Никодим разлепил ссохшиеся на жаре губы и, хрипя и задыхаясь, произнес:

– Ты, молись о нем, – он практически ткнул Кифу в бездыханное, синеющее тело Алипы, – сейчас особо!

Затем старец, развернувшись к образам, бухнулся на пол, на колени, потянув за собой Кифу, и принялся усердно молиться. Все, включая отца основателя, последовали столь горячему примеру. На какое-то время в трапезной установилась почти полная тишина. Около пятидесяти монахов на коленях молились за спасение Алипы. Кифа молился так истово, как только умел, все его естество, все его душевные силы – все сейчас не кричит, а вопиет к Господу, умоляя об одном.

Время словно остановилось. Тяжелая, вязкая, душная тишина прочно установилась в трапезной. Кифа вдруг уловил своим внутренним видением, что молитвы всех пятидесяти монахов, словно золотые нити, сплелись в тугой канат, который, как мощный луч прожектора ударил куда-то вверх и одновременно оттуда, сверху, в Алипу.

Через минуту Алипа вздохнул. Кто-то рядом с Никодимом радостно вскочил, но старец резко дернул монаха вниз, безмолвно призвав продолжить молитву.

Через час Алипа открыл глаза и его, аккуратно подняв со стола, отнесли в келью.

Радостный Никодим, встав с колен, улыбаясь, трижды поцеловал все еще плачущего Кифу, затем настоятеля, обнял тех, кто стоял рядом, поклонился остальной братии, трижды перекрестился и вышел вон.

Через семь дней произошло еще два события. Алипа поправился и смог выходить из кельи, чему вся братия была несказанно рада. Он присутствовал на исповеди, на которую не пришел Никодим. Чувствуя неладное отец настоятель послал вечером к нему двух монахов. К полуночи, обливаясь слезами, они принесли его окоченевшее тело.

После случившегося некоторые монахи стали поговаривать, что прозорливый старец указал им на Кифу, как на своего будущего преемника. Все стали смотреть на него с особым уважением, и авторитет Кифы среди братии сильно вырос.

То и дело монахи стали искать с ним встречи, задавали различные вопросы на разные темы, как духовные, так и земные. Кифа очень стеснялся и избегал встреч, пока Алипа его не успокоил:

– Никодим, действительно, не просто так пришел. Он тебе так путь духовный указал. Быть тебе старцем, сынок. Жаль, я не увижу.

Кифа часто думал об Ольге, о том, что бросил ее беременной, оставив без защиты и поддержки в самый тяжелый период для женщины.

«Ведь что значит беременность для мужчины, – думал монах, – если она запланирована, а не случайна? Беременность значит, что женщина не просто любит тебя, она доверяется тебе полностью, доверяет себя в самый беззащитный период своей жизни, когда носит под сердцем дитя и, конечно, доверяет жизнь будущего потомства. Это значит, что она полностью вверяет тебе свою жизнь и судьбу, и даже больше. Значит, из всех окружавших ее мужчин она выбрала тебя, потому что считала самым достойным и сильным. А ты обманул свою женщину, нарушил закон природы, предав самого близкого человека, нарушил закон Божий! Не того человека выбрала она себе в мужья…»

В такие минуты Кифа впадал в уныние, терзаясь муками совести и невозможностью ничего исправить в своем прошлом. Что он мог теперь? Находясь за тысячи километров от Ольги и своего чада, не имея никакого права вмешиваться в их жизнь.

«Ведь где-то ходит этот человек – моя плоть и кровь, мой ребенок, а я даже имени его не знаю!» – с горечью сокрушался он.

Кифа вновь и вновь молился за Ольгу и ребенка. Молитва была единственным способом как-то исправить содеянное, загладить вину перед ними, помочь. Он молился за них, не надеясь, что Господь простит ему этот грех, прося лишь о том, чтобы создатель милостью своей не обделил их, о том, чтобы Богородица укрыла их от бед, а Николай чудотворец помог вырасти и выучиться отроку, которому в этом году должно было исполниться четырнадцать лет.

