— Этот меч я получил из рук самого Сирдария, еще никогда он меня не подводил. Возьми его, Желток. Несмотря на то, что ты ку-дар, ты достоин сразиться этим мечом. — Ну вот, своим упоминанием о моей кастовой принадлежности испортил такой великолепный момент. — Пошли, если гонг прозвучит три раза, тебя просто убьют стражники, как уклонившегося от боя.

Бородач уже стоял в центре ринга, он даже не надел доспехи, оголившись по пояс. Многочисленные рубцы и шрамы говорили о славном прошлом этого воина, а рельефно развитые мышцы без малейшего жира — о его физическом состоянии.

Когда мы приблизились, один из судей, выйдя на середину ринга, поднял руки, призывая к тишине. В абсолютной тишине он объявил то, что мне уже рассказал Тенкор. По трибунам прошла волна человеческих эмоций, большей частью негодования — уж слишком неравноценными были бойцы, выходящие на смертный бой: ученик против наставника. Я заметил, как с верхних ярусов отчаянно работая локтями вниз ринулась Камисса. Еще до второго удара гонга она успела дойти до навеса судей, где началась беседа. Судья, стоявший рядом с нами, присоединился к жаркой беседе, продолжавшейся около пяти минут. Вернувшись, он прокашлялся и объявил в наступившей тишине:

— Чтобы продлить ваше удовольствие, смертный бой переносится завтра на обеденный сирд! Такое решение принято городской управой, на сегодня бои окончены, можете приступать к танцам.

Громкими аплодисментами трибуны приветствовали такое решение. Бросив на меня уничтожающий взгляд, бородач ушел к своему углу. Стоявший рядом со мной Тенкор ухмыльнулся мне в лицо:

— Не думал, что такое скажу, но, черт побери, я тебе завидую Желток. Она уничтожила свою репутацию, чтобы дать тебе дополнительный день жизни. Думаю, ты знаешь куда идти, но, чтобы с утренним сирдом был в школе! — Последние слова Тенкор прокричал уже в спину, потому что я знал, куда мне надо бежать!

Я так торопился, что забыл снять кожаные доспехи: добравшись до дома Камиссы, пробрался в хлев, ожидая прибытия своей женщины. Кварки шумным хрюканьем приветствовали появление человека, но, принюхавшись, успокоились. Капли дождя стекали с меня, образовав мокрое пятно на соломе. Время шло, а Камиссы все не было. Я уже начал волноваться, не случилось ли чего с ней, когда появился Паис. Вопреки ожиданиям, слуга пришел с пустыми руками, вызывая во мне неясную тревогу.

— Ку-дар, пошли за мной, нас ждут.

— Кто? — Паис проигнорировал мой вопрос. Жалея, что не взял с собой даже учебного меча, двинулся за ним готовый к самому худшему. Обойдя дом с торца, Паис вывел меня к парадному входу и двинулся внутрь, бросив:

— Иди за мной.

На крыльце я остановился:

— Паис, мне нельзя в дом!

— Я знаю, но выполняю указание госпожи, — невозмутимо парировал слуга, открывая и придерживая тяжелую дубовую дверь. Дверь из дерева была непозволительной роскошью в мире, где от деревьев осталось только одно название. Не иначе, как привезена из-за моря, — с этой мыслью я переступил порог, оказавшись в прихожей отделанной светло-голубыми тканями. Откуда-то из глубин памяти всплыло название — не то гобелены, не то драпировки. Как это точно назвать я не знал, но выглядело со вкусом. Пройдя через арочный проем, я очутился в большой гостиной, посреди которой стоял большой стол, заставленный яствами.

— Жди здесь, — Паис вышел, оставив меня в гостиной. Мне никогда не приходилось бывать в гостиных, обставленных в стиле средневековья. Помимо большого стола с четырьмя стульями, здесь есть похожий на секретер шкаф, а в углу комнаты стояло зеркало, возле которого притаился небольшой стульчик, обитый атласным материалом. Забыв обо всем, я рванул к зеркалу, качество которого оставляло желать лучшего, но даже его хватило, чтобы увидеть, как я теперь выгляжу.

Из зеркала на меня смотрел молодой человек лет двадцати с хвостиком. Черные короткие волосы, среднего размера нос и самые обычные губы. Ресницы и брови ярко выражены, я стал брюнетом, хотя раньше был блондином. Но привлекало внимание не это: желтые слега фосфоресцирующие зрачки и светло-синеватые белки глаз. Зрачки гипнотизировали, заставляя испытывать странное чувство. Не будь это я, такой человек заставил бы меня дважды подумать, стоит ли с ним связываться.

