Лия дала мне посидеть несколько мгновений рядом с Радар, тревожно уткнувшейся носом в мое лицо, а потом указала на резервуар фонаря. Он был почти пуст, а зеленое свечение в стенах погасло со смертью Элдена и бегством Гогмагога. Смысл ее жеста был понятен — если мы не хотим заблудиться в темноте, нам нужно идти.

Мы были примерно на полпути вверх по крутому склону, ведущему в огромный зал с кольцом двенадцати проходов, когда фонарь потускнел и вскоре погас. Лия со вздохом сжала мою здоровую руку, и мы медленно двинулись дальше. Темнота была неприятной, но как замена гудения и шепчущих голосов казалась не такой уж плохой. Рука продолжала болеть. Кровь не останавливалась; я чувствовал ее липкое тепло на ладони и между пальцами. Радар понюхала ее и заскулила. Я подумал о Йоте, умирающем от пореза отравленного ножа. Как и воспоминание о моей плоти, свисающей с острых зубов Петры, это было не то, о чем я хотел думать, но мысли сами лезли в голову.

Остановившись, Лия показала пальцем вперед. Я увидел то же, что она — в коридоре снова появился свет. Не болезненный зеленый свет от этих странных наполовину стеклянных, наполовину каменных стен, а теплое желтое свечение, то усиливающееся, то снова слабеющее. Когда свет приблизился к нам, Радар побежала к нему, лая во все горло.

— Нет! — крикнул я, отчего моя головная боль усилилась. — Остановись, девочка!

Она не обращала внимания на мои слова, продолжая лаять на бегу, и это был не тот яростный, испуганный лай, который она издавала в темной вселенной, которую мы оставили внизу (но недостаточно далеко, всегда будет недостаточно). Этот лай был радостным. Тут из растущего впереди света что-то вышло. Выпрыгнуло.

Радар опустилась, виляя хвостом и задом, и Снаб прыгнул ей на спину. За ним следовал рой светлячков.

— Повелитель мелких тварей, — сказал я. — Будь я проклят.

Светлячки — их было, должно быть, не меньше тысячи — поднялись сверкающим облаком над моей собакой и большим красным сверчком у нее на спине, и в этом плавающем свете оба выглядели неземными и прекрасными. Радар встала, как мне казалось, по команде ее всадника, не предназначенной для человеческих ушей. Она начала подниматься по наклонному полу. Светлячки направились следом, кружась над ними.

Лия сжала мою руку. Мы пошли за светлячками.

В зале размером с собор с двенадцатью проходами нас ждала Эрис. Снаб повел к нам свой батальон светлячков, но взвод оставил там, чтобы Эрис не осталась в полной темноте. Увидев нас, она подбежала ко мне и обняла. Когда я скривился от боли, она отстранилась и посмотрела на импровизированную повязку, пропитанную кровью, которая все еще капала с повязки.

— Высокие боги, что с тобой случилось? — Потом она посмотрела на Лию и ахнула. — О, моя госпожа!

— Слишком много всего, чтобы рассказывать сейчас, — сказал я, думая, что этого может оказаться слишком много, чтобы рассказать когда-нибудь. — Почему ты здесь? Зачем ты вернулась?

— Меня привел Снаб. И принес с собой свет, как видите. Вам обоим нужна помощь лекаря, а Фрид слишком болен.

«Значит, это должна быть Клаудия», — подумал я. Клаудия поймет, что делать. Конечно, если что-то можно сделать.

— Нам нужно убираться отсюда, — сказал я. — Мне уже надоело под землей.

Я посмотрел на красного сверчка на спине Радар. Он оглянулся на меня, и маленькие черные глазки придавали ему необычайно торжественный вид.

— Отведите нас наверх, сэр Снаб, если будете так добры.

Так он и сделал.

Когда мы, наконец, вышли, в помещении для хранения одежды толпились несколько человек. Светлячки улетели прочь над их головами, образуя колышащееся знамя света. Там была Джая, Персиваль и еще несколько моих товарищей по заключению в Глуби Малейн, но я не помню, кто именно. К тому времени у меня все сильней кружилась голова, а головная боль стала такой сильной, что, казалось, материализовалась в пульсирующий белый шар боли, висящий примерно в трех дюймах перед моими глазами. Единственные две вещи, которые я отчетливо помню, — это то, что на спине Радар больше не было Снаба, и что Персиваль теперь выглядел лучше. Невозможно было сказать, насколько, учитывая этот белый шар передо мной и пульсирующую боль в моей пострадавшей руке, но лучше. Я был уверен в этом. Все встречающие опустились на колени при виде принцессы и поднесли руки к опущенным лбам.

