Ты, о наилучший из государей, свершая великое, ожидал от меня похвал и речей, посвященных твоим деяниям, а я изощрял ум, дабы в своем слове не отстать от этих подвигов[435], словно какой-нибудь борец, усердно тренирующий тело при вести о том, что явится сильный соперник[436]. Итак, я говорю и буду говорить и не обойду неправедным молчанием его подвиги, и другие услышат мои песни, но сам он, одержавший многочисленные победы, лежит в могиле, лишив вселенную ее прекрасных и благородных надежд. Погиб Агамемнон, но тот был всего лишь царем Микен; погиб и Кресфонт, но тот властвовал над одной Мессенией; и Кодр, но тот повиновался оракулу; и Аякс, но тот был малодушным военачальником; и Ахилл, но тот поддался любовной страсти и гневу и вообще был мятежным; и Кир, но тот имел двоих сыновей; и Камбис, но того охватило безумие. Умер и Александр — однако не от руки врага и дав при этом повод для упреков других людей[437]. А тот, власть которого простиралась от запада до востока, кто обладал душою, преисполненной добродетели, кто был молод и не был ничьим отцом, повержен каким-то ахеменидом![438] Услыхав об этом, я воззрел на небо, ожидая росы, смешанной с кровью, какую ниспослал Зевс на Сарпедона[439], — но не увидел ничего! Хотя, возможно, он ниспослал ее на мертвое тело, но в ходе сражения, в пыли и крови от резни, большинством воинов она осталась не замеченной. О храмы, святилища и статуи, выносимые из царских дворцов! Он воздвиг вас, дабы вы, находясь рядом, свидетельствовали о его деяниях, а те с позором вас низвергли, говоря при этом, что освобождают место. О тот, кто многих заставил оплакивать себя и кто внимал плачу не «день», согласно стиху поэмы[440], но и поныне, и впредь оставляет людей во власти горя — «воды доколе текут и пышно древа расцветают»![441] Кто-то, возвестивший о твоей кончине, уже был засыпан камнями на месте[442], как будто он сам был твоим убийцей или же возвестил нечто невозможное — как если бы он сказал, что умер один из богов. Случалось иному проходить без слез мимо могилы сына, но кто бы ни обратил взор к твоему изображению, тотчас проливает потоки слез, одни — называя тебя сыном, другие — отцом, все же вместе — своим спасителем. О, сиротство, каковое овладело землею — тою, что ты излечил от недуга, словно искусный врач, а затем снова отдал во власть лихорадки и прежних болезней! О, несчастные мои седины, о двойная скорбь — с прочими оплакивать царя, а самому — товарища и друга! Ты торопился мне помочь, давая права наследства моему побочному сыну[443], а я сдерживал твое рвение в надежде, что сам умру раньше, а ты поможешь ему в этом деле. Мойрами же было предопределено иначе: я сочинял речь — снадобье для примирения твоего с городом[444], а ты умирал, и снадобье это осталось без применения. Да и вообще я стал вялым в сочинительстве речей, подобно тому как чрево матерей становится бесплодным от великих страданий. Лишась рассудка, я не без труда снова пришел в сознание[445]. А лучше было бы лежать безразличным ко всему, в полном неведении, вместо печали пребывая в безумии, раз никто из божеств уже не превращает горюющего человека в камень, в дерево, в птицу[446]. Либаний НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ ЮЛИАНУ Следовало бы, о слушатели, ныне свершиться тому, что являлось предметом моих и всеобщих упований, — чтобы Персидская держава сокрушилась, чтобы земля персов находилась под властью римских правителей, а не сатрапов, и управлялась бы в соответствии с законами, чтобы храмы наши украсились добычей, привезенной из тех мест, и чтобы победитель, восседающий на царском троне, принимал поздравления со своей победой. Вот что, полагаю я, было бы и справедливым, и подобающим, и достойным того обилия жертв, которое он принес[447]. Но поскольку завистливое божество[448] оказалось сильнее благих упований и мертвым был принесен от Вавилона[449] тот, кому немного оставалось до окончания свершений его, и поскольку, хотя много слез о нем было пролито, однако воспротивиться сей кончине мы не в силах, приступим же к единственному, что нам остается, а для него будет наилучшим, и скажем несколько слов о его подвигах