«Самый первый раз. Когда же я вышел из тела самый первый раз?» – Виктор ехал ночью, возвращаясь домой в Москву из Калуги, где настраивал два новых томографа в центральной городской больнице. Работа была достаточно сложной. Кроме установки много времени ушло на то, чтобы научить персонал больницы ими пользоваться. До этого в клинике стояли старенькие японские аппараты. Новая же техника была из Германии и сильно отличалась.

«Да, это было в Омске. Когда меня избили вечером», – ночная трасса была свободна и лишь изредка попадались автомобили в попутном или встречном направлении. На автомате он читал белые буквы на синих придорожных знаках и вновь погрузился в воспоминания…

…Он шел домой после тренировки. Осенью быстро темнело, и в половине девятого вечера, да еще и во дворе без фонарей, уже было очень темно. Лишь благодаря свету из окон можно было хоть как-то разобрать дорогу. Он шел не смотрел по сторонам, слушал плеер, его ударили сзади по голове. Палкой или обрезком трубы. Он отключился не сразу. Падая, Витя успел кувыркнуться, уронив сумку, и встать на ноги лицом к нападавшим. Два каких-то гопника довольно скалились, предчувствуя легкую добычу. Витя даже сделал шаг вперед, встав в стойку, но тут все поплыло перед глазами, но он успел еще ощутить лицом жесткость мокрых опавших листьев, перед тем как отключился.

Удар был очень сильным, и, возможно, он бы погиб, если бы на него не наткнулся сосед – врач скорой помощи, который как раз возвращался домой после смены. Он буквально споткнулся о тело Виктора. Но самое интересное, что Витя видел в этот момент и Ивана Андреевича, жившего двумя этажами выше в его подъезде, и себя со стороны. Витя висел над своим телом и наблюдал за тем, как та связь, которая была между телом и душой, то, что называют «серебряной нитью», становилась все тоньше и слабее. Он не переживал, ему даже не было страшно. Он был спокоен, умиротворен и наблюдал за происходящим с отрешенностью.

Тем осенним вечером Иван Андреевич спас ему жизнь. Он вызвал скорую и вынес его из темного двора к дороге. Там у дороги у Вити остановилось сердце, и сосед продолжал делать ему непрямой массаж и искусственное дыхание до самого приезда неотложки.

Виктор обалдело смотрел за происходящим, ничего не понимая. Но он четко все видел и слышал. Все, что шептал не на шутку перепуганный Иван Андреевич, и те немногие люди, которые остановились на дороге, заметив мужика, делающего искусственное дыхание молодому парню прямо на асфальте под фонарем, все, о чем говорили примчавшиеся врачи. Это сюрреалистичное зрелище закончилось, только когда его тело погрузили в скорую. Там его «втянуло» обратно, и Витя уже ничего не видел и не слышал до того момента, пока не очнулся в реанимации.

Потом были три недели больницы и два месяца реабилитации. Чудом удалось избежать академического отпуска. Очень помогли друзья, одногруппники, преподаватели. Он быстро смог нагнать пропущенный материал и сдал все долги до конца семестра. Вскоре жизнь полностью вошла в привычное русло. Прошли головные боли и приступы головокружения. Витя снова стал заниматься боевым самбо. Только гопники эти ему так и не попались больше, хотя их лица он запомнил хорошо и пару раз даже пытался искать их вместе с друзьями.

После произошедшего Витя серьезно увлекся выходом из тела. Он хотел снова испытать эту легкость и безмятежность, которую ощутил во время своего первого, случайного опыта, но подвергать свою жизнь такой опасности он больше не хотел. Пережитые ощущения пробудили в нем острое желание узнать больше о той, другой, внетелесной жизни.

Он долго думал над тем, как ему вновь выйти из тела. Конечно, много читал о внетелесных путешествиях разного рода. Но на практике овладеть этой техникой оказалось не так легко. Среди его круга общения не было людей, настолько компетентных в данной области, чтобы с ними можно было советоваться. Те книги, которые попадались по данной теме, видимо, были написаны людьми, либо не имевшими такого опыта вообще, либо не желавшими давать четких инструкций и советов по выходу. Виктор привык все свои изотерические опыты ставить на себе, надеясь лишь на свои врожденные способности, да те немногие книги, посвященные эзотерике, в которых давались четкие объяснения и техники.