Всякие профессоры со своими исследованиями, конечно, разобьют мою теорию в пух и прах. А и пофиг. Я себя умным почувствовал. Прям вдохновило даже и возвысило меня в моих же глазах.

Когда пожилая медичка обед или уже ужин принесла, я даже приосанился. Мол, не рядовой забулдыга тут лежит. Но она внимания на меня не обратила. Поставила на тумбочку тарелку с чем-то жидким, рядом пару кусочков хлеба положила и была такова.

— Тебе с постели вставать пока нельзя, а вот сидеть можно. Сам поешь. Через пятнадцать минут вернусь, систему поменяю, посуду заберу и утку принесу. А то ещё обгадишься, мой потом тебя, — пожелала она мне приятного аппетита и закрыла дверь.

Есть расхотелось. Но надо. Через силу влил в себя больничные калории и опять задремал.

Когда за окном начало темнеть я уже привык к больнице и её порядкам. Вставать мне не разрешали, свои дела делал в посудину, предварительно вопя на всю ивановскую: “Сестра, утку! С яблоками!”.

Сам регулировал капельницу на системе и даже пузыри менять научился. А чего ещё тут делать. Лежи себе и наблюдай, как в твой организм кап-кап, кап-кап. Потом медсестра с уткой и новыми пузырями. И всё сначала.

Так и день прошел, а ко мне так никого и не подселили. С одной стороны это радовало, а с другой — напрягало. Скучно же в одну каску лежать.

Про обещанный визит сексуальной медсестрички к вечеру я и подзабыл. Привык за долгие годы к редкому сексу. А тут аж два раза на дню наклёвывалось. Не верил мозг в такое. Вот и забил он на это дело, чтобы не обманываться пустыми надеждами.

— Как ваше самочувствие, больной, — выдернул меня из полудрёмы томный голос медицинской развратницы.

— Да как? Лежу вот. Отсыпаюсь, — потянувшись, рапортовал я.

— Скучать — плохо. Вам, больной, положительные эмоции для скорейшего выздоровления нужны, — облизнув пухлые губки прощебетала она и, расстегнув халатик вывалила на мое обозрение такую грудь!

Блин, я такие налитые и идеальные по форме дойки, украшенные миниатюрными и совершенными сосками, и в интернете то не часто видел. А тут в метре от носа.

— Ага, габитус улучшился. Рефлексы восстанавливаются, — подмигнула она, откинув с меня простынь.

— Стараемся, — прохрипел я и, предвкушая повторение утренней процедуры, закрыл глаза.

Ожидания оправдались. Искусительница то доводила меня до исступления, а когда я уже готов был разрядиться, умелыми манипуляциями возвращала меня на землю и всё начиналось по новой. Яйца звенели, требуя разрядки, головка (которая между ног) готова была разорваться от давления.

Но красавица имела какие-то свои планы. А когда она сжалилась надо мной, мне показалось, что прошла вечность, а член произвел на свет не менее литра спермы. У меня аж дыхание сперло, а в глазах натурально потемнело.

— Так вот что значит, качаться на волнах любви, — выдал я, отдышавшись и немного придя в себя. — Вас этому в меде что ли учат? Курсы специальные ввели? — нёс я ахинею.

— Ага. Типа того, — согласилась искусительница и, подмигнув мне, повиливая задом, опять упорхнула.

Ни тебе поговорить, ни на звезды посмотреть.

— Бля, да что это всё-таки было? Неужели в наших больницах в список обязательных процедур ввели половую разрядку? Если так, то за здоровьем следить нужно и почаще на обследования ложиться, — подбодрил я себя.

Курить, особенно после такого приятного времяпрепровождения, хотелось неимоверно. Но вставать пока что было нельзя, не в палате же курить. Вздохнул, хлебнул минералки и со счастливой лыбой провалился в царство Морфея.

Следующие пять дней ничем особенным не запомнились. Кроме того, что на второй день мне разрешили ходить. Если я не под капельницей был. Что капали — не интересовался. Главное — самочувствие улучшалось с каждым часом. Да и кормить в разы сытнее стали.

Молоденькая медичка теперь появлялась только по вечерам. Строго в определенное время. Мне порой казалось, что её действия носят какой-то ритуальный характер.

