Каждое утро он просыпался с одной мыслью: «Зачем мне это надо?»

Это был даже не вопрос, а, скорее, ощущение. Он не мог понять, зачем занимался тем, чем занимался, не видел цели…

Вадим долго смотрел в окно. Мимо проносились легковые машины. Зеленые, синие черные, одна за одной, с бешеной скоростью. Автобус не ехал, он бессовестно медленно полз. Наверное, водитель уснул за рулем, и теперь транспорт катился сам, по инерции.

«Ну и что я скажу директору? – начал Вадим диалог с самим собой. – Скажу, что опоздал, потому что поезд не пошел… Нет, не пойдет, – тут же поправил он себя. – Скорее, я опоздал на него, а следующий, на который хватило денег, был через сутки. В дороге же бывает всякое».

Вадим не любил врать, а тем более, начинать с вранья первый день после отпуска. Второй, если быть точным. Так или иначе – вернуться вовремя он не успел.

Автобус тряхнуло, и Вадим качнулся в сторону. Сильнее сжав рукой поручень, он напряг ноги, чтобы удержать равновесие. Он успел полностью погрузиться в свои мысли и почти не замечал окружающего. Тело само сработало – на рефлексах, натренированных еще в армии. Чуть присев, развернулся в сторону кабины водителя, чтобы понять, что происходит.

Раздался треск выстрелов, хруст осыпающегося стекла и скрежет металла.

Пулемет. Это было даже не предположение. За какие-то доли секунды мозг узнал этот треск и сделал вывод

Видимо, сначала стреляли по передним колесам. Затем дали короткую очередь в кабину и дальше, щедро, по салону. Бедный новенький «Мерседес», длинный и неповоротливый, прошило насквозь вместе с многочисленными пассажирами, ехавшими кто куда в это раннее утро.

Людей отбрасывало от разлетавшихся в стеклянную крошку широких окон справа, они падали друг на друга. Пытаясь хоть что-то сделать, некоторые интуитивно разворачивались к выходу и, натыкаясь друг на друга, замирали, настигнутые выстрелами, даже не успев испугаться или понять, что происходит.

Вадим сел на пол как раз в тот момент, когда очередь прошла над его головой. Били по головам. Бежать, вообще двигаться в такой толпе было глупо и некуда. Мелкие осколки автомобильного стекла ударили в лицо, и он зажмурился. Кто-то тяжелый упал сверху и сразу засипел, закашлялся. Что-то теплое и вязкое полилось по шее за воротник, но Вадиму не было больно.

«Наверное, не моя кровь», – только и успел подумать он.

Придавленный хрипящим от боли соседом – полным пожилым мужиком, он лежал на полу в позе эмбриона. На какое-то время треск прекратился. Испуганные крики женщин, плач и вопли раненных заполняли салон автобуса, нарастая с каждой минутой. Почти все лежали на полу, кто-то остался сидеть на сиденьях, запрокинув назад голову. Позы были неестественны и нелепы. Один из пассажиров чуть не выпал в разбитое окно слева. Он так и повис, сложившись в проеме. Все было усыпано битым стеклом. Везде брызги и лужицы крови. Вадим попробовал высвободиться, но не смог, видимо, кроме мужика сверху лежал еще кто-то.

«Бл..ь. Только бы не добивали», – пронеслось в мозгу.

Снова заработал пулемет. Только теперь он бил по уровню пола. Треск нарастал, корежа метал, вырывая кусками пластик обшивки салона, возвращаясь обратно с конца автобуса. Вадим напрягся, он зачем-то нащупал лямку рюкзака и вцепился в него. Словно это могло его спасти. Он не испугался, не закричал, только стиснул зубы от обиды, что так беззащитен сейчас и весь его боевой опыт не поможет ни ему, ни тем, кто рядом. Придавленный телами двух человек, сделать он уже ничего не мог…

Виктор уставился в телевизор. На экране замелькали картинки. Изрешеченный пулями автобус, лужи крови на асфальте. Суетливо снующие туда-сюда медики и полицейские. Раненых уносили на носилках. Большие черные полиэтиленовые мешки с трупами.

Виктор увеличил звук. Голос диктора дрожал:

– …На данный момент жертвами этого бесчеловечного теракта стали шестнадцать человек, – диктор начинал кричать. – Еще десять в больницах, в тяжелом состоянии.

