Обвинив несчастную в убийстве, Лурозная тайком от правительства и своего мужа — губернатора, сжигает (точнее, она так думает) ведьму на костре, в отместку за единственного племянника. Хотя, как вам сказать «в отместку». Лурозная была до смерти жадной и сварливой бабой, которая только и ждала несчастного случая со своим ненавистным Сашенькой. Спросите, зачем же она так отомстила бедной девушке? Помимо всего прочего, скверная душа этой женщины была полна гордыни, что не давала спать по ночам всем, включая слуг поместья. Она, то и дело, доказывала, что Ярилова, чёрт бы её побрал, напрасно перешла ей дорогу, и оспорила доводы по поводу суждений Декарта.

Мария, измученная всеми событиями, возвращается в день своей казни, в родную деревню, по дороге, умоляя небо, сохранить жизнь любимому брату.

Молодая, почти нагая, испачканная сажей, блондинка, постучалась в дверь. Так тихо, так слабо, что и сама засомневалась, что двери отворят. Внезапно, с знакомым скрипом, двинулись петли и перед ведьмой предстал старый дедушка. Тело его было всюду испещрено язвами рытвинами от прошлых болезней. Глаза заплыли старческой пеленой.

— Маньюшка… — почти шёпотом, сказал он — Вернулась — таки.

Спустя некоторое время, девушка попивала только заваренный травяной чай, а дед Макар стряпал что — то в печи:

— Сколько тебе стукнуло, Макарушка? — она не видела его, как пожилого. Он оставался для ведьминых глаз, тем же десятилетним мальчонкой. Таким же резвым и весёлым.

Морщины заполонили лицо спасителя, так что, и не было уж различимо, улыбается он или плачет.

Дедушка аккуратно достал противень с потрескавшимися яйцами и быстро (насколько мог), донёс до обеденного стола.

Стол, кстати стоял, напротив того самого окна, через которое когда — то, маленькая Марка заметила Ярило. Перед глазами всплыл день последней встречи. Макар заметил перемены в лице сестры:

— От чего, Марьюшка, пригорюнилась? — обстукивая яичко по столу, поинтересовался он.

— Да так. Былое вспомнилось.

Макар поднёс уже очищенное яйцо сестре под нос:

— Сто первый мне пошёл, сестрица. — он решился не допытываться более глубоких причин печали и выбрал просто быть заботливым братом.

Машка удивлённо раскрыла глаза:

— Так, что же, девяносто лет прошло?

— Поди уж так.

— Какой кошмар! — девушка вскочила и подошла к окну. Она приобняла себя за плечи и стала всматриваться в даль. Теперь уже, ночного горизонта.

Сейчас она стояла в платье Алёны и сильно напоминала Макару мать, чем он и поделился, заставляя Марьюшку, смущённо опустить голову.

— Всё ещё похожа на неё… — аккуратно присаживаясь за стол, поделился старик — Ты ведь знашь, Манька. Хотя, откуда ты знашь… Ты ведь, когда пропала, матушка тебя искать приказала. Вся деревня видела, как ты в воздухе парила. Про то уж и местный писун, поэт по вашему, что — то настрочил, а мамкай: «Нет, ищите! Дочь она моя, чего вам ещё надо?!» Каждую ночь, с рождением Иванушки, младший братец мой. Ты не смотри, Марьюшка, он уж давно почил, болезнь, проклятая скосила. Жаль, не познакомились… Так, каждую ночь, мамкай ложилась, да богу всё молилась. Всё просила, чтоб ты нашлась. А потом уж стала просить, чтобы ты жива была, да здорова. Так и померла с этими словами на губах. Ну что ты, милая? Чего плакать — то? По живым плакать надо, о мёртвых — то уж рыдать не надо! Никак не надо! — вещал Макар.

Сразу после рассказа, он зашёлся сильным кашлем. Не желая, чтобы младшая сестра видела последствия болезни, всё отворачивался и отхаркивал в платок, стараясь прятать ткань за пазуху. Но в один момент, в разговоре, позабыл об этом, и Машка стала расспрашивать причину кровавых пятен:

— Так ведь, оспа, Марьюшка, она никого не щадит. — слегка успокоившись, ответил дедушка — Уж сколько у нас народу слегло, а я всё жил — не тужил. Да видно, тебя ждал, сестрица. Теперь и мне пора уж…

— Ты просил, чтоб я тебе помереть не дала! Помнишь, в первую встречу нашу, ты сказал: «Умирать не хочу!»

