Впервые мы поговорили с Милли, когда я училась в восьмом классе. В нашу закусочную заходили целые толпы копов, поскольку за углом располагался Десятый участок. Но Милли не была просто обычным копом. Они много лет дружили с мамой. Но не с отцом. На Милли папино очарование не действовало, как на других. Они вели себя друг с другом достаточно дружелюбно, но казалось, Милли всегда пристально всматривается в него, словно бы пытается вычислить, что им движет. Я же в то время в основном старалась не попадаться отцу на глаза. Он был одержим идеей, что я должна подготовиться и успешно сдать вступительные экзамены в одну из государственных средних школ, в которой был невероятно высокий конкурс. Все разговоры были только об этом. «Не облажайся на этом испытании», — говорил папа, поскольку был уверен, что это мой билет в другую жизнь, уровнем выше. А заодно и его билет, как я поняла.

К счастью, маме идиотский тест был по барабану. Для нее я была само совершенство с того момента, как меня положили ей на грудь. Она любила меня с таким остервенением и слепой верой, что я разве что не была уверена в том, что могу летать.

Мамину любовь затмевала только гиперопека, которой она меня окружала. Только в восьмом классе мне наконец разрешили одной днем идти до «Аполло». Школа была всего в паре кварталов от закусочной, а моим друзьям уже несколько лет позволяли в гордом одиночестве ездить на метро. Пришлось пойти на огромные уступки, чтобы мне дозволили эту капельку независимости. Все мое детство мама работала в «Аполло» по двенадцать часов, но только пока я была в школе или спала, и я готова была поклясться, что у меня самая лучшая в мире мама: самодельные костюмы на День Всех Святых, с любовью испеченные угощения. Она готова была часами внимательно слушать меня, терпеть мою ужасную игру на пианино, а также чтение вслух скверных любовных романов, которые она терпеть не могла, а еще мои перегруженные деталями рассказы о детских победах и редких трагедиях.

В тот день я пришла в «Аполло» с опозданием. Шел дождь, а я забыла в школе книгу. Но мама, похоже, даже не обратила внимания на время. Она сидела в кабинке с Милли, которая была в штатском. Милли выглядела более человечной, однако в глазах горела обычная ярость — это была женщина, которая привыкла арестовывать мужчин. Но рядом с мамой она всегда тепло улыбалась и разражалась громким смехом, который моя мама находила заразительным. Только с Милли она хохотала, запрокинув голову. Но не в тот день. В тот день они обе выглядели несчастными. А еще они держались за руки.

— Садись, садись. — Мама жестом подозвала меня в ту же секунду, как я появилась в дверях.

Когда Милли подняла голову, я заметила слезы в ее глазах. Позже я узнала, что ее жену Нэнси только что забрали в хоспис. Рак груди. Но мне в тот момент было тринадцать, и я меньше всего хотела находиться в обществе взрослой женщины, готовой разрыдаться. Я отчаянно пыталась смыться, но никто не мог ослушаться маму.

— Покажи Милли ту головоломку, — велела мама, когда я уселась. — Ту, что ты вчера сделала в школе. Ей надо отвлечься.

Будь доброй, услышала я немую команду матери. Сделай что-то приятное этой грустной женщине, с которой я дружу. И хотя мне хотелось нырнуть под стол, я сделала то, что мне велели.

— Не волнуйся, — сказала Милли, когда мама ушла. — Я тоже не горю желанием сидеть с тобой.

Я резко подняла глаза. Но выражение лица Милли было спокойным: она не хотела сказать ничего обидного, просто это была правда. Милли подалась вперед и прошептала:

— Давай просто на пару минут притворимся, чтобы порадовать твою маму. Мы ведь обе на все ради нее готовы, да?

Когда Милли подошла ближе, я заметила, что ее лицо исхудало, а кожа напоминает папиросную бумагу. Сколько времени мы не виделись? Наверное, больше десяти лет. Даже дольше, чем я думала. Ее электронные письма хранились в секретном ящичке, я заглядывала туда, если требовалось, но в остальное время убирала подальше.

— Вы только посмотрите на нее! — тихонько сказала Милли, остановившись перед лестницей, ведущей к дому Зака, и разглядывая меня.

