В конце концов Николай нашел достойную работу, но для этого пришлось вновь вернуться во Владивосток, где его взяли на кафедру химии. Жалование было мизерным, но он смог продолжать заниматься наукой. Через два года он выиграл международный конкурс и заключил контракт. Новое место работы находилось в Японии. Они вновь переехали – в Йокогаму. Снова жизнь Анны кардинально изменилась Легче было только из-за того, что они с мужем знали японский и уровень жизни у них был теперь гораздо выше, чем в России или в Китае.
Анна радовалась за мужа: он работал химиком в крупной корпорации, но сама не могла устроится на хорошую работу. Приходилось довольствоваться случайными переводами и небольшими деньгами, поскольку русская диаспора была маленькой и заказов найти удавалось немного.
В это время Анна впервые столкнулась с депрессией. Муж пропадал на работе, дома она была только с детьми, друзей и тем более родственников у них здесь не было. Даже созванивались с родными редко – переговоры стоили дорого. В какой-то момент Анна почувствовала себя в вакууме. Конечно, у нее была квартира, хоть и служебная, предоставленная работодателем мужу, но она могла считать этот дом своим. Дети учились в японской школе и свободно общались со сверстниками, у мужа на работе все было хорошо и начальство ценило его. В Японии существует особая корпоративная культура общения. Считалось обязательным после работы проводить время вместе с коллективом. Всем отделом сотрудники ходили в кино, караоке, бары. Компании специально выделяют на эти мероприятия достаточно большие деньги и отказываться от их посещения не принято. Нельзя тем самым показать неуважение. Совместный отдых сплачивал коллектив, сотрудники становились не только друзьями, они становились настоящей семьей. Эффективность и работоспособность росла.
Николай уходил утром, а возвращался около десяти вечера, иногда в двенадцать. Анне временами казалось, будто она уперлась в невидимую стену. Она вдруг осознала, что у нее нет цели в жизни, а просто растить детей и ждать дома мужа Анна уже не могла.
Эти мысли боролись в ней с любовью к семье и чувством долга. Ей казалось, что она, вроде бы, не одинока, но одна, окружающим словно не до нее, и она так и просидит в четырех стенах все свои лучшие годы. А может они уже давно прошли, а она их просто не заметила.
С каждым днем ей становилось все тяжелее прятать за улыбкой грусть, смеяться вместе с мужем и детьми, когда так хотелось заплакать. Она не могла сказать, что ей хочется в Россию. Она любила свою родину, но время, проведенное там, нельзя было назвать ни счастливым, ни лучшим в жизни.
С родителями и братом Анна поддерживала отношения, но близкими их назвать было сложно, хотя она их искренне любила. Может, сказалось то огромное расстояние, которое разделяло их, может, просто не сложилось из-за детских переживаний.
Вскоре у нее нарушился сон, она стала худеть, пришлось обратиться к врачу, но от прописанного снотворного лучше не становилось.
Помог случай. Одна знакомая рекомендовала ее как переводчика для одной фирмы, и вскоре Анне поступил крупный заказ. Ей предстояло перевести несколько книг. Заказчиком выступала Протестантская церковь, точнее, издательство, в котором местное отделение церкви решило их напечатать. Сначала ее попросили перевести на японский с английского, а через пару месяцев и на русский. Потом были еще заказы.
Через некоторое время Анну вместе с семьей пригласили на торжественный вечер, посвященный презентации серии книг, среди которых были и те, что переводила она. На празднике было несколько русскоязычных семей, выходцев из бывшего Советского Союза. Вечер прошел легко и весело, они много общались, к Анне многие подходили и благодарили за ее участие. Атмосфера единения, общей радости и одного общего, такого хорошего и такого нужного для всех дела захлестнула ее и, точно бальзам, пролилась на душу. Так спокойно, радостно и хорошо она давно себя не чувствовала. Вернувшись домой, они с мужем еще долго смеялись, вспоминая вечер, обсуждая, делясь впечатлениями о новых знакомых и том месте, где они побывали.
