— Он совсем поехал мозгами, — пожаловался Энди. — Знаешь, как он меня называет? Желтая Угроза[56]. Как в кино — «иди туда, Желтая Угроза, и сторожи этого здоровенного ублюдка».

— И ты миришься с этим? — я был одновременно удивлен и шокирован.

— Он думает, что это комплимент, который я считаю забавным. Кроме того, еще два сезона, и я уйду из «Хиллвью» и буду играть за «Хофстру». Отдел 1, я иду! Полный вперед, детка! Я перестану быть Желтой Угрозой. Ты что, действительно спас жизнь этому старику? Так говорят в школе.

— Это собака его спасла. Я только позвонил в 911.

— И она не перегрызла тебе горло?

— Нет. Она очень хорошая. И уже старая.

— Она не была старой в тот день, когда я ее увидел. В тот день она жаждала крови. Там жутко внутри? Чучела зверей? Кот-часы, который следит за тобой глазами? Бензопила в подвале? Парни говорят, что он может быть серийным убийцей.

— Он не убийца и дом этот вовсе не жуткий, — это было правдой: жутким был сарай. И этот странный чирикающий звук оттуда. Радар тоже знала, что этот звук жуткий.

— Хорошо, — сказал Энди, — я передал тебе, что просили. Есть еще что-нибудь поесть? Может, печенье?

— Нет.

Печенье было в доме мистера Боудича. Шоколадно-зефирное печенье с пеканом, несомненно, купленное в «Тиллере и сыновьях».

— Ладно. Пока, чувак.

— Пока, Желтая Угроза.

Мы посмотрели друг на друга и расхохотались. На минуту или две нам показалось, что нам снова одиннадцать.

В субботу я сфотографировался с Радар. В прихожей действительно был поводок, висевший рядом с зимним пальто, под которым стояла пара старомодных галош. Я подумал о том, чтобы обшарить карманы пальто — понимаете, просто чтобы посмотреть, что я могу там найти, — но убедил себя, что шпионить нехорошо. К поводку был прикреплен запасной ошейник, но бирки не было; найти собаку мистера Боудича городские власти могли только, ха-ха, при помощи радара. Мы вышли на дорожку перед домом и стали ждать, когда появится Билл Гарриман. Он приехал на старом потрепанном «мустанге» и выглядел так, словно закончил колледж всего год назад.

Когда он припарковался и вышел, Радар символически зарычала. Я сказал ей, что все в порядке, и она успокоилась, только прижала нос к ржавым прутьям калитки, чтобы понюхать его штанину. Однако она снова зарычала, когда он просунул свою руку через калитку, чтобы пожать мою.

— Охранная порода, — заметил он.

— Наверно, да.

Я ожидал, что у него будет большая камера — должно быть, почерпнул эту идею из какого — нибудь фильма «Тернер классик»[57] о бравых газетных репортерах, — но он всего лишь сфотографировал нас на свой телефон. После двух или трех снимков он спросил, не может ли собака сесть.

— Если она это сделает, встань на колени рядом с ней. Это было бы неплохо — мальчик и его собака.

— Она не моя, — поправил я, думая, что на самом деле моя — по крайней мере, в данный момент. Я велел Радар сесть, не зная, послушает ли она. Она сделала это тут же, как будто только и ждала команды. Присев рядом с ней, я заметил, что миссис Ричленд вышла посмотреть на нас, прикрывая глаза рукой.

— Обними ее, — сказал Гарриман.

Когда я это сделал, Радар лизнула меня в щеку, что заставило меня засмеяться. Это была именно та фотография, которая появилась в следующем номере «Сан» — и не только там, как оказалось.

— Как там в доме? — спросил Гарриман, указав на него.

Я пожал плечами.

— Думаю, как и в любом другом доме. Нормально, — хотя я не знал этого наверняка, поскольку видел только Коридор Старого Чтива, кухню, гостиную и прихожую.

— Значит, ничего необычного? А выглядит жутковато.

Я открыл рот, чтобы сказать, что телевизор мистера Боудича сделан еще до появления кабельного телевидения, не говоря уже о цифровом, но потом снова закрыл его. Мне пришло в голову, что Гарриман уже перешел от фотографирования к интервьюированию. По крайней мере, пытался; будучи новичком, он не отличался в этом особым умением.

