Мама аккуратно его распаковала и нарезала. Протянув каждому по куску, семья приступила к трапезе:

— Не боись, Эдик! Я тебе потом ещё куплю! — обещала Маринка — Я на работу иду устраиваться! — весело объявила она.

«В пятнадцатилетнем возрасте?»

— В пятнадцатилетнем возрасте? — озвучил мои мысли отец — Ну, что же. — он сунул ложку в рот — Похвально, шпулька.

«А как же экзамены?»

— А с экзаменами не тяжко будет? — теперь мама переняла на себя инициативу телепата — Как собираешься заканчивать школу?

Маринка моментально погрустнела. Плечи её ссутулились, а лицо более не блистало тем энтузиазмом, что был в самом начале.

— Нет, я же не против. — начала маман — Я говорю просто, что может быть тяжело.

— Всегда тяжело. Всем тяжело.

Опаньки, начинает огрызаться. Это плохо.

Знаете, как работает включение режима «Ненавижу своих родителей»? Через их фразы: «Я хочу, как лучше».

— Ну, дочка, мама права. Мы же, как лучше хотим.

В яблочко, бать.

Маринка резко подскочила и психанув, выбросила кусок только — только отрезанного торта прямо в урну. Мать закатила глаза:

— Что за выходки?! — женщина подскочила следом.

— Да я вам же, блин, помочь хочу! Да вы же сами не верите, что Эд после такой аварии, блин, встанет! Пелёнки — распашонки, кресло инвалидное, а сиделки?! Я вот зашла посмотреть, сколько стоит в день сиделка! Да вам не в жизнь не потянуть без моей помощи!

Я округлил глаза.

Не от того, что был удивлён сказанному. Конечно же, нет. Осуждать за страх потерять близкого или потеряться в близком, это не причина для осуждений. Я был удивлён той спеси, что вырвалась из младшей сестры. Девочка быстро краснела, оголяя правду и искренность своих слов.

Родители, глядя на дочь, молчали. Даже мама, имеющая способность моментально ориентироваться в подобных ситуациях, была растеряна. Я часто устраивал истерики из — за бесполезных причин. И сейчас жалею. Но разница в том, что Маринка, будучи примерной дочерью, сейчас кричала на родителей по причине моего состояния. Это не одно и то же, в сравнении с отстаиванием своих долбаных прав, погулять с друзьями и обязательно до двенадцати ночи. Это куда больнее.

Мать попыталась приблизиться к дочери:

— Не подходи! Лучше не подходи! — Марина, цепанув рюкзак с вешалки, выбежала в коридор. И я уверен, читатель, по улице она летела в бахилах. Я знал, что она чувствует. Я же только недавно вышел из этого возраста. Обиду за то, что не верят в неё. Не признают. Моя милая девочка, если бы я только мог сказать тебе, что ты всё делаешь правильно. Я обещаю, сестрёнка, я выкарабкаюсь. Я сделаю всё, чтобы встать на ноги. Ты накопишь деньги себе на машину, на Универ, но я не позволю этому миру заставить тебя тратить деньги на моё жалкое «доживание», если такое и предстоит… Я обещаю тебе, моя милая сестрёнка. Я обещаю.

Время 21:23

Я ясно видел эти цифры на часах, когда спина неприятно зачесалась. Чёрт побери, и ведь дотянуться никак. Губа потянулась вверх, я издал сдавленное мычание.

В палате кроме меня никого не было. Родители поехали домой, полагаю, разговаривать с Маринкой. Зуб даю, там они её не обнаружили. Она пошла к своему бойфренду, Артёму. Удивительный человек, кстати. Передаёт мне каждый раз оригами в виде птичек. Все фигурки, в последовательности даты появления, гордо выставлены на подоконнике.

Зуд начинал меня безумно раздражать. Как будто, комар кусал в одно и то же место. Какой кошмар! Только снимите с меня эти долбанные гипсовые кандалы и покажу вам, кто в доме хозяин.

Внезапно, за мутным стеклом входной двери, появился силуэт. Я напрягся.

Ко мне постучали. Я оценил шутку, но читатель, согласись. Она довольно злая.

— Согласна, злая. — в комнату вплыла та самая мадам, что растворилась по волшебству, выпав из окошка — Опять сам с собой общаешься?

Я в темноте палаты никак не мог рассмотреть лица говорящей, девушка со скрипом протащила табуретку и поставила напротив меня.