Я встала.

— Прости, Милли… Твои письма… Я правда была в запаре на работе и…

Милли подняла руку и покачала головой, поднимаясь по лестнице.

— Нет-нет! Я рада, что ты позвонила.

— Так здорово повидаться! — воскликнула я, пытаясь не обращать внимания, что у меня запершило в горле, когда мы с Милли быстро, но крепко сжали друг друга в объятиях. Она показалась мне ужасно хрупкой.

— Ты же знаешь, что я всегда тебе помогу. Всем, чем смогу.

Определенно, это была правда. Все из-за того, что они с мамой дружили. Еще сюда примешивалось чувство вины. Милли всегда чувствовала большую, чем нужно, ответственность за то, чем все обернулось. Как будто, если бы она сумела отыскать парня, который обвел вокруг пальца моего отца, то моя семья выжила бы.

— Спасибо, — сказала я. — За все.

На мгновение мне показалось, что Милли собирается сказать что-то еще, но она лишь перевела взгляд на особняк Зака:

— И что у нас тут случилось?

Очутившись внутри, мы встали на входе в гостиную бок о бок, глядя на лестницу. Я рассказала о Заке и Аманде, ничего не утаивая, пояснив, что мы были очень дружны на юрфаке, но потом не виделись много-много лет.

— Что ж, — сказала Милли, изучая лестницу, — по крайней мере, не тебе тут все убирать.

— Посмотри сюда. — Я подошла и наклонилась над кровавым завитком на металлической ступени. Моему дилетантскому взгляду это пятно представлялось фрагментом отпечатка ладони и одним частично смазанным отпечатком пальца. — Разве это не след от руки?

Милли подошла и наклонилась.

— Не исключаю, — сказала она, но, судя по голосу, не слишком-то впечатлилась. — Очень даже может быть.

— Сегодня полиция без особого энтузиазма отнеслась к моей просьбе снять отпечатки на кухне. Они отреагировали только после того, как я сказала, что человек, который там побывал, наверняка как-то связан с тем, что произошло с Амандой. Ну, они заверили, что вызвали экспертов, но кто же знает? Что, если они и этот отпечаток упустили?! Его трудно различить. Я не вижу тут никаких следов дактилоскопического порошка. Может, они и не сняли отпечатки.

— Сомневаюсь. Они сняли отпечатки. Есть множество способов, как это сделать, с помощью специальной ленты, например. Порошок используется только для слабых отпечатков, которых вообще не видно. Есть вероятность, что они упустили конкретно этот с учетом, какой тут кавардак. Но я считаю, что они его все-таки сняли. Другой вопрос, что случится, если этот отпечаток не принадлежит твоему дружку, и его нет в системе. Отпечаток может принадлежать убийце, но все равно вести в тупик. Обычно криминалисты берут образцы отпечатков у всех подряд — друзей, прислуги и прочих. Но это занимает время. Они берут отпечатки во время допросов. Да и к чему торопиться, если они считают, что уже взяли убийцу? — Милли многозначительно улыбнулась. — В нашей стране не найдется такого отдела полиции, который бросил бы свои силы на поиски альтернативного подозреваемого, чтобы развалить хорошее дело. — Она оглянулась и посмотрела на меня. — Но ты и сама это знаешь. Ты же была прокурором. Кстати, я тут, чтобы помочь тебе, а не ему, и все же — ты считаешь, что это дело рук твоего клиента?!

— Нет, — сказала я без колебаний. Но и без труда. Потому что я придерживалась мнения о невиновности Зака. Я не думала, что он убил Аманду.

— Разумеется, в определенных обстоятельствах любой человек способен на любой поступок. — Милли посмотрела на меня. — Мы обе это знаем.

— Да. — Я отвела взгляд. — Знаем.

Повисла неловкая пауза. Я уставилась на лестницу. Уж лучше смотреть на кровь, чем на Милли. Она будет настаивать, чтобы мы все обсудили прямо сейчас?

— Может это подождать пару дней? — сказала я, отвечая на незаданный вопрос. — Мне нужно сначала разобраться вот с этим.