— Госпожа пребывает в грезах.

— Давно?!

— Ради говорит, что вторую неделю.

— Он её кормит?

Теперь взгляд темных глаз изменился, в нем появилось нечто похожее на возмущение:

— Конечно. Мы заботимся о Милосердной. И она не всегда такая.

— Иди. Следи за огнем. В доме холод. Странно, что южанин этого не чувствует. Не думаешь о себе, подумай о ней.

Она выпроводила его, закрыла дверь, занялась работой. Терпеливо и аккуратно, думая, до чего докатилась. Возится с рыжей, которую терпеть не могла с самого Туманного леса. И вот же как судьба распорядилась. Даже эта холодная, невыносимая, высокомерная особа каким-то непостижимым образом стала ей семьей.

Тут сойка не удержалась от едкой усмешки, покрутив возникшую мысль и так и эдак. Выходило, что если семья, то в родственниках у нее сама Мири.

Забавно. Живот можно надорвать от смеха, рыба полосатая.

Ей не нравилось то, что давно уже происходило с Бланкой. Чем ближе они подъезжали к горам, тем более странной та становилась. Замыкалась, подолгу спала, а порой говорила сама с собой, касаясь рукой чего-то невидимого.

Госпожа Эрбет ничего не объясняла, хотя сойка много раз спрашивала у нее, что происходит. Туманное: «Я смотрю вероятности, ищу дорогу...»

Вполне возможно, она помогала, говоря, куда ехать и как, потому что они проезжали через разоренные войной герцогства без проблем, насколько вообще это было возможно в подобные времена. Одна попытка ограбления в пути, две стычки и голодный бунт в городке, из которого им пришлось бежать, плывя на лодке сквозь горящие районы, когда жар от пламени лизал лица.

Тяжелый переход через Драбатские Врата, а потом по долинам, где только совсем недавно затихла гражданская война. С каждым днем Бланка становилась все отстраненнее, все задумчивей, словно она теряла связь с реальностью, словно та переставала её интересовать.

Лишь в краткие часы она «возвращалась» — становилась прежней, отдавала приказы дэво. На взгляд Лавиани, совершенно нелепые. Иногда случались «просветления», и тогда она просто была рядом с ними, привычная, но сойка порой замечала или странную улыбку, или незнакомое движение темных пальцев. Жесты, неприсущие Бланке, но все это было столь мимолетно, что даже подозрительная убийца Ночного Клана сомневалась, что ей не показалось.

Сойка вымыла Бланке голову, расчесала волосы, нашла вместо дурацкого платья овечий свитер, шерстяные чулки, штаны. Сходила вниз, вылить грязную воду, вернулась — и увидела, что госпожа Эрбет сидит на кровати, рассеянно вытирая влажные волосы полотенцем.

— Спасибо, — сказала она Лавиани.

— Мелочи.

— За то, что спасла моего дэво.

— А... Мелочи. Зачем он жрет волосы?

Бланка улыбнулась:

— Я странно себя ощущаю. Чужая память. Чужие знания. Они наслаиваются на мои. Путаются. В них столько лжи. Многое из того, что мне видится в нитях, никогда не происходило — и не произойдет. Каждое волокно, стоит лишь притронуться к нему, поет, пытается рассказать свою историю. То, что пришло, что умерло и что не родилось. Подобное смущает сознание, и иногда я тону в этом.

— Как я могу помочь?

— Никак. Ибо это благо, потому что среди мусора видений, чужой памяти и надежд, которые мне не принадлежат, я вижу крупицы истины. То, как следует поступить, чтобы прийти к финалу.

— Финалу чего?

— Целей Мири. Моих целей.

— И каковы же они, Бланка?

— Сложны. Для моего разума. Я крохотный паучок, что ползет по огромной паутине бесконечности, и та слепит картинками. Маленькие лоскутки, пока не складывающиеся в полотно.

Сойка щелкнула пальцами в легком недовольстве:

— Честнее сказать «лень объяснять».

— Я просто знаю, что следует делать. Иногда. Это как горная тропа вдоль пропасти, которую внезапно освещает полная луна, появляющаяся из-за облаков, а потом все снова скрывается во мраке. Я успеваю сделать лишь шажок вперед.

— Ты прямо поэт. Тропа, луна. Рыба полосатая, был бы толк от всего этого.

— Он есть. Я знаю, что надо делать, чтобы пройти еще немного вперед.