Николай был так рад, что у Анны снова загорелись радостным огоньком глаза. Он вновь узнавал в своей жене ту девушку, с которой встретился во Владивостоке.
Незаметно Анна все чаще и чаще стала общаться с членами протестантской церкви в Йокогаме, как русскоязычными, так и местными. Все они оказались милыми, искренними, готовыми всегда прийти на помощь людьми. Постепенно Анна все больше окуналась в жизнь церкви и, все больше отогреваясь, искренне уверовала. Это не знакомое ранее чувство, родившееся в ней здесь, в Японии, переполнило ее.
Сначала было похоже на то, что внутри нее, где-то в области сердца открыли кран или забил родник, только вместо воды сердце переполняла любовь и тихая спокойная радость. Любовь к Богу переходила в любовь к окружающим и ко всему миру вокруг. Наконец она обрела то, что так долго искала. Она будто бы вновь родилась. И эта новая жизнь для нее стала другой, наполненной смыслом, радостью и любовью. Теперь Анна совсем по-другому смотрела на свои заботы по дому. Даже в повседневной рутине она нашла удовлетворение, реализуя через мелкие домашние дела свою любовь к мужу и детям, а через них, свою любовь к Богу.
У нее прибавилось работы и друзей. Дни больше не тянулись уныло и однообразно. Они были заполнены радостью, общением и трудом, стремительно пролетая.
Через несколько месяцев она забеременела и в положенный срок родила сына Василия, который стал для нее символом окончательного преодоления кризиса и внутреннего, духовного возрождения.
Виктор
С детства Виктор чувствовал и видел не так, как все. В одно время ему казалось, что он ненормальный. Но природа наградила его крепкой психикой, а Бог – терпимыми и внимательными родителями. Поэтому Виктор не свихнулся, когда ночью ему периодически стали являться умершие родственники, и не загремел в психушку, когда стал рассказывать об увиденном родителям.
Сначала они относились к рассказам сына, как к плодам разыгравшейся фантазии пятилетнего ребенка, но, когда Витя начал упоминать о деталях и вещах, о которых не мог ничего знать, и стал передавать родителям советы от умерших прабабушки и прадедушки, те не на шутку испугались за сына.
Как-то раз отец даже устроил Вите экзамен, пытаясь найти в рассказах мальчика какие-то слабые места. Но после того, как Витя в мельчайших деталях рассказал о том, как отец чуть не утонул и как его спас дед, а потом отцу долго снился один и тот же сон, в котором дед бежит по бесконечно длинному деревянному помосту и не успевает его спасти, родители убедились, что их сын обладает определенными способностями. Отец сам забыл об этой истории, поскольку произошла она в раннем детстве и память заблокировала воспоминания о шоковой ситуации. Он даже маме о ней никогда не рассказывал.
Родители сразу же строго-настрого запретили сыну распространяться о своих необычных способностях. Особенно следила за этим мама. Практически каждый день она напоминала сыну о том, чтобы он ни с кем не разговаривал на потусторонние темы и вел себя как все. Его даже наказывали, если он забывался и чем-либо в играх или общении выдавал себя. Родители переживали и боялись, что воспитатели, а позже педагоги, сочтут сына сумасшедшим, или над ним будут издеваться сверстники.
Но Витя и сам все прекрасно понимал. Повышенное внимание родителей к необычным способностям сына постепенно сформировало в нем определенную замкнутость, закрытость. Постоянно ему приходилось контролировать свои слова и поведение, думать о возможной реакции окружающих. Самое главное качество, которое ему прививали с детства, – самоконтроль – с одной стороны формировало его волю, а с другой – делало его жизнь намного сложнее.
После, вспоминая свое детство, он часто ловил себя на мысли, что больше всего был похож на разведчика. Такой маленький Штирлиц, старающийся быть как все, скрывавший от окружающих свою непохожесть, свою вторую «потустороннюю» жизнь.