— Ну, Эд, как поживаешь? — лунный свет будто избегал лицо незваной гостьи. Я был не в состоянии рассмотреть её — Ты знаешь мою дорогую Мару, дитя.

Ничего не понимаю. Дитя? Сколько лет этой даме?

— Поверь, сколько мне лет, тебя волновать не должно вовсе. — женский силуэт приподнялся и начал приближаться ко мне — Понимаешь, тут такое дело. Тебя тут быть, явно, не должно. — поднимаясь рукой вверх по одеялу, оповестила нечистая. Когда она дошла до моей груди, женские пальцы принялись отстукивать ритм по забинтованной поверхности — Ну, так. Какой выход?

Из палаты.

— Шутник! — девушка рассмеялась. Наконец, я рассмотрел её лицо. Юное. Бледное. Наивное. Прямо, как у Маринки. Глаза… Глаза… Не могу никак увидеть её глаз. Темнота намеренно их укрывала под своим крылом. Волосы седые. Да, это точно она. Нет, читатель, я не сомневался. Я лишь слегка надеялся на ошибку — Более, ошибок, Эдуард, не будет.

Она медленно приблизилась к шее. Мощная хватка настигла меня, словно хищник жертву. Я почувствовал, как начинает жечь кожу. Резко незнакомка отдёрнула руку:

— Вот стерва! — воскликнула она — Ну, раз физически тебя не добить! — Седоволосая выставила руки вперёд.

Боль. Какая неописуемая боль в сердце, словно его кто — то сжимал внутри. Меня начинает рвать на части от осознания скорой кончины.

Как же так? Что я такого сделал? По какой причине всё происходит именно здесь, именно со мной? Нет — нет, читатель, причины, наверняка, есть. Конечно, есть! Я врал, блудил, бухал! Но за что?! ПОЧЕМУ Я?!

Страх. Он накатывает волнами. Не могу справиться с этим. Как справиться с этим? Слышу свой крик.

Потерять их снова… Потерять их навсегда. Что за мука?! Что за мука, дать надежду и отобрать её следом?!

Я люблю вас, мама, папа! Люблю тебя, Маринка!

Вспышка.

Темнота.

Боли больше нет.

Открываю глаза. Сквозь сонную пелену едва ли могу различить людские силуэты. Моргаю.

Вдох.

— Маня? — тихо спрашиваю я.

Блондинка ошарашенно всматривается в моё проявляющееся тело:

— Эдик?

Возле берёзы теперь стояла пара чёрных туфель. Ванька быстро закапывал руками вырытую яму, потому как, где — то пять минут назад, ребята дали отмашку: Бал завершился, ужин окончен, пора валить! Толпа по частям выходила из здания с многочисленных дверей. Люди расходились в разные стороны, образуя целую сетку.

— Не успеем! — притоптывая землю, шипел Ванёк — Чёрт побери!

Машка вернула грабли на прежнее место и приложив указательный палец к губам, кивнула вперёд. Блондин повиновался и перевёл взгляд.

Впереди, совсем близко, среди кустарных крокодилов и зайцев, обжималась молодая пара. Руки молодого человека то и дело пытались залезть под короткое платье. Девица, часто хихикая, в шуточной манере, убирала руку поклонника.

— Хватит, Роберт, хватит! Что вы такой неугомонный? — поправляя лямки платья, удивлялась дьяволица — Ну, что же вы!

— Я сгорайу от свойэй любфьи к вам! — на ломанном русском, объяснялся парень — Дайте же мне! Дайте мне вашу…

— Жесть. — шёпотом констатировал Вано — И долго нам так сидеть? Пока они не угомонятся?

— Дело — дрянь. Телефон есть?

Блондин, немного постукав по карманам, протянул мобильник подруге. Та, набрав какой — то номер, сказала только одно слово: «Можно», и по всему объекту в миг включилась пожарная тревога. Любовники, испугавшись, сорвались с места. Примечательно, что, когда девушка споткнулась, парень, махнув рукой, побежал дальше. Это позабавило Ваньку и он, будучи, человек весьма искренним и далеко не «этичным», громко заржал и стал показывать пальцем. Машка, отвесив ему подзатыльник, затащила неугомонного товарища в кусты. Похотливая самка, в то время, недовольно оглядевшись и, никого не приметив, рванула дальше. Ваня еле — еле сдерживался, чтобы не издать лишнего писка, наблюдая, как деваха неуклюже спотыкается о расстёгнутые ремешки на туфлях.