У двери Келлин развернулся к нам, топнув ногой, как прусский инструктор по шагистике.
— Послушайте меня, дорогие друзья. За исключением нескольких изгнанников, которые не имеют значения, и нескольких целых людей, которые могли сбежать в первые дни правления Губителя Летучих, вы — последние носители разбавленной королевской крови, отродье повес, негодяев и насильников. Вы должны послужить удовольствию Губителя и скоро послужите. Игровое время закончилось. В следующий раз, когда вы выйдете на поле Элдена, бывшее Поле Монархов, это будет первым раундом Честных игр.
— А что насчет него, Верховный лорд? — спросил я, указывая на Кла рукой, которая уже работала. — Разве у него не будет возможности потренироваться?
Келлин посмотрел на меня с легкой улыбкой. За его глазами я мог разглядеть пустые глазницы его черепа.
— Ты будешь его тренировкой, детка. Он пережил озеро Ремла и переживет тебя. Посмотри, какой он большой! Нет, когда дойдет до второго раунда, тебя там уже не будет, мой нахальный друг, и я буду очень рад избавиться от тебя.
С этими утешительными словами он ушел.
4
В тот вечер на ужин был стейк. Это почти всегда случалось после тренировок. Перси катил свою тележку по коридору, бросая наполовину приготовленное мясо в наши камеры — шестнадцать камер, в каждой из которых теперь сидели по двое узников. Бросая мне мой стейк, Перси еще раз поднес свою уродливую руку ко лбу. Это был быстрый и незаметный жест, но ошибиться было невозможно. Кла поймал свой кусок на лету и сел в углу, держа в руках полусырое мясо и откусывая его большими рваными кусками. «Какие у тебя большие зубы, Кла», — подумал я.
Хейми съел несколько символических кусочков стейка, а потом попытался отдать его мне. Я не взял.
— Ты должен съесть еще.
— Ради чего? — спросил он. — Зачем есть, мучиться от судорог, а потом все равно умирать?
Я вспомнил обретенную мудрость моего отца: «Каждому дню своя забота». В Малейне не было ни дней, ни ночей, но он съел еще пару кусочков, чтобы доставить мне удовольствие. В конце концов, я был обещанным принцем, легендарным ОП. Хотя единственная магия во мне была связана с таинственным изменением цвета волос и глаз, да и эту магию я не мог контролировать и не имел от нее никакой пользы.
Глаз спросил Кла о том, как он чуть не утонул. Кла не отвечал. Фремми и Стукс хотели знать, откуда он пришел и куда направлялся — было ли где-нибудь безопасное убежище? Кла не отвечал. Галли пытался выяснить, как долго ему удалось скрываться. Кла не отвечал. Он доел мясо и вытер жирные пальцы о свою полосатую рубашку.
— Что, не хочешь говорить без Верховного лорда? — спросил Дабл. Он стоял у решетки камеры, которую делил с Берндом, в нескольких шагах от моей. Держа в руках последний кусок стейка, который, как я уже знал, он прибережет на потом, когда проснется ночью. Тюремный распорядок печален, но прост.
Кла ответил из своего угла, не вставая и не поднимая глаз.
— Зачем мне разговаривать с теми, кто скоро умрет? Я знаю, что должно быть состязание. Очень хорошо. Я его выиграю. Если там будет приз, я заберу его и отправлюсь своей дорогой.
Мы выслушали это в ошеломленном молчании.
Наконец Фремми сказал:
— Он не понимает.
— Получил неверную информацию, — сказал Стакс. — Или, может, у него в ушах все еще вода, и он плохо слышит.
Йота зачерпнул из ведра, напился, а потом вскочил на прутья клетки, которая до сегодняшнего дня принадлежала только ему, разминая мышцы и тряся прутья, как обычно. Потом отпустил и повернулся к огромному увальню, скорчившемуся в углу.