Появится в дверях ровно в двадцать один ноль пять, вывалит грудь, подивится моему габитусу (кстати, на вопрос, что это такое, она только хмыкала и затыкала мой рот своей нежной и пахнущей женственностью ладошкой), омоет кайфующий от такого внимания орган и давай его наяривать. Ровно через час, как я ни старался, а раньше кончить мне не давали, дверь снова хлопает, и я в полном одиночестве размышляю о превратностях судьбы.

Кто она, зачем она это делает? Ответа не находилось. Успокоил себя единственной, казавшейся здравой, мыслью. Моя молодая медичка — извращенка. Нимфоманка, повернутая на миньете и массаже половых членах. Или в интернете начиталась, что сперма, принятая внутрь, молодость продлевает, вот и решила проверить на себе.

Не, ну а чё? Ничего более логичного мне на ум не приходило.

Пару раз на утреннем осмотре попытался у врача узнать, чего это за медсестра такая расторопная у него работает. Где взял и как зовут? Но хирург хмыкал, бурчал про то, что где взял, там больше нету, а звать её не нужно. И всё.

Подозрительный интерес к моей совратительнице был у Саныча. Фермер заглядывал ко мне в гости каждый день. И непременно, сволочь такая, приносил по три килограмма апельсинов. У меня от них уже изжога началась, а он ничего слушать не хотел. Витамины, мол, и не знаю нихера.

Приходилось есть под пристальным надзором друга и отмахиваться от его назойливости: “Что за молодуха тут по больнице гуляет, часто ли ко мне заглядывает и как она вообще?”.

На последнем вопросе Саныч традиционно подмигивал мне глазом и делал недвусмысленные жесты. Но я был неумолим. Чай не звездюк, который силуэт тити увидел и в красках всем друзьям-товарищам заливает, как он ее облабызал и почти натянул обладательницу бюста, но у той менстряк так некстати начался.

Вот так вот. Вырос я из этого уже.

Одним словом, круто я в больничке время провёл. Харю даже слегка на дармовых харчах и апельсинах отожрал. Обдумал много чего. Выводы всякие для себя сделал. Планы построил. Продумал всё конкретно и детально.

И когда на седьмой день в палату заявился врач и заявил, мол подшаманили мы тебя, звони другу, собирай манатки и вали на все четыре стороны, даже тоскливо как-то стало.

Только я собрался сегодня вечером во время традиционного визита сексапильной медички перехватить инициативу и внедрить в нее своего агента ХХХL. А тут такой облом.

Настроение упало на ноль. Саныч, когда меня забирал, даже запереживал и к главврачу рваться начал.

— Чё за херь-то? — докапывался до меня фермер. — Все из больницы выходят с довольной лыбой, а ты, с таким выражением морды лица выписываешься, как будто тебя на тот свет отправляют, а не домой.

Отмахнулся я и уже сидя в джипе буркнул: “Дома расскажу”.

В этом мире

Столько всякого

Легко себя потерять!

Только-только

Подсохнет слякоть

Как всё вернётся опять.

"Константин Ступин."

Подумалось мне, когда мы добрались до фермерского логова. Не сорваться бы…

Дома, а точнее в гараже у моего друга, была накрыта богатая поляна. Один в один как в кошерном ресторане. Если по фильмам судить.

Во главе стола стоял пузырь коньяка, рядом — нарезанные лимончики, пара банок с черной и красной икрой по соседству. Рядом с благородным алкоголем красовалась наша родная водка и банка с селедкой.

Были и фрукты всякие, три пакета с соком. Пустующие места заполнили тарелки с невиданными мною забугорными деликатесами. Одним словом, выбирай — не хочу.

К великому изумлению Саныча я выбрал сок. Никакие его увещевания, что меня подлатали так, что организм лет на пятнадцать помолодел, мнения моего не изменили.

А на все наезды, типа, какой же я колхозный панк, если от возлияний отказываюсь, лишь улыбался.

— Ну нахер. Свежо ещё предание с прошлой пьянки, — отмахнулся я от возмущенного товарища. — Хочешь, бухай. Визуальную компания я тебе составлю. Ты отдохнешь, а я, наконец-то, язык почешу. Охренел я в этой больничке от недостатка общения. А по поводу панка, отвечу так. Панки они же против системы. А если система — бухать, значит против бухла. Вот так вот. Лично мое мнение и моя интерпретация основ столь любимой мною субкультуры.