По алому, впитавшему в себя зарю небу расходились круговые волны, и возмущенные этим облака — целыми легионами — трусливо бежали, стремясь поскорее скрыться за горизонтом. Те из них, кто не успел, рассеивались по небу, словно мука по широкой тарелке, а затем сгорали, обращаясь в странную плоскую радугу, захватившую весь небосвод.

Небо дрожало точно так же, как и земля, кашляло больным громом, и разветвленные корневища молний врезались в горные пики, выбивая из них золотые искры.

Горячий вихрь змеей прополз через всю долину, без злобы обнял девушку, даря огонь солнца сквозь тонкое пурпурное платье. Пурпур — её любимый цвет, совершенно не подходил к сегодняшнему случаю.

И к её настроению.

Она присела, коснулась ладонью все еще теплой земли, подобрала пару похожих на кубики камешков. Нет. Не камешков. Спекшиеся косточки какого-то несчастного зверька, не успевшего убраться, когда мир стал меняться. Повинуясь наитию, девушка убрала их в маленькую поясную сумочку.

— Ты плачешь, Младшая, — мягким шепотом обратился к ней Нлон. — Есть ли повод для грусти?

Она подняла на него глаза. Высоченный и внешне совершенно нескладный, её учитель обладал невероятной пластикой движений. Он не шел — танцевал, стелился над землей, и его призрачный плащ из теней летел на весеннем ветру, мерцая искрами, что были основой его крови.

Мерк, немного стыдясь чувств, вытерла мокрые щеки:

— Во мне слишком много эмоций, только и всего. Я восхищена тем, что у тебя получилось. Она прекрасна. Этот последний штрих сделал всю долину настоящей драгоценностью.

Теперь они оба смотрели на антрацитовую башню, состоящую из немыслимых граней, углов, шипов, острой чешуи и пронзающих алое небо шпилей. Мерк до сих пор ощущала, как появление строения в этой реальности заставляет воздух слабо звенеть.

— Она одна из двух, что будут.

— Зачем они тебе?

— Нам, Младшая. Вторую построят Нилн и Текл. Моих сил на нее уже не хватит.

Она хотела указать, что учитель не ответил на вопрос, для чего его народу требуются башни, но он заговорил первым:

— В твоих глазах не только восхищение, дочь моя. В них бездна печали. Что не так?

Девушка протянула к небу узкую ладонь с длинными пальцами, словно бы закрываясь от солнца.

— Я урод. — В её голосе послышалась жесткость к самой себе. — Вы призвали нас в одно время, выбрав самых талантливых из всех людей. Семерых. Мне было четырнадцать. Теперь двадцать два, и ты сам знаешь, чего я смогла достичь за прошедшие годы.

Он ничего не сказал. К чему? И так всем вокруг известно, чего достигла Мерк.

Ничего.

Она единственная, у кого дар не проявлялся. Мерк ощущала его, но никак не могла ухватить. А точнее, разбудить.

— Мальт и Моратан могут открывать дорогу в ваш мир, смотреть на солнца и луны. Мири способна ткать нити, Миерон... — Мерк осеклась, поняв, как глупо перечислять все, что умеют другие. Уж Нлону, как призвавшему их, это известно куда лучше, чем ей. — Тебе не кажется, что я достаточно выросла, учитель? Сколько ты будешь беречь меня от правды?

Асторэ сел на теплую землю, подтянул длинные нескладные ноги к подбородку, плащ из теней укрыл его, и когтистая рука похлопала рядом, предлагая Мерк присоединиться.

— Ты должна понимать, Младшая, что правда многогранна.

— Правда пряма. Лаконична. И понятна. Иногда для того, чтобы озвучить ее, следует лишь сказать «да» или «нет». Так ответь. Я смогу использовать твое волшебство?

— Нет.

В носу предательски защипало, но на этот раз девушка справилась с эмоциями, приобняла учителя и коснулась губами его сухой, горячей щеки.

— Спасибо.

— Что забрал у тебя надежду? Ты не понимаешь, Младшая. Не понимаешь своего собственного дара. Он у тебя особый и не позволит использовать мою магию. То, чем владеют асторэ, в большинстве своем недоступно людям.

— Но Мальт...

