тачке[135] — воронка, наполняющаяся звездами.

В понедельник я зашел в учительскую к своей старой подруге миссис Сильвиус и спросил ее, могу ли я взять во вторник положенный мне раз в семестр день общественной работы. Она наклонилась ко мне через стол и заговорила тихим, доверительным голосом:

— Неужели я чувствую запах мальчика, который хочет прогулять уроки? Я спрашиваю только потому, что ученики должны уведомлять об этом по крайней мере за неделю до того, как им потребуется такой день. Это не обязательно, Чарли, но весьма желательно.

— Но мне и правда нужно, — сказал я, серьезно глядя ей в глаза. Это был полезный прием при вранье, которому я научился у Берти Берда. — Я собираюсь обойти магазины в центре города и предложить им присоединиться к программе «Опекай».

— Опекай кого? — миссис Сильвиус невольно заинтересовалась.

— Ну, обычно это опека над дорогами, я занимался этим от «Кей Клаб»[136], но теперь я хочу пойти дальше. Убедить владельцев магазинов взять под опеку парк — у нас ведь их шесть, вы знаете — или подземный переход — многие из них в ужасном состоянии, просто позор для города. Может даже пустырь, если я смогу убедить…

— Я понимаю, к чему ты клонишь, — она взяла бланк и что-то нацарапала на нем. — Отнеси это своим учителям, получи разрешение от всех и верни мне.

Когда я уже уходил, она добавила:

— Чарли, я все еще чувствую запах прогульщика. Ты им просто пропах.

Я не совсем лгал о своем плане общественной работы, но скрывал правду о том, для чего мне нужен выходной. На пятом уроке я пошел в библиотеку, взял буклет «Молодежной палаты Соединенных Штатов»[137], в котором были перечислены все магазины в центре, и отправил их владельцам электронные письма, просто изменив фамилии и названия разных проектов по кураторству, которые я придумал. Это заняло полчаса, и у меня осталось еще двадцать минут до звонка на перемену. Подойдя к мисс Норман, я спросил, есть ли у нее «Сказки братьев Гримм». Бумажной книги в библиотеке не нашлось, поэтому она вручила мне киндл[138] с наклейкой «СОБСТВЕННОСТЬ ШКОЛЫ ХИЛЛВЬЮ» на обороте и дала одноразовый код для загрузки книги.

Я не читал ни одной сказки, только пробежал глазами содержание и бегло просмотрел введение. Меня заинтересовало (но совсем не удивило) то, что у большинства тех сказок, что я знал с детства, были более темные версии. Оригинал «Златовласки и трех медведей» был народной сказкой, которая существовала с XVI столетия, и в ней отсутствовала девочка по имени Златовласка. Главной героиней была мерзкая старуха, которая вторглась в дом медведей, переломала там все, а потом вылезла в окно и убежала в лес, хихикая. «Румпельштильцхен» оказался еще хуже. В варианте, который я смутно помнил, старый Румпель в гневе улетел, когда девушка, которой было поручено превратить солому в золото, угадала его имя. Но в версии братьев Гримм 1857 года он уперся одной ногой в землю, схватился за другую и разорвал себя пополам. Я подумал, что этот ужастик ничуть не хуже франшизы «Пила».

Шестым уроком был семестровый курс под названием «Америка сегодня». Я понятия не имел, о чем говорил мистер Масенсик, поскольку думал о параллелях. Например, карусель в «Чем-то страшном» напоминала солнечные часы в том, другом мире. «Это секрет моего долголетия», — сказал мистер Боудич. Джек украл золото у великана, мистер Боудич тоже украл золото — но у кого? У великана? Или у какого-то демона из страшных сказок по имени Гогмагог?

Как только мой разум пошел по этому пути, я начал видеть параллели буквально во всем. Моя мать погибла на мосту через реку Литтл-Рампл. А как насчет маленького человечка со смешным голосом? Разве не так в сказке описывался Румпельштильцхен? А что касается меня, то в скольких вымышленных историях фигурировал молодой герой (например, Джек), отправившийся на поиски в фантастическую страну? Или возьмем «Волшебника страны Оз», где торнадо унес маленькую девочку из Канзаса в мир ведьм и Жевунов. Я не был Дороти, а Радар Тото[139], но все же…

— Чарльз, вы там что, заснули? Или, может быть, мой сладкозвучный голос загипнотизировал вас? Ввел в транс?

Раздался смех моих одноклассников, большинство которых знать не знали слова «сладкозвучный».

— Нет, я тут.

— Тогда, может быть, вы выскажете нам свое аргументированное мнение по поводу расстрелов полицией Филандо Кастилии и Элтона Стерлинга[140]?

— Это плохо, — я все еще думал о своем, и эта фраза просто вырвалась у меня изо рта.

Мистер Масенсик одарил меня своей фирменной ядовитой улыбкой, а потом сказал:

— Действительно, хорошего тут мало. Что ж, можете снова войти в ваш транс, мистер Рид.

Он продолжил лекцию. Я попытался слушать то, что он говорит, но потом вспомнил кое-что из того, что сказала миссис Сильвиус: не «Фи-фай-фо-фам, дух британца чую там», но все равно: «Чувствую запах прогульщика. Ты им просто пропах». Конечно, это совпадение — мой отец говорил, что если вы купили синюю машину, то видите синие машины повсюду, — но после того, что я увидел в сарае, я не мог не удивляться. И кое-что еще. В фантастическом рассказе автор всегда изобретал какой-нибудь способ, благодаря которому юный герой или героиня могли бы исследовать то, что я уже привык называть другим миром. Автор мог, например, придумать место, куда его родитель или родители должны были уехать на несколько дней, тем самым позволяя юному герою посетить другой мир, не отвечая при этом на кучу неуместных вопросов.