Сойка посмотрела на бывшее оружие Шрева, лежащее рядом с Милосердием.

— Когда Тион забрал магию, все наши клинки погасли. Разом. Лишили нас силы, ибо те, кто находился в них, ушли навсегда. Я перестала касаться настоящей магии, но сохранила свои возможности таувина, когда остальные, те немногие, кто пережил Войну Гнева, их растеряли.

— Почему?

— У меня был колокольчик. И я все-таки великая волшебница в первую очередь, а во вторую уже таувин. Я сохранила крохи, сберегла их в первые века. Прошла через огонь, старея, но сохраняя память, и медленно, допуская столько глупых ошибок, начала возрождать нас. Однако получилось лишь с тобой. И хорошо получилось, раз он принял тебя.

— Мне же надо его тебе вернуть?

— Пф-ф. Я ни разу не смогла раскрыть его в щит, тебе же он подчиняется так, что остается только завидовать. Оставь себе.

Вир вновь взглянул на меч.

— Почему же этот клинок, да и мой уцелели, когда остальные превратились в железки?

— Да все просто. Прежний владелец Милосердия умер в годы, когда шла Война Гнева, до того, как Тион совершил свой безумный поступок. Души тзамас в нем не было, так что он все удачно проспал и дождался меня. Что касается твоего — про него никто не знал. Скорее всего, он хранился в сокровищнице треттинских герцогов, а до них — у единых королей. Возможно, с эпохи Юзель или Катрин. Уверена, должны быть и другие мечи того времени, но за жизнь я не смогла найти ни одного. То есть привозили мне много железок, но все они на момент финала Войны Гнева содержали в себе душу тзамас.

— А Фэнико?

— К оружию, которое принадлежало раньше Тиону, я в жизни не прикоснусь добровольно. Он превратил его в веер и еще непонятно что с ним сделал. Не желаю во время битвы оказаться с глупым лицом и лодочным веслом. Эта шутка вполне в духе Рыжего.

Вир улыбнулся, представляя подобную картину, и спросил:

— Выходит, в мой тоже можно вселить душу некроманта.

Нэ тут же прищурилась:

— Иди убей девчонку, и проверим. Шучу, — быстро произнесла она. — Ни к чему тебе это. К тому же с ней подобное не пройдет. Браслет Мерк попросту не позволит провернуть такое. Так что забудь. Я действительно неудачно пошутила.

— Ты меня давно знаешь, — ответил ей Вир. — Я никогда не поступлю так.

Старуха кивнула. Без сожаления или разочарования. Просто принимая сказанное.

— Вся наша сила от солнц первого мира асторэ, но, получая каплю тьмы, мы становимся еще сильнее. Раньше я никогда не думала об этом, пока была молода, но с годами, когда сидишь старой развалиной на балконе башни и слушаешь птицу в клетке, начинаешь считать, что все таувины прошлого зашли в тупик. Всего лишь капля тьмы, но она портит наши души. В нас появляется червоточина, въедается в сердце, и это год от года, век от века приводит не к благу, а к бедам. Возможно, ты тот, кто избежит такой участи, и те, кто пойдут после за тобой, также не окажутся запятнанными. Я бы очень хотела этого, Бычья голова. Хоть какого-то движения к лучшему.

— Обещаю сделать все, что смогу.

— Мне этого более чем достаточно.

Он промыл очищенную рыбу в воде, отложил в сторону, прямо на рубашку, все равно она уже вся провоняла, сказав:

— Надеюсь, когда-нибудь мы все увидим мир, из которого ушли асторэ. Их солнца.

— Может быть, так и будет. Но, если тебе хочется, одно из трех можешь повидать прямо сейчас. — И она указала на полуденный шар.

— Но это же солнце нашего мира.

— Конечно, нашего. Но светит оно оттуда. Уж поверь.

Он долго думал, принимая это вместе с летним теплом.

— Почему асторэ покинули свой мир? Пришли сюда, к нам?

— Потому что это был их мир. Полагаю, они не делили его на «свой» и... «чужой». Все принадлежало им. Ну, кроме той стороны, на которую не было доступа до появления Шестерых. Все, что ты видишь вокруг, было создано ими. Наш мир для них все равно что стол для какого-нибудь мастерового. На нем можно было создавать, а летевшие на пол стружки оставались в мастерской и не пачкали настоящий дом. Я так думаю. Правда ли это? Да какая разница, Бычья голова? Столько эпох минуло. Они давно исчезли, а тот, что спит сейчас в фургоне, хоть и вызывает во мне злость, давно уже не из созданий, что сотворили нас. У него нет изначальной магии мира, которую потом забрали волшебники и потеряли благодаря Тиону.