в присутствии других слушателей, раз уж самому ему не суждено внимать похвале собственным деяниям! Ибо, во-первых, мы поступили бы несправедливо, если бы лишили его заслуженной награды, в то время как он на всё дерзал, дабы удостоиться похвалы; а во-вторых, было бы великим позором не воздать умершему той чести, каковую мы оказали бы ему при жизни. Ведь сие есть проявление крайней льстивости, когда угождают человеку, пока он жив, а умершего оставляют в забвении, ведь живым можно доставить удовольствие если не словом, то многими иными способами, в отношении же умерших нам остается только одно — славословия и речи, на вечные времена сохраняющие для потомства их доблестные деяния. Что до меня, то, не раз собираясь произнести похвальное слово этому мужу[450], я всегда находил, что речи мои слабы в сравнении с его подвигами, однако никогда, клянусь богами, не досадовал я на то, что доблесть государя, бывшего моим другом, превосходит искусство софиста, столь сильно к нему привязанного. Ибо я полагал, что сие на пользу всем гражданам — если тот, кто принял власть ради спасения своей державы, не оставил никому возможности сравняться речью с его великими свершениями. Но я, кто даже подвиги его у берегов Океана[451] не был в силах восславить достойно, — в каком положении оказался бы я ныне, будучи вынужден в одной речи рассказать и о них, и о походе его против персов? Право, если бы сей муж милостью подземных богов вновь обрел бы жизнь, дабы содействовать мне в сочинении таковой речи, и тайно от всех остальных стал бы моим помощником в этом усердном труде, то и тогда, я полагаю, речь моя не была бы вполне соизмерима с его деяниями, и хотя была бы гораздо лучше, чем теперь, но всё равно не обладала бы тем величием, каким подобает. Так на что же мне уповать, принимаясь за столь серьезное дело даже и без этакой помощи?! Если бы прежде не замечал я того, что вы, прекрасно сознавая, сколь намного дела превосходят слова, всё же восхищаетесь моими речами, то не в укор было бы мне мое молчание. Но поскольку вы и тогда хвалили их и неизменно выказывали мне свое одобрение, то я, не находя достаточного оправдания для своего молчания, попытаюсь всё же воздать долг государю и моему другу. Немало было у нас правителей, душой благородных, но родом незнатных, способных оберегать свою державу, но стыдившихся говорить о своем происхождении, так что ораторам, их восхваляющим, предстояла нелегкая задача — исцелять их от этой раны. Но сей муж не обладает ничем из того, что препятствовало бы похвале. Первым делом скажу я о его происхождении. Дед его был государем[452], который менее всего стремился к обогащению и тем заслужил величайшую любовь своих подданных. Отец же его, государев сын и брат[453], имевший больше прав на власть, чем тот, кому она досталась[454], невзирая на то, пребывал в спокойствии, одобрял нового правителя и до конца своих дней жил с ним в дружбе и согласии. Женившись на дочери наместника[455], человека дельного и благоразумного, к каковому даже победивший недруг его проникся уважением[456] и увещевал своих сановников управлять, беря с него пример, он производит на свет этого благороднейшего мужа и оказывает честь тестю, назвав его именем своего сына. И вот, Константин умер от недуга, а чуть не весь род его — и отцов, и детей в равной мере — сразил меч[457]. Однако сей муж и единородный старший брат его избегли великого избиения, причем одного из них спас недуг, представлявшийся достаточно опасным, дабы завершиться смертоубийством[458], а другого — его возраст, ибо он лишь недавно был отлучен от груди[459]. Старший проявлял больше интереса к иным занятиям, нежели к красноречию, полагая, что так он менее всего вызовет зависть, в младшем же божество, к нему благоволившее, пробудило любовь к речам, и он — внук государя, племянник государя и двоюродный брат государя — упражнялся в них в городе, величайшем после Рима[460], посещая там школу и держась при этом скромно, ничем не выражая недовольства и не желая привлекать к себе внимания толпою прислужников и шумною свитой. А был при нем только евнух — надежнейший страж целомудрия — да еще один