Трое детей принимали участие в экспедиции во Фристонский лес. Прячась среди деревьев в какой-то игре, они наткнулись на лису в ловушке. То, что они увидели, произвело на всех троих жуткое впечатление: искалеченное тело, оранжевый мех потемнел от крови, тусклые глаза, изможденные даже для того, чтобы выражать страх. Но еще больше их ужаснуло то, что кто-то отрезал пушистый хвост в качестве трофея, пока лиса еще была жива, но находилась в предсмертной агонии. Себастьян тогда вздрогнул и отвернулся. София вскрикнула, затем начала плакать. Эндрю сделал шаг вперед и открыл ловушку. Когда он поднял тело животного, оно обмякло у него в руках — лиса умерла.

Себастьян сказал, удерживая ее взгляд:

— Ты будешь презирать меня, если я скажу тебе, что я намерен охотиться с местным клубом охотников, пока я здесь.

Она посмотрела на него серьезно:

— Я должна быть снисходительной к любому джентльмену, который задает мне такой вопрос. Слава Богу, тех, кому это приходит в голову, очень мало.

— Я брал твоего сына посмотреть щенков на моей псарне сегодня утром. Ты не против?

Она коротко засмеялась:

— Все, чем ты здесь рискуешь, — это получить его привязанность.

Он с интересом наблюдал, как на ее щеках появился легкий румянец, когда она произносила эти слова. Это дало ему храбрость сказать:

— Могу я узнать, леди Гамильтон, рассказали ли вы своему сыну, в каком отношении мы с ним состоим к Бирлингдину?

Ее глаза расширились.

— Ты имеешь в виду, знает ли он, что он наследник? Нет. Я не буду обсуждать это с ним, и я бы предпочла, чтобы другие тоже не делали этого. Я считаю, что маленьким детям должны быть неизвестны такие вещи.

— Как тебе будет угодно. Если ты так настаиваешь на этом.

Она посмотрела на него проницательным взглядом и сказала:

— Однажды я имела перед своими глазами печальный пример. Мне было пятнадцать лет, когда мы гостили у родственников в Кенте, красивом поместье, достойном того, чтобы его сильно желать. Я была в парке с детьми, тремя маленькими девочками, с ними был их кузен из Франции; его звали Николас. Я никогда не забуду, как он встал на вершину насыпи, на которой играли девочки, и, оглядывая окрестности, сказал: «Когда ваш отец умрет, все это будет моим. Я — мальчик, и я все унаследую. А вы — девочки, поэтому вы не в счет».

— Так оно и вышло?

— Нет. — Ее губы дрогнули. — Графиня на следующий год родила еще одного сына. — Помолчав, она добавила: — Я считаю неправильным, чтобы ребенок рос с таким отношением.

— Его мать не должна была позволять ему делать это, — сказал он осторожно.

Она посмотрела на него с улыбкой; это была первая улыбка, которую она ему подарила.

— Но ты видишь, как я балую его.

Это была проверка.

— Я думаю… — Он пытался быть тактичным. — Я думаю, ты считаешь его своим маленьким другом.

Ее улыбка стала еще шире, и она сказала со вздохом:

— Как иногда бывает приятно просто быть понятой.

20 марта, после полуночи

Меня зовут Роберт. Восемь дней назад я получил сообщение, которое я долгое время страшился увидеть, от человека, чье лицо я с трудом могу вспомнить. Но его имя довольно ясно запечатлелось в моем мозгу, хотя он не осмелился добавить его к посланию. Бертран. Который теперь мертв.

Что я должен делать?

Пока ничего, разве что ждать, когда Бонапарт доберется до Парижа. Тем временем король сбежал. Осмотр охраны королевского двора на Марсовом поле обнаружил только двух известных министров. Другие сбежали с Людовиком, получив в качестве стимула сто тысяч франков каждый, наличными и прямо в руки.

Когда двенадцатого я получил сообщение из Гренобля, я был крайне удивлен. Затем, когда сообщили, что Бонапарт снова в пути, и я знал, что Бертран должен был совершить расплату в Лионе, я испугался до глубины души. Я думал, что избегну этой участи — но вот она настигла меня в конце концов. Восемь человек прошли передо мной, и теперь пришел мой черед.

