– Вернулся, – улыбнулась старушка, – вот и славно. Значит, с нами будешь. Сейчас тебе чуток подсобим. Будет больно.

Старуха быстро сдёрнула с его спины груз, и всю кожу вместе с ним.

Волк хрипло закричал, срываясь на визгливый стон.

– Потерпи, милок, потерпи. Сейчас ещё больнее будет, но надо, чтоб поправиться, – ласково шептала старушка, тряпицей утирая ему лоб.

Старуха накинула ему на спину мокрое покрывало и плотно прижала сверху. Боль была невыносимой, даже голос прорезался. Влаксан зажмурился. Однако придворный палач знает толк в плетях, за драку с пацаном не так пороли. Тогда Бык нашёл в деревне одноглазую ведьму, что за три дня уже поставила его на ноги.

– Ты может, хочешь чего, милок? – заботливо заглянула ему в глаза старушка.

Она добродушно улыбалась беззубым ртом. Всё лицо её было исчерчено крупными морщинками, напоминая сушеное яблоко.

– Воды, – прохрипел Волк.

– Дарёнка, принеси-ка воды. И скажи там, что проснулся наш голубчик.

Девчушка быстро кивнула и снова унеслась.

Волк попытался поднять руку и сморщился от боли: под лопаткой словно калёным железом провели.

– Ну-ну, миленький, потерпи. Пока лучше просто лежать, не ворочаться, – старушка смочила тряпицу и протёрла ему лоб. – А ты думал, так легко даётся наказание? Ничего, теперь уже ты с нами. Уж мы тебя не отдадим!

– Кто ты? – выдохнул Влаксан. Звук получился слабый, почти неслышный. Губы его потрескались, и из них сочилась кровь.

– Я Живьяра – придворная знахарка. А Дарёнка – сиротка моя и главная помощница.

– Придворная? – вяло удивился Влаксан, – где я?

– Да, всё там же, милок. В Грате.

– Где именно, в Грате? – сипел Волк.

– Во дворце княжьем.

Волк закрыл глаза, голова была тяжела от боли:

– Почему я при дворе? Меня же судили днём.

– Судили, вчерась, – согласилась старушка, – а мне было велено тебя выходить.

Шумно распахнув дверь, в комнату вошла Дарёнка. Она несла большое ведро воды и черпак:

– Вот, тётушка! – поставила она на пол ведро, – всё сделала.

– Вот и молодчина, – улыбнулась Живьяра, зачерпывая воды. – Держи, милок. Только пей осторожно, вода студёная, а грудь у тебя слабая. Плетьми пару рёбер перебили, да почки отбили тебе. Я, конечно, подлатаю, но времени это займёт немало.

Влаксан жадно припал к черпаку. Он старался пить небольшими глотками, но это не выходило. Пить хотелось нечеловечески. Пожалуй, он мог бы и ведро выпить, что Дарёнка принесла.

Тихой поступью в комнату вошла княгиня.

– Благодарю, Живьяра, Дарёнка. Как он?

– Жить будет, – улыбнулась старушка. – Теперь уж с нами.

– Славно, –произнесла Брониимира. – Оставьте нас.

Старушка с девчонкой послушно вышли из комнаты, плотно затворив дверь. Брониимира оглянулась, приметила небольшую низкую скамейку у окна, подвинула её к лавке и села у изголовья.

Она внимательно смотрела в лицо Влаксану. Ему хотелось спросить, что ей надобно от псаря, который и сесть-то не может от поротья, но не смог собрать мыслей.

– Благодарю тебя, псарь, – тихо произнесла она.

– Государыня, я же, – заговорил Влаксан и осёкся, – я же не смог спасти князя.

Брониимира внимательно посмотрела ему в глаза, лёгкая тень улыбки скользнула по её губам:

– Верно, – медленно сказала она, – но ты спас меня.

– Псы были голодные. Князь велел…

– Готовить их к охоте, – перебила Брониимира. – Я знаю. Но ты не побоялся преградить им путь. Ты не подпустил ко мне ни одного пса. Ты спас мою жизнь. Духи бы не простили, забери я твою.

– Благодарю, государыня, – прохрипел Волк.

– Как звать тебя, спаситель?

– Влаксан.

– Влаксан? Что ж… Хочешь пить? – произнесла Брониимира, поднося черпак.

– Я не могу пошевелиться, государыня.

