Помолчали.

Хотелось курить.

В "Землях Меча и Магии" есть курево или хотя бы его заменитель? Да не, должно быть. Обязано.

— Я съел труп своего брата.

Удивленные взгляды.

— Когда нас завалило, другую Истинную Химеру задавило камнями. Сразу насмерть. Просто месиво из которого даже нам невозможно восстановиться, — безэмоциональный, даже какой-то монотонный голос Темного еще сильнее дополнял вечер охуительных историй, — мне и тем кто выжил нужна была энергия, чтобы впасть в сон. Мы поглотили его тело. Точнее то, что от него осталось.

— Рорик?

— Понятия не имею. Большую часть жизни я находился в катакомбах.

— Тогда другой вопрос — откуда ты там взялся.

— Чей-то неудачный эксперимент стек по водопроводным трупам на самое дно города, где начал эволюционировать, поглощая островки плесени и гниющие трупы. Так появился я.

— Звучит неплохо.

— Согласен. Так что такое анекдот?

— Хм… ну… например, "у сороконожки — двадцать хуев и одна жопа" — это шутка. Пусть и не очень удачная.

— Кто такие сороконожки?

— Те у кого сорок ног.

— Логично.

— А вот, что-то из разряда е#ать, заходит в детский дом педофил, е#ать его в ухо, ставит в шеренгу десять пи#дюков. Спрашивает у первого, типа как тебя зовут. Тот отвечает, что Саньком. Замочил его педофил на#уй. Подходит ко второму спрашивает как его зовут. Говорит, мол, Толиком. И его вальнул педофил. И так дальше, пока до последнего не доходит. Тут к нему, педофилу, значит, ковыляет воспитательница и спрашивает на кой х#й он это делает. А педофил ей в ответ — ну ты прикинь, как у последнего сильно очко сжалось. Это уже анекдот.

— А откуда этот анекдот?

— "S-T-I-K-S Милосердие Ада".

— Что?

— Если ты не понял, то я сейчас крайне филигранно и утонченно сломал четвертую стену.

Рев сигнального горна. Не надрывный вой Корпуса Смерти, словно сдирают кожу с матерого орка, после чего куском наждачной бумаги с остервенением втирают в кровоточащее месиво смесь соли, текилы и мелкого стеклянного крошева. Скорее… пение сирены, но без гипнотизирующего эффекта. Негромкий, мелодичный, но отчетливо слышный на огромных расстояниях, отдающий соленным бризом и легким прибоем, качающим чаек на пенных волнах.

Нар медленно поднялся на ноги, скрипнув сочленениями доспехов. Ему нравился этот звук, на доли секунды отбрасывающий мозг в далекое прошлое, когда маленькому мальчику дали посидеть в кабине боевого механоида.

Песок и камни. Накатывающие на берег волны.

Рядовой состав почтительно расступался, едва завидев приближение их процессии. Отец Монстров говорил, что ему нравился страх? Страх придает уверенности в разы больше, чем любовь, уважение, почитание и обажание. По крайней мере здесь, среди толпы генетических мутантов, матерых головорезов и тех, кому только суждено стать чем-то средним между ними.

Темный и остальные остановились под конец, замерев на границе лагеря. Дальше химеролог пошел один.

Песок поскрипывал под его весом.

Меч Мертвого Рейдера в ножнах.

Оскал кривовато ощеривается своей извечной усмешкой людоеда, истекая кровью из двух косых крестов на месте глаз. Как же удобно ходить в маске — никто не поймет что на самом деле происходит на твоем лице. При всем своем горделивом самолюбовании Нар сомневался, что сможет в должной для политического словесного мордобоя степени сохранить каменное выражение мимических мышц.

Они встретились точно посередине узкого перешейка, на одном конце которого расположились закрывающиеся городские ворота, а на противоположном безликая масса убийц. Это нормально, что в голову почему-то лезут навязчивые мысли про Рим и племена варваров? Все таки надо было замутить своего Конана или хотя бы Крига из "Бордерлэндс".

Криг, который ведет Корпус Крига на криг, оно же война с немецкого. К-к-комбо.

Почему подобная дичь всплывает в мозгу посреди такого ответственного момента?

Их было четверо.