– Сделай потише, – сказала Марина. – Дашка проснется.

– Да погоди, ты, – отмахнулся он. – Важно!

– Эти ублюдки хладнокровно расстреляли из пулемета автобус с мирными, ничего не подозревавшими людьми, – диктор встал из-за своего стола и продолжал кричать так, что слюна вылетала изо рта крупными каплями, повисая на губах и подбородке. – Тридцать несчастных людей. Они даже детей добивали… – диктор разрыдался, по-женски всплеснув руками…

Виктор проснулся и рывком вскочил. Жена сквозь сон что-то недовольно пробурчала.

От увиденного во сне его еще трясло. Слишком реальна была сначала его смерть в теле некоего Вадима, а затем эмоциональная реакция диктора.

«Сразу нужно было понять, что сплю», – подумал он. На часах было около пяти утра. «Еще когда диктор истерить начал. Что-то никогда не видел, чтобы ведущий новостей из-за чего-либо так реагировал в реале. Хоть тридцать человек убили, хоть тридцать тысяч», – ухмыльнулся Виктор своим мыслям.

Надев футболку, он пошел в ванную. Там, не включая свет, закрыв дверь, он расположился на коврике. Прислонившись спиной к холодному кафелю стены, он сложил ноги по-турецки. Ванная была единственным местом в их двухкомнатной квартире, где он мог, закрывшись, полностью отключиться от окружающего. Теперь нужно было расслабиться. Ему было абсолютно ясно, зачем его разбудили на полтора часа раньше будильника, да еще таким сном. Это был «вызов», причем срочный.

Немного размяв кисти рук, он стал массировать лицо. Затем, «зацепившись» за ощущение расслабления и покоя, возникающее после массажа, он начал переносить это чувство на шею, грудь, спину и дальше по телу. На те участки, которые не удавалось расслабить сразу, Виктор воздействовал образом, представляя, что все его тело – это свежее тесто, которое месит пекарь. Через какое-то время зажатые, спазмированные мышцы размякли и словно обвисли.

Расслабившись и окончательно успокоившись после сна, он перенес все внимание внутрь себя. Какое-то время ощущения были непонятными. В этот момент лучше всего было просто дышать и ждать, концентрируясь на себе, своем дыхании и внутреннем Я.

«Душа и разум должны договориться перед выходом», – так называл он этот момент медитации.

Через какое-то время Виктор ощутил, что готов. Его понемногу тянуло вверх. Сейчас самым главным было просто плавно следовать этому мягкому устремлению и – ни в коем случае – не пытаться выйти из тела побыстрее.

Он вспомнил, как раньше, когда он только начинал практиковать выход, ему было тяжело именно в этот момент: он подолгу застревал, мучился, пытаясь выйти. Виктор невольно улыбнулся. Сейчас все было легко, но эта легкость пришла с опытом. Раз за разом он выходил из тела, постепенно сделав это состояние привычным для себя. Пришлось посвятить этому достаточно много времени.

Сначала он чуть поднялся над собой, как будто встал себе на плечи. Затем начал подниматься выше, оказался в квартире соседей этажом выше и почти сразу метнулся в сторону – сквозь стены на улицу. Виктор жил на пятом этаже пятнадцатиэтажного дома и подниматься вверх, проходя все эти перекрытия, ему не нравилось. Поэтому обычно он взлетал вдоль внешней стены дома.

Виктор мчался вверх вдоль кирпичной стены своего дома, как самолет, разгоняющийся по взлетке знакомого аэродрома. Вскоре он увидел крышу с антеннами, множеством каких-то проводов и кабелей, уходящих на крыши соседних домов, и огромное небо над ним. Над домом, подобно ауре, распространялось приятное свечение. Это была энергетика дома, точнее коллективная энергетика всех его жильцов. Сейчас он мог ее видеть, и Виктору нравился это свет, его спектр. Оттенки голубого и золотистого в «ауре» дома говорили о том, что большинство соседей – гармоничные, миролюбивые люди. Встречались и темные, коричневые оттенки – агрессии, зависти, обиды и злобы, но они растворялись в золотом и голубом свечении, которое само гармонизировало общий фон. В таком доме ссориться и обижаться хотелось меньше. Само здание успокаивало тех, кто был склонен к этому, либо они не могли здесь долго жить.