— Любуешься собой, Желток? — Я не услышал, как зашла Камисса. Ее каштановые волосы были уложены по-новому, небесно-голубое платье слегка просвечивало, заставляя думать не о еде.

— Ты очень красивая, — невольно вырвалось у меня. В любом мире женщина остается женщиной. Камисса вспыхнула от удовольствия и кинулась ко мне на грудь:

— Как я соскучилась по тебе, но давай сначала поедим, а потом все остальное. — Игриво вильнув бедрами, она прошла и села за стол:

— Садись, Желток, у нас всего один день, чтобы нормально провести время.

— Зачем ты попросила перенести бой? — я принялся усиленно жевать, восполняя затраченную эмоциями энергию.

— Сейчас мои слуги готовят четырех самых быстрых сигов. Половина моего состояния уже обращено в деньги, зато у нас есть столько амальты, что нам хватит на всю жизнь. Я давно прикупила домик в Дола-Ач — это самый дальний городок, почти у самого моря. Там редко бывают посторонние, и городок многим мне обязан. Там мы сможем прожить не боясь никого. — Камисса изящно оторвала крылышко у какой-то неизвестной мне птицы, дичь на столе я видел впервые.

— Ты предлагаешь мне бежать и прожить свою жизнь как трусу?

Рука с крылышком птицы застыла на полпути: в глазах женщины заплескалось непонимание.

— Ты отказываешься от меня, Желток?

Мне пришлось прожевать солидный кусок мяса, прежде чем смог ответить:

— Нет, не отказываюсь. Более того, быть с тобой — это счастье подаренное Сирдом. Но, Камисса, я не убегу, завтра мне предстоит сражаться за честь школы Керал-Мака, и я выйду на бой.

— Ты идиот, — в сердцах воскликнула Камисса, — я узнавала, Джал — один из лучших бойцов во всем Сирдахе, он убьет тебя.

— На все воля Сирда, — я попробовал ножку птицы, вкус просто умопомрачительный.

— Что это? — показал на птицу.

— Да какая разница, — Камисса всплеснула руками, — это «иркал», ее разводят на севере, мне привозят слуги. Сейчас речь о твоей жизни, о нас с тобой. А тебя беспокоит лишь «иркал».

— Камисса, ты дороже всего для меня, я с радостью отдам жизнь за тебя. Подожди, дай мне сказать, — остановил порыв женщины, собиравшейся привести мне контраргумент. — Но есть одна вещь, через которую я не могу переступить — это братство школы, если я сбегу, школа просто прекратит свое существование. Никто не отдаст ученика в школу, чьи воспитанники сбегают от боя.

— Я люблю тебя, Желток, — голос Камиссы звучал печально, — мне исполнилось всего восемнадцать сезонов, когда меня выдали замуж. Я была несчастна... муж не обращал на меня внимания, только периодически приходил ночью и вел себя как кварк-«берш». После его смерти меня обложили люди, требующие вернуть их долги. Мне пришлось вникать в торговлю, выяснять, чем отличается мера дерева от меры мяса, как лучше хранить и перевозить продукты. Из какой стали покупать оружие, а какая сталь быстро ржавеет. Четыре сезона я отдавала долги мужа, потом начала богатеть, сегодня меня называют богатой, самой богатой в Даре-Ач. Но зачем мне все это, если завтра тебя убьют? Каждую ночь, что ты проводишь в своей школе, я плачу. Плачу, думая о тебе. Как мне жить, если только с тобой я поняла, что значит женщина, что значит быть счастливой?

— Камисса, — перебил девушку, — я не собираюсь завтра умирать.

На секунду глаза Камиссы загорелись:

— Ты обладаешь даром Сирда? Ты скрытый «сен-ар»?

— Нет, не обладаю даром сирда, и не скрытый «сен-ар». Но я скажу тебе так, моя родная. У одного человека спросили: в чем сила, брат? И знаешь, что он ответил?

— Что? Это был Сирдарий? — Камисса подалась вперед.

— Он ответил: сила в правде, брат! и нет, это не Сирдарий, я его, скорее, назвал бы человеком с большой буквы! Так вот, Камисса, правда на моей стороне, как и любовь самой красивой женщины Гардо-Ач!