Нлон поднял ладонь, прося не перебивать его:

— Вы семеро — единственные из племени, в ком мы нашли предрасположенность к волшебству, хотя изначально никто из нас не ставил такой цели — учить вас подобному.

— Мали и Мири начали учиться сами...

— Да. И стали совершать ошибки, которые касались всех нас. Поэтому я выступил за то, чтобы помочь вам познать мир таким, каков он есть. Но то, что вы используете, — это не наша магия. Не наша сила. Вы как цветы, что ловят скудный свет далекого холодного солнца, который течет из мира Трех Солнц и Двадцати Лун.

Она знала, о чем говорит учитель. То, что использовали её братья и сёстры, лишь капля от магии, принадлежащей асторэ. Никто из людей не смел зачерпнуть больше, ибо их тела были неспособны вместить в себя великую силу, текущую из соседнего, истинного мира создателей. А Мерк не могла и этого.

— Мы долго ждали тех, кто способен помочь нам. Эйвы, уины, д’эр вин’емы — они не подходят, хоть и любимы нами. Лишь вы, люди, оказались близки к тому, чего мы так долго искали.

— И в итоге наше появление здесь травит этот мир и убивает его.

Нлон издал немного насмешливый звук, отчего искры в его сосудах замерцали звездным светом.

— Зная твою натуру... Ты в этом винишь исключительно себя, Младшая.

Мерк, ничуть не улыбнувшись, серьезно ответила:

— Все человечество. С нами вы совершили такую же ошибку, как и с гвинами. С них ведь все началось.

Искры учителя погасли, он весь окутался в тени и туман, возвращаясь мрачными думами во времена, трагичные для каждого асторэ. Когда им пришлось уничтожить тех, кого они создали еще до людей.

— Гвины умели черпать силу той стороны. Их желания были порочны и опасны.

— Знаю. Вы приняли решение.

— Оно было тяжелым, но правильным.

Мерк вздохнула и прижалась головой к его плечу.

— И вот появились мы.

— И вот появились вы.

Они смотрели, как остывает небо, теряя алые краски, наливаясь светом обычного дня. Потревоженная земля все еще дрожала и вздыхала.

— Мири говорит, что все наше существование — повод для грусти асторэ. Что мы ваше разочарование, такое же, как гвины. Червоточина, сжирающая мир. Что наше будущее предопределено и принесем мы вам лишь беду.

— Мири не всегда права, Младшая. Порой она считает, что видит грядущее, но забывает о переменчивости нитей. Вы не ошибка.

— Скажи это моему дару. Ведь я единственная, кто связан с той стороной. Как гвины.

— Гвины могли черпать силу, для вас же тот мир закрыт точно так же, как для нас. Поэтому ты и не сможешь пользоваться магией.

Он не добавил «никогда», но это слово прозвучало в голове Мерк. Никогда она не станет той, кем должна была стать. Потому что не может черпать, как другие, из источника асторэ. Ей подвластна лишь тьма, которая под запретом...

Пламя разгоралось плохо.

Огонь, словно не желая участвовать в том, что задумала Мерк, гас не раз и не два, отказываясь прикасаться к пище, будто считая её отравленной. Потом, спустя время, показавшееся Младшей вечностью, он согласился принять солому, кленовые листья и уголь из южных шахт. Но все еще не хотел расти и сварливо чадил. Она проявляла с ним терпение, точно с капризным больным, взращивала на ладонях, мягко дышала, отдавая ему свои силы, шептала о том чуде, что уготовано им создать, уговаривала много часов.

И наконец жестокосердное пламя прислушалось к ученице асторэ. Неожиданно вспыхнуло так, как вспыхивает ночью венец пробудившегося вулкана. Рёв потряс все основание пустующей башни, эхо стремительным голубем заметалось, ударяясь о стены, врезаясь в лестницы и мчась по высоким пролетам, не слышимое никем, кроме нее. После пламя сыто ревело, щедро отдавая жар горну, и басовито пело, порой поддерживаемое шумным дыханием раздуваемых мехов.

Никто не беспокоил Мерк. О ней словно забыли, потеряли в самом сердце башни, среди лабиринта коридоров и негромких всплесков воды вечно тёплых бассейнов, в которых ночами дно мерцало бледно-голубым светом невидимых звезд. Она скрылась, желая отвлечься от всего, забыть о своих неудачах.