Старик слабо засмеялся, теперь сестра его придерживала за руку возле стола, чтобы он не упал ненароком назад. Тело быстро слабело.

— Так, помню. Как не помнить…

— А хочешь, исполню желание твоё? Хочешь? — с слезами на глазах, вопрошала Маня.

Макар хотел было что — то сказать, но приступ снова завладел лёгкими. Предсмертный хрип пронёсся по хате.

— Макар! Макар! Скажи, хочешь или нет?! — кричала ведьма.

На пожилых глазах выступили слёзы. Хватка за сестринский рукав быстро слабела.

— Ты, Марьюшка, прости нас окоянных. Я ведь, — он снова закашлял — Я ведь, рассказывал детишкам истории твои. Сумасшедшим прозвали, а тебя слушать хотели. Ты, Марьюшка, не печалься, родная моя. Всё хорошо, так ведь надо. Так правильно.

— Ты ведь даже не сказал ничего про то, что я не постарела совсем! — пытаясь растянуть момент, заметила блондинка — И не сказал ничего, будто надо так! А откуда узнал, что я это? Почём знал, что непременно я за дверью стою? На кой открыл?

Изо рта Макара слегка показалась кровь. Спокойная улыбка озарила старческое лицо:

— А глазищи твои, с чем спутать прикажешь? — он потянулся к девичьему личику — Глаза твои серые, Марьюшка. Глубокие.

Сейчас он знал значения этого слова. Сейчас он знал его наверно.

Лицо замерло в счастливой улыбке. Глаза застыли в спокойном настрое. Тело обмякло на сестринских руках.

Девушка взвыла.

— Нет! — она аккуратно перетащила брата на кровать.

Следом приподнялась над телом. Выставив руки вперёд, начала что — то шептать.

— Ни явь, ни Навь. Оставь, оставь. — говорила она раз за разом — Оставь, оставь. — повторялись строки.

Внезапно небо на улице почернело пуще прежнего, луну затащило облаками, следом, в избу ворвался ледяной ветер. Ведьма не прекращала.

Платье развивалось над мёртвым телом, волосы приобрели вновь седой окрас. Марена пробуждалась с каждым словом, природа приветствовала преемницу Зимней Богини.

Чуть погодя, сквозь бурю, стал виднеться силуэт. Ещё спустя немного времени, через порог переступил знакомый дед. Он оглядел хату и, отыскав сестру, быстро к ней рванул, прихрамывая:

— Марьюшка! А ведь боле не кашляю! — хвалился Макар — И силёнок, сестрица, хоть сейчас на поле!

Мария, завидев брата, замерла. Она моментально осознала произошедшее и упала на пол, зарываясь руками в волосах.

— Прости, Макарушка! Не смогла отпустить! Не смогла! Дух ты теперь несчастный, скитаться теперь тебе! Ой, братец! — кричала дева навзрыд.

Дедушка, кряхтя и придерживаясь за поясницу, подошёл поближе:

— Ну ты и дурна, Манька! Я ведь того и хотел, чтоб тебя видеть, да с кашлем распрощаться. — улыбаясь, напомнил он — Ну чавой ревёшь — то? Чавой ревёшь?

В голове всплыл образ Ярило, который девушка быстро прогнала.

— Прости меня, Макарушка. — обнимая брата, выговаривала Маша — Прости меня.

Макар, улыбаясь, гладил сестру по голове.

— Всё правильно, окаянна. Всё правильно, милая. — тихо шептал он.

Машка спокойно сопела на плече у что — то быстро печатающего Сани. Компания выехала, как пару часов назад, и долгая дорого успела сморить всех по очереди.

— Не боишься, что Фея тебя спалит? — выжимая тормоз, спросил Вано. Машина остановилась на светофоре.

Он говорил довольно тихо, почти шёпотом, но уверенно разглядывал Саньку на заднем сидении.

— Да завали. — блокируя экран, ответил друг.

Ванька, пожав плечами, снова вдавил педаль газа. Николя рядом тихонько стонал во сне, от чего водителю приходилось его постоянно тормошить. Сейчас рыжий, в очередной раз, начал издавать скулящие звуки и Ванька толкнул его рукой:

— Опять? — с трудом открывая глаза, спросил Колька.

— Опять. — подтвердил лидер — Что на сей раз снится?

Николя потянулся, заставляя сиденье разложиться сильнее:

— Всё то же. Эд, авария, клиническая смерть, кома. Каждый раз, как засыпаю, всё по кругу.