— Когда мы уходили из Лентра, ты говорила, тебе надо сюда. Все ради той разломанной стены в храме Вэйрэна? Из-за волос? Это ведь волосы Арилы, верно? Ремс не сочинил. Ты послала его.

— Все так.

— И зачем они?

— В этом локоне сила. Помощь. Там спрятана нужная нить. Память... Она ждала меня тысячу лет.

Лавиани смотрела на Бланку. Та «смотрела» на Лавиани. Не торопя. Ожидая вопроса. Сойка думала. Все сказанное казалось ей бредом. Локон великой волшебницы. Именно этой. Именно здесь. Именно сейчас. Именно для Бланки. Для Мири.

— Что же там за нить, которой нет у других? Почему? Я не понимаю.

— О. Я тоже не понимала. Просто знала, что мне надо в Шаруд и здесь все станет ясно. Ты помнишь, как Мильвио рассказывал нам о пряхах?

— Тебе. Но да, Шерон мне пересказала. Что ты — одна из них. Первая за сколько-то там столетий. Что Вэйрэн их всех уничтожил. Но потом ты оказалась Мири.

— Да. Оказалась. А пряхи — это лишь мой... ее... инструмент. Мири, видя грядущее, везде создавала свои инструменты. Чтобы управлять нитями и вывести путь в то будущее, с которым можно было бы справиться. Поэтому появились пряхи. Которые не ткали нити, а растили их в себе.

— Хм... И Темный Наездник лишил тебя... её такого оружия.

— Верно. А еще он считал, что пряхи видят истинную суть. Его суть. Того, кто он на самом деле. И также надеялся, что их гибель закроет мне доступ к нитям. Не даст вернуться, как предсказано, если обрежет все возможности.

— Он ошибся?

— Нет. Пряхи среди людей, которых Мири взращивала и учила, были убиты. Все. Каждая. Но после он проиграл. Был уничтожен одним из Шестерых на равнинах Даула. И Мири смогла все восстановить. Сделала иначе, под новые задачи, которые возникли.

И Лавиани поняла.

— Храм дэво. Новые инструменты. Новые слуги. Их нити.

— Верно. Нити дэво. Мое кружево. Моя сила, что я оставила им на хранение. — Бланка немного нахмурила рыжие брови над черной повязкой. — Странно говорить «мои», а не «ее», но я часто перестаю видеть разницу. Слишком часто.

— Это то, что тебе показывают нити? Прошлое?

— Малая часть, которую я могу понять. Дэво были тем якорем, что удержал её в мире даже после того, как она умерла. Мири затерялась в кружеве, спряталась от смерти и после. — Рыжая чуть неловко улыбнулась. — По дурацкому стечению обстоятельств снова пришла в мир вместе с девочкой семьи Эрбет.

— Хорошо. Допустим. Но как связана со всем этим Арила?

Улыбка. Широкая. Веселая. Будь у Бланки глаза, они, наверное, смеялись бы. А еще в этом веселье Лавиани разглядела грусть.

Сойке стало ясно, что собеседница не торопится ничего объяснять. Вздохнула и высказала предположение:

— Арила была пряхой?

Госпожа Эрбет едва заметно покачала головой. Лавиани почувствовала раздражение, несколько раз вдохнула, чтобы успокоиться, перебирая варианты, и внезапно выпрямилась, ошарашенная идеей, от которой у нее ненадолго перехватило дыхание. На самом деле перехватило. Без дураков. Так, что больно стало под грудиной.

— Ты... Она... — пробормотала сойка. — Арила — это Мири. Эта сука Арила!

— Ну, довольно невежливо называть меня сукой.

Лавиани прищурилась. Теперь с ней говорила не Бланка Эрбет. Другой человек. Сидела она иначе. Голову держала не так. Улыбалась незнакомо, а руки складывала, как никогда не делала рыжая.

Первым желанием Лавиани было схватиться за нож. Вторым желанием Лавиани было схватиться за нож. Третьим желанием...

Сойка остановила себя трижды. Понимая, что это глупо. Совершенно глупо. Что она сделает? Приставит к белой шее и пригрозит зарезать, если здесь вновь не появится Бланка?! Смешно.

— Если ты только посмеешь причинить ей вред...

— Я не могу причинить самой себе вред. — Это был голос Бланки, но интонации все еще звучали незнакомые. — Ты не понимаешь. Мы не разные личности в одном теле. Мы. Я. Едины. Одно. Просто вернулась часть памяти. Одна нить, которая «пробудилась», когда я коснулась статуэтки. Теперь она во мне, и от этого не спрятаться. Но нет причин бояться.