— Позволь тебе кое-что сказать, Кла, — сказал он. — Внести ясность, как говорится. Честные игры — это турнир. Такие турниры часто проводились на Поле Монархов во времена Галлиенов, и люди тысячами приходили их посмотреть. Там были все — говорят, даже великаны из Крэтчи. Состязались обычно члены королевской гвардии, хотя обычные люди тоже могли участвовать, если хотели проверить твердость своих черепов. Проливалась кровь, и бойцов часто уносили с поля без сознания, но это была старая версия, задолго до Галлиенов, когда Лилимар был всего лишь деревней ненамного больше Деска.
Кое-что из этого я знал, но — даже по прошествии долгих дней и недель — далеко не все. Поэтому внимательно слушал. Как и остальные, потому что мы в темнице редко обсуждали Честные игры. Это была запретная тема, как, я полагаю, в наших тюрьмах раньше был электрический стул, а сейчас — смертельная инъекция.
— Шестнадцать из нас будут сражаться с другими шестнадцатью. До самой смерти. Без пощады, без отговорок. Любой, кто откажется драться, окажется или на дыбе, или в «Железной деве»[225], или растянутым на страппадо[226], как тянучка. Понимаешь?
Кла сидел в своем углу, казалось, размышляя. Наконец он сказал:
— Я могу драться.
Глаз кивнул.
— Да, ты выглядишь так, как будто можешь, когда не стоишь лицом к лицу с Верховным лордом или не выплевываешь озерную воду. Шестнадцать снова сражаются, оставляя восьмерых. Восемь снова сражаются, оставляя четверых. Потом четыре превращаются в двух.
Кла согласно кивнул:
— Я буду одним из них. И когда второй ляжет мертвым у моих ног, я получу награду.
— Ага, получить, — сказал Хейми. Он подошел и встал рядом со мной. — В старые времена наградой был мешок золота и, как говорят, пожизненное освобождение от королевского налога. Но это были старые времена. А твоей наградой станет бой с Красной Молли. Она великанша и не может сидеть в специальной ложе с лизоблюдами Губителя, но я много раз видел ее стоящей внизу. Ты большой, почти семь футов, насколько я могу судить, но эта рыжая сучка больше.
— Она меня не поймает, — сказал Дэш. — Она медлительна, а я тощий и протеку у нее между пальцев как вода. Меня прозвали Дэшем не без причины[227].
Никто не сказал очевидного: быстрый или нет, но тощий Дэш умрет задолго до того, как кому-либо придется сразиться с Красной Молли.
Кла сидел, обдумывая это. Наконец он встал — его большие колени при этом издали треск, как сучки в огне, — и пошел к ведру для питья.
— Ее я тоже побью. Буду бить, пока мозги не вылезут у нее изо рта.
— Не говори, пока не сделал это, — сказал я.
Он повернулся ко мне.
— Ты все равно не выиграешь. Даже если убьешь дочь — маловероятно, но вдруг, — то у тебя не будет ни единого шанса против мамаши. Я ее видел, она просто гребаная Годзилла.
Конечно, это было не то слово, которое слетело с моих уст, но что бы я ни сказал, в других камерах раздался ропот согласия.
— Вас всех избивали до тех пор, пока вы не стали бояться собственной тени, — сказал Кла, возможно, забыв, что, когда Келлин приказал Кла обращаться к нему как к Верховному лорду, он сделал это без возражений. Конечно, Келлин и остальные ночные солдаты были другими. У них были синие ауры. Я подумал о том, как напряглись мои мышцы, когда Келлин прикоснулся ко мне.
Кла поднял ведро с питьевой водой. Йота схватил его за руку.
— Не-не! Возьми чашку, дурачок! Перси больше не привезет тележку с водой, пока…
Я никогда не видел, чтобы такой крупный мужчина, как Кла, двигался так быстро, даже в классических эпизодах ЭСПН[228] с Шакилом О'Нилом, когда тот играл в колледже за ЛСУ[229] — хотя движения Шакила при его семи футах и трехстах двадцати фунтах были великолепны.
Только что ведро было у рта Кла и наклонялось. Через секунду, — по крайней мере, мне так показалось, — оно с грохотом покатилось по каменному полу, расплескивая воду. Кла повернулся к нему, а Глаз уже лежал на полу камеры, опираясь на одну руку. Другой он схватился за горло. Его глаза выпучились. Его тошнило. Кла наклонился за ведром и поднял его.