Брониимира поднесла ему черпак и снова замолчала, как жадно он пьёт. Взгляд её стал мягче, а голос тише:

– В ночь провожали князя, и до рассвета из кабаков лились песни и смех. А на утро тела всех казнённых Брониимиром пропали с берега и из города. Вряд ли гратичи от горя так самоуправствуют.

Влаксан закрыл глаза. Конечно, Брониимир успел одолеть всех в округе. Пришлый князь, не признающий Гратских обычаев, запретивший охоту, лютующий по любой мелочи… Не только Волк был рад его кончине. Похоже, и Брониимира не против остаться вдовой. Вот почему его не казнили, за это она пришла благодарить. За то, что спустил голодную свору на Брониимира, а не за спасение.

– Тебе стоит больше отдыхать. Скажу, чтоб Живьяра дала сонного отвара, – произнесла княгиня, поднимаясь.

Вот уж чудные времена пришли! За убийство князя не на кол садят, а в княжьих хоромах с рук поят!

Тихо шурша юбками, княгиня вышла за дверь. Тут же прибежала Дарёнка, набрала воды, налила туда сонного отвара и поднесла к губам Волка:

– Велено выпить.

Затем укрыла ему голову тряпицей и проскакала в сторону окна. Влаксан чувствовал, как медленно отступает боль, а мысли становятся всё спокойнее и тяжелее.

Казалось, сон длился целую вечность. Никакие воспоминания не тяготили его, но первая же попытка пошевелиться напомнила, где он: спину стянуло коркой, всё чесалось и зудило, руки и ноги затекли.

– Проснулся, голубчик? – прощебетала Живьяра, – жар-то отступил, теперь быстро на поправку пойдёшь. Дней через пять уже сидеть будешь, может, и вставать даже.

– Пять дней? – разочарованно переспросил Влаксан.

– А ты что, куда торопишься, милок? – удивилась Живьяра, – накось лучше, выпей бульона. А то совсем отощал за четыре дня.

– Сколько? – снова удивился Влаксан.

– Четыре дня тут лежишь. Ничего не ел, только отвара сонного выпил в прошлый раз и всё. А где же силы брать? Давай-ка я тебя чуток придвину к краю, да помогу, – запричитала старушка, ловко подтягивая его за перину к краю лавки.

Она поднесла к его губам кружку густого мясного бульона:

– Пей-пей. Иначе до зимы тут пролежишь. Тебе оно надо? А что же думал? Палач у нас знает толк в наказаниях. Он и отвары сам готовит, плети сам вымачивает. А уж силы точно не жалеет. Пожалуй, никто и не любил Брониимира покойного, кроме него.

– Я бы не был уверен, – поправил Влаксан.

– И то верно, – улыбнулась Живьяра, – не лучший князь был Брониимир. Не сильно по нём и народ горюет. Награй бы опять войной на нас не вышел. Только жить как люди стали. За десять лет-то хоть привыкли к жизни.

– Любовслав не выйдет, – успокоил её Влаксан. – Может, данью обложит, может быть ещё чего придумает, напервой гонцов пришлёт.

– А ты откуда знаешь князя-то награйского?

– Я из Награя. Помню, что народ говорил про сыновей Даромира: старший злой да беспощадный, а младший добрый да мудрый – достойный сын отца. В Награе каждый желал Любослава в князья.

– Тогда оно и лучше, – кивнула Живьяра, – ты пей-пей. В Награе, говоришь, родился. А я вот далеко… Повезло нашей Брониимире, что здесь порядки другие. У нас в Гвенешском княжестве, коли у бабы муж умер, то и нет дела никому: есть сын или нет – должна уйти вместе с мужем, ежели не в бою он свой конец нашёл. Иначе ему дороги в вечность не найти. Только свет её женской души может открыть ему врата Чертогов Вечности. А здесь – благодать! Коли сына родила, то, считай, и откупилась. Духи тут добры, дал сыну жизнь, то и примут тебя в Чертоги свои.

– Это где же так сурово? – удивился Влаксан.

Он раньше не задумывался, что в мире могут быть разные законы Духов.

Живьяра отставила чарку, и, поправляя перину, произнесла:

– В средних землях, где нет гор, только леса, поля да небольшие холмы. Реки там не такие бурные, и духи гор там бессильны, зато правят духи леса… недалеко от Гвенеша.

– Что же ты ушла? – спросил Влаксан.

– Не хотелось замуж выходить, да и любопытно было мир поглядеть. Был ещё Живьяр мой жив, мы с ним весь мир до Сивых земель прошли. А потом Яроша разбили под Награем, сильно побили его войско. Так я и осталась на службе при княжьем дворе.