— И не будет?

— По счастью, теперь уже нет. Тион перерезал последнюю ниточку.

— Жаль.

— Жаль?! — вскинулась старуха. — Нет. Мне не жаль. Эти существа в Войну Гнева обманули сами себя. Дали силы Рыжему, надеясь извести волшебников. Но когда волшебники исчезли, остались лишь жалкие выгоревшие огрызки без магии, нынешние асторэ лишились возможности получить то, что было их по праву. Некому было передать им истинное волшебство. Посмейся, Бычья голова. За все эпохи не нашлось ни одного великого волшебника, который захотел бы вернуть асторэ волшебство. Ни одного.

— О чем ты?

Нэ зачерпнула горсть песка:

— Протяни руку. Ну?

Он отложил кинжал, дал раскрытую ладонь, испачканную рыбьей слизью и кровью. Нэ высыпала на нее то, что держала в кулаке.

— Вот так.

Вир тупо уставился сперва на свою руку, затем на усмехающуюся Нэ. Не поверил.

— Что? Ты серьезно?! Настолько просто?! Всего лишь отдать?

— Ну, для великого волшебника просто. Да. Лишь отдать. Как я только что тебе. Скупое действие на три секунды. Но не отдал никто. Вдумайся в это. Сперва потому, что боялись их. Потом, с появлением Вэйрэна, не доверяли. Потом шла война на истребление. Кто же отдаст врагу самое совершенное оружие? Любой молокосос, пришедший в Талорис, первым делом узнавал об этом.

— Потому что асторэ могли обмануть их?

— Что? Нет. Потому что магию можно было отдать только добровольно. Все равно как один из артефактов Шестерых — шаутту. Демоны ни в жизнь не прикоснутся к тому же колокольчику, пока сам им не дашь. Что такое, Бычья голова? На тебе лица нет.

— Значит, такова моя участь? Если бы не ты?

Меч, темный широкий клинок, все еще был у нее перед глазами. А также лицо человека, которого она больше никогда не увидит.

— Не встреть ты меня, не пройди мы путь вместе, вряд ли когда-нибудь твоя дорога пересеклась с тропами Нэко.

— Она искала тзамас.

— Она искала асторэ. Но нашла некроманта. Лишь случай. Но в его смерти можешь винить меня. Я стал той тетивой, что отправила стрелу в полет, и она нашла цель.

— Потому что рассказал о мече в Тропе Любви? Перестань. С таким же успехом я могу винить себя, что рассказала тебе.

— Нет. — Он посмотрел ей в глаза. — Я знал, кого она нашла. И, зная это, рассказал про меч. Понимал, к чему это приведет, и поступил... подло, некрасиво, жестоко. Любое из этих слов подойдет, пускай я и готов оправдаться войной.

— Жертва одного ради многих?

— Я не оправдываю себя такими высокими словами.

— Ты отдал его, чтобы она не тронула меня. Потому что не справился бы с таувином подобной силы.

— Да. Эта одна из причин, — признал он. — Хотя я очень сомневаюсь, что она пошла бы наперекор моей просьбе. Но основная: я видел, на что способен таувин с полноценным мечом. Она — тот молот, что выступит против силы Вэйрэна, если только мы сможем проникнуть в его башню. Если у Бланки получится открыть брешь на ту сторону.

— Я понимаю.

Шерон действительно понимала. Что поставлено на карту. И сколько сейчас стоит жизнь. Любого из них. Ради того, что должно быть завершено. Будущего Найли. Других.

Слишком мало. Но от этого не менее печально. Как и от знания, что готова платить цену. Порой просто неподъемную.

— Я никогда не обманывал тебя, — сказал он ей. — Тебе известно больше, чем всем живущим сейчас. О том, что происходило в прошлом, о Тионе, его выборе и планах. О том, что я узнал на Талорисе. Но ты должна понять, сейчас мы встали на дорогу, с которой нет возврата, и я хотел бы забрать свое обещание назад. О том, что ты пойдешь со мной на ту сторону. Мы не вернемся оттуда. Не желаю, чтобы ты осталась в том мире. У тебя есть еще дела здесь.