Наполеон уже прошел Ауксерре, Ней присоединился к нему, и дезертиры из королевской армии бродят по дорогам, чтобы встретиться с ним на пути. Сегодня четвертый день рождения сына Наполеона, маленького короля Рима — сколько еще знамений нам нужно? Хотя то, что императрица привезет ребенка в Париж, чтобы поприветствовать его отца, кажется сомнительным, я упомянул это сегодня Джозефу Фуше, герцогу Отранто, и не получил в ответ ничего, кроме циничной улыбки.

Ситуация с бывшими министрами и чиновниками Наполеона чрезвычайно щекотлива. Наблюдать, как люди будут перестраиваться по его ходу продвижения к Парижу, — изумительное занятие. Что касается меня, я не намереваюсь заниматься какими-либо приготовлениями. Достаточно для сего дня той политики, которая всегда превосходно работала на Фуше, — политики шакала.

Я ничего не подготовил. Если мой предшественник погиб, несмотря на возможности, которые, должно быть, давал ему долгий поиск, как могу я преуспеть в городе, наполненном страхом, амбициями, недоверием и патриотизмом столь многих оттенков, что им всем никогда не хватит места под одним и тем же флагом?

Я сжег бумагу в следующую секунду после того, как развернул ее, и опалил свои пальцы. Никакой план не лезет мне в голову. Все, о чем я могу думать: он идет.

Однажды погожим днем София ехала на Шехерезаде по холмам, именуемым Даунсу. Она впервые смогла вывести кобылу на прогулку, а выездка застоявшейся в конюшне Шехерезаде была просто необходима. София заметила красивого гнедого, спускающегося к Клифтону. Он шел легкой, грациозной походкой, иногда останавливаясь, чтобы пощипать траву. Проводя день за днем в конюшне, кобыла основательно заскучала, поэтому она резвилась, когда на ней выехали со двора, и пылко реагировала на прикосновение всадницы.

София двинулась по направлению к морю по земельным угодьям, покрытым коротко остриженным дерном изумрудного цвета. Южный бриз, неся с собой ощутимый привкус соли, всколыхнул ее чувства, и в течение некоторого времени она наслаждалась поездкой.

София была рада снова оказаться дома, среди знакомых пейзажей, и это удивляло ее. Она ожидала, что возвращение будет беспокойным и печальным, но, так или иначе, стремительность несчастного случая у Бирлингдина, ее эксцентричный приезд унесли прочь все опасения. Она волновалась о том, как пройдет знакомство Гарри с домом, ведь он был еще слишком мал, чтобы скучать по нему, и делил его с отцом, которого едва помнил. Эндрю понимал ее любовь к Клифтону, и знал, каким мучением это будет для нее, когда он заберет ее оттуда сразу после свадьбы. Вот почему одной из многих жертв, которые он принес на благо жене, было то, что он поселился с ней здесь и управлял Бирлингдином через долину. София очень хотела, чтобы Гарри чувствовал себя в безопасности и под защитой в Клифтоне, как и она сама. К счастью, дом мальчику сразу очень понравился.

По совету каретника из Нью-Хейвена решили, что ее карету все-таки можно восстановить. Оглоблю и ось необходимо было заменить, а остальное починить. Каретник покачал головой над сломанной осью; он считал, что, независимо от того, какой могла быть нагрузка, она не должна была треснуть. Он пообещал заняться каретой Софии сразу же, как только ее доставят в город, в мастерские. А пока он дал леди Гамильтон на время другую карету.

Она никого не видела во время своей прогулки верхом, за исключением пары пастухов с их отарами вдалеке. На большом зеленом пространстве, которое выходило к океану, не было жилых домов, люди строили свое жилье ниже Клифтона. Некоторые разводили волов, но у большинства были овцы. К настоящему времени она уже увиделась и поговорила с большинством из них и с управляющим домашней фермы. Быстрый обзор угодий показал ей, что еще много чего нужно успеть сделать, прежде чем весна окончательно вступит в свои права. Но она решила заняться всем этим в другой день.

София остановила кобылу метрах в ста от вершины холма. На более опытной лошади она бы не колеблясь продолжила подъем до верховой тропы, идущей по краю, откуда открывался чудеснейший вид по направлению к склону, за которым расположилась крошечная деревенька Бирлинг Гэп. Но это было слишком для Шехерезады. Она стояла, прядая ушами и втягивала ноздрями соленый морской воздух. Остановившись на зеленой лужайке над широкой дугой синего моря под безоблачным небом, обе они — всадница и лошадь — были охвачены радостным возбуждением.