— Встаньте, — прохрипела она. Ее голос почти пропал, но я думал, что это произошло от чрезмерного использования и со временем он вернется. Мысль о том, что ее голосовые связки порваны безвозвратно, была слишком ужасна, чтобы даже думать об этом.

Они поднялись. С Лией, поддерживающей меня с одной стороны, и Эрис с другой, мы покинули набитое людьми хранилище. Я проделал большую часть пути до первой лестницы, потом мои ноги подкосились. Меня кто-то нес — может быть, мои товарищи из Малейна, может быть, серые люди, а может, и те, и другие. Я не могу этого вспомнить. Помню, как меня проносили через зал приемов, и я видел, как по меньшей мере три дюжины мужчин и женщин с серыми лицами убирали хаос, оставленный там теми из придворных короля Яна, которые решили присягнуть на верность Губителю Летучих. Мне показалось, что одной из уборщиц была Дора, на голове у нее была красная тряпка, закрывавшая волосы, а на ногах — великолепные желтые кроссовки. Она поднесла руки ко рту и послала мне воздушный поцелуй пальцами, которые снова начали походить на пальцы, а не на ласты.

«Ее там нет, — подумал я. — Ты бредишь, принц Чарли. И даже если это она, ее пальцы не могут восстановиться. Такие вещи случаются только в…»

В чем? Ну… в историях вроде этой.

Я вытянул шею, чтобы еще раз взглянуть на нее, но меня уже вынесли в соседнюю комнату, что-то вроде прихожей, откуда я видел яркую головную повязку и еще более яркие туфли, но не был уверен, что это Дора. Она стояла ко мне спиной на коленях, отчищая грязь с пола.

Мы прошли еще несколько комнат и длинный коридор, но к тому времени я уже терял сознание и был бы рад забыться, если бы это привело меня туда, где моя голова не раскалывалась, а рука не казалась пылающим святочным поленом. Но я держался. Если я умирал — а мне определенно казалось, что я умираю, — я хотел сделать это снаружи, дыша вольным воздухом.

Там меня поразил яркий свет. От него моя головная боль усилилась, но все равно это было чудесно, потому что это был не болезненный свет подземного мира под Лилимаром. Даже не куда более приятное свечение светлячков. Это был дневной свет, но и нечто большее.

Это был солнечный свет.

Меня вынесли к нему полусидящим-полулежащим. Облака рассеивались, и я мог видеть голубое небо над большой площадью перед дворцом. Синегого было не просто столько, чтобы сшить из него пару комбинезонов, а целые акры. Нет, мили. И, Боже мой, какое солнце! Посмотрев вниз, я увидел свою тень. При виде ее я почувствовал себя Питером Пэном, принцем потерянных детей.

Раздались громкие аплодисменты. Городские ворота были открыты, а вся площадь заполнена серыми жителями Эмписа. При виде Лии они упали на колени с громким стуком, от которого у меня побежали мурашки по коже.

Она смотрела на меня. Я думаю, этот взгляд говорил: «Тут я вряд ли смогу тебе помочь».

— Опустите меня, — сказал я.

Мои носильщики сделали это, и я обнаружил, что могу стоять. Вся боль по-прежнему оставалась на месте, но к ней добавилось что-то еще. Оно было со мной, когда я выкрикивал имя Гогмагога голосом, который не был моим собственным, и вернулось сейчас. Я поднял руки, здоровую правую и левую, из которой все еще сочилась кровь, окрашивая в алый цвет новую повязку, которую в какой-то незамеченный мной момент наложила Джая. Алый, как маки на холме за аккуратным маленьким домиком Доры.

Люди внизу молчали, ожидая на коленях. Несмотря на силу, которая пронизала меня в тот момент, я понял, что они преклоняют колени не передо мной. Это был не мой мир. Мой мир был другим, но мне нужно было закончить свою работу здесь.