— Нет, это самый обычный дом. Мне пора идти.

— Ты будешь присматривать за собакой, пока мистера Боудича не выпишут из больницы?

На этот раз я первым протянул ему руку. Радар не рычала, но внимательно следила за нами.

— Надеюсь, фотографии получатся. Пойдем, Радар.

Я направился к дому. Когда я оглянулся, Гарриман переходил улицу, чтобы поговорить с миссис Ричленд. Я ничего не мог с этим поделать, поэтому пошел к заднему крыльцу, а Радар трусила за мной по пятам. Мне показалось, что после небольшой прогулки она стала бодрее.

Лестницу я поставил под заднее крыльцо, где нашел лопату для уборки снега и пара больших старых садовых ножниц, которые выглядели такими же ржавыми, как засов на калитке и, вероятно, двигались так же плохо. Радар смотрела на меня сверху с середины лестницы, и это было так мило, что я сделал еще один снимок. Я просто влюбился в нее, но ничего не имел против этого.

Под кухонной раковиной нашлись чистящие средства и аккуратная стопка бумажных пакетов с логотипом «Тиллер». Там же были и резиновые перчатки. Я надел их, взял сумку и отправился чистить раковину.

В воскресенье я нацепил на Радар поводок и повел ее вниз по холму к нашему дому. Сначала она двигалась медленно, как из-за своих пораженных артритом лап, так и потому, что явно отвыкла находиться вдали от дома. Она то и дело оглядывалась на меня, ища поддержки, что глубоко тронуло меня. Однако через некоторое время она пошла более легко и уверенно, останавливаясь, чтобы обнюхать телефонные столбы и присесть то тут, то там, чтобы другие собаки знали, что здесь была Радар Боудича.

Папа был дома. Радар сначала отпрянула от него и зарычала, но, когда папа протянул к ней руку, подошла достаточно близко, чтобы понюхать ее. Половинка ломтика болонской колбасы скрепила сделку. Мы пробыли там час или около того. Папа расспрашивал о моей фотосессии и смеялся, когда я рассказал ему, как Гарриман пытался выведать у меня о том, что находится внутри дома, и как я его отшил.

— Ему надо работать лучше, чтобы преуспеть в новостном бизнесе, — сказал папа. — «Уикли Сан» — как раз то место, где он может начать с нуля.

К тому времени Радар уже дремала рядом с диваном, на котором папа раньше валялся пьяным. Он наклонился и потрепал ее по шее.

— Держу пари, в лучшие годы она была впечатляющей зверюгой.

Я вспомнил рассказ Энди о псе-монстре, с которым он столкнулся четыре или пять лет назад, и согласился.

— Тебе нужно посмотреть, нет ли там каких-нибудь собачьих лекарств от артрита. И, наверное, ей еще понадобится таблетка от сердечного червя[58].

— Я поищу, — до этого я снял с Радар поводок, но теперь снова пристегнул его к ошейнику. Она сонно подняла голову. — Нам пора возвращаться.

— Не хочешь оставить ее у нас на день? Ей здесь вроде нравится.

— Нет, я должен отвести ее домой.

Если бы он спросил почему, я бы сказал правду: потому что не думал, что Говарду Боудичу это понравится. Однако он не спрашивал.

— Что ж, ладно. Может, ее отвезти?

— Не надо, все в порядке. Думаю, с ней все будет хорошо, если мы будем идти не спеша.

Так и случилось. На обратном пути вверх по холму она, казалось, была рада понюхать траву, которая росла не на ее газоне.

В понедельник днем к дому подъехал аккуратный зеленый фургончик с выведенной на боку (золотом, а не чем-нибудь еще) надписью «Тиллер и сыновья». Водитель спросил меня, где мистер Боудич. Я ему сказал, и он передал мне через калитку пакеты, будто это было обычным делом — так, думаю, оно и было. Я вписал сумму в незаполненный чек, подписанный папой, — меня привела в ужас мысль о ста пяти баксах за три пакета продуктов, — и отдал ему. Там были бараньи отбивные и фарш из вырезки, которые я положил в морозилку. Я не собирался есть его еду (за исключением печенья), но не мог позволить ей пропасть зря.