Рыболюд. Вполне стандартной модификации, если вообще можно так выражаться. Сгорбленная фигура, замотанная в церковную рясу. Рыбья морда, жабры, чешуя и холодные выпученные глаза.

Человек. Тоже в религиозном облачении. Узкое костистое лицо. Лысый. Левая щека, скула, часть виска и подбородка — сплошной слой наезжающих друг на друга пластинок чешуи, серебристо переливающихся на солнце.

Ни оружия, ни доспехов, по крайней мере на виду. Колдуны, ненужные смертники или идейные дипломаты, приходящие на переговоры без охраны, на полном серьезе считая, что не найдется психа, которому будет просто плевать на последствия от нескольких проломленных черепов.

Ханк. Ну тут все как всегда.

И…

Да ладно. Серьезно?

Какова вероятность выжить при вскрытой глотке?

Как показал несравненный и свято чтящий Уголовный Кодекс сын турецкоподанного, более известный, как Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей, что вполне неплохая. Если, конечно, горло не режет профессионал в подобных щекотливых и весьма специфических делишках. Нар чувствовал, как Меч Рейдера прошел через мясо этого ублюдка. Как хлестала кровь на грязную мостовую. Как щербатая сталь зацепила кости шейного отдела позвоночника. При таких ранах простые смертные не выживают.

Но, говно не тонет, а мудилы и всевозможная мразь выживает там, где ложатся штабелями в кровавую грязь достойные парни, с которыми прошел огонь, воду, медные трубы, Ад и Израиль, перепахав брюхом сырую землю, отчетливо слыша, как над головой насвистывает незатейливый мотивчик сама Смерть, воплотившаяся в коротких очередях свинцовых шариков, отправленных в полет слепой физикой.

Деймон Одер. Собственно персоной.

Выглядел так, словно его выдернули точно из кипящего котла Серых Мхов за секунду до противостояния с одним одноглазым химерологом. Обнаженный торс, босые ступни, рассыпанная по плечам грива шикарных по своему блеску и ощутимой даже взглядом мягкости волос.

Отец Монстров говорил, что он пусть и старается следовать заветам Четверых, о у него иногда так себе получается?

Непонимание, злоба, отвращение, зависть и исконное, буквально зашитое в подкорку мозга и закручивающуюся спираль ДНК презрение к шлепкам майонезным, вскормленном на классовом неравенстве. Нар мог бы углубиться в те времена, когда он последний хер с солью доедал, пока не кончилась соль, а в это время всякие мажорчики лапали шлюх в дорогих энергокарах, рассекая по ночным улицам, утопленных в тускловатом сиянии фонарей, шмаляя в темное небо из шаблонно-позолоченных калашей, словно это не центр цивилизации, а косплей отсталых стран третьего мира начала двадцать первого века. Но не стал этого делать. Просто в подобных манипуляциях с собственным мозговым веществом не было смысла.

Психически нестабильного рецидивиста выводила из себя не атлетическая рельефность, которая из-за подорванного в колониях здоровья была попросту недостижимы, не осознание того, что вывернись по иному река времени и парочка хромосом, это он, десять лет назад прячущийся от взора полицейских андроидов в запутанном лабиринте городской канализации человек, жравший с Анархистом помойных крыс, одна часть которых представляла собой спекшийся до хрустящей черноты уголек, а вторая полусырое нечто, отдающее на зубах привкусом блох, гепатитов, глистов, прочих паразитов и очень скорой смертью если не от голода, так от хищной стаи инфекционных болячек, свивших себе уютное гнездышко в этих отвратительных на вкус мышечных волокнах, мог жить, как… да просто жить. Не выживать и не существовать, а жить. Не то, что ради благополучия таких ублюдков в отстойник, забитый под завязку мутной водой, дерьмом и гниющими отбросами цивилизации был сброшен не один десяток хороших людей — это было куда лучше, чем бросить их окровавленные и изуродованные тела где-то в глухом коридоре сырых и затхлых катакомб. Труп камнем идет на дно, где его никто никогда не найдет. Сколько там, внизу, уже лежало таких парней? Горячих, верных себе и братьям по оружию, с огнем в глазах, пошедших против всех, чтобы хоть кому-то из обездоленных было лучше? Вечно открытая пасть ненасытной братской могилы, где рано или поздно окажутся все они. Финал неизбежен.