воспитатель, не чуждый учености[461]. Одежда его была проста, в обращении с другими он не обнаруживал надменности, но первым вступал в беседу, не презирал бедняков, являлся на приглашения, а придя, ожидал, пока его не позовут, стоя там же, где полагалось стоять и остальным, слушал то же, что и остальные, и уходил вместе с ними, ни в чем не требуя к себе особого отношения, так что посторонний, оглядев толпу учеников и не зная, кто они и чьими детьми являются, нипочем не догадался бы о его высоком звании. вернуться Ты, о наилучший из государей, свершая великое, ожидал от меня похвал и речей... а я изощрял ум, дабы в своем слове не отстать от этих подвигов... — Вероятно, имеются в виду две речи, написанные Либанием по личной просьбе Юлиана. Первая из них — «Приветственная Юлиану» — была заказана императором Либанию при их первом знакомстве, в июле 362 г. н. э., когда Юлиан прибыл в Антиохию (см.: Либаний. Письма. 64В). Вторая — «На консульство Юлиана» — написана полгода спустя по случаю вступления императора в четвертое консульство (1 января 363 г. н. э.). Эта речь, подробные рекомендации по составлению которой были даны Либанию самим Юлианом (см.: Либаний. Письма. 785), принесла оратору большой успех (см.: Либаний. Жизнь, или О собственной доле. 127-129). вернуться ...при вести о том, что явится сильный соперник. — Намек на ораторскую славу Юлиана (см. примеч. 11). вернуться Погиб Агамемнон ~ дав при этом повод для упреков других людей. — В данном пассаже Либаний перечисляет различных мифологических героев и исторических лиц — царей или воинов, которые так же, как и Юлиан, погибли насильственной смертью или же ушли из жизни добровольно. И хотя оратор считает, что в каждом из упомянутых случаев смерть была либо заслуженной, либо неизбежной, он убежден, что ни та, ни другая причина не годится для объяснения гибели Юлиана. Агамемнон по возвращении в Микены был убит своей женой Клитемнестрой и узурпатором Эгисфом; этот миф положен в основу трагедии Эсхила «Агамемнон», входящей в его трилогию «Орестея». Кресфонт, один из представителей рода Гераклидов, захватил вместе с братьями Пелопоннес и после его раздела стал правителем Мессении, женился на Меропе, а затем был убит двумя ее сыновьями от Полифонта (см.: Аполлодор. Мифологическая библиотека. II.8.4—5). Кодр, последний царь Афин, узнав, что дорийцы получили оракул, предвещавший им победу над Аттикой, если они не убьют афинского властителя, решил пожертвовать собой ради спасения города: переодевшись нищим и выйдя за городские ворота, он затеял ссору с врагами, в ходе которой был убит (см.: Юстин. Эпитома Помпея Трога. II.6.17—21). Эант, или Аякс Младший, при взятии Трои оскорбил богиню Афину, обесчестив в ее храме прорицательницу Кассандру; за это Афина и Посейдон жестоко наказали Аякса: ахейские суда, возвращавшиеся из-под Трои, погибли в кораблекрушении, а сам герой утонул (см.: Гомер. Одиссея IV.499—511; Аполлодор. Мифологическая библиотека. Э.VI.б). О гибели Ахилла см. примеч. 12 к «Меланкому». Персидский царь Кир II Великий пал в сражении со скифским племенем массагетов (см.: Геродот. История. 1.201—214) и оставил после себя двух сыновей, один из которых, Камбис, унаследовал царский престол и продолжил дело отца (см. примеч. 14 к «Надгробной речи Сократа»), а впоследствии умер от раны, которую по неосторожности сам нанес себе мечом, садясь на коня. О «безумии» Камбиса говорит Геродот, описывая действия персидского царя в Египте, когда тот узнал о вспыхнувшем против него восстании, якобы поднятом его братом Смердисом, которого он до этого тайно приказал умертвить (см.: История. III.61—бб). Александр Македонский умер в Вавилоне от внезапной болезни; согласно некоторым античным историкам, он был отравлен своими же приближенными — возможно, Антипатром, которого он намеревался сместить с должности начальника Македонии (см.: Диодор Сицилийский. Историческая библиотека. XVII. 117.5). вернуться ...повержен каким-то ахеменидом! — Либаний употребляет здесь династическое имя в нарицательном смысле, имея в виду перса вообще. При этом в «Надгробной речи Юлиану» оратор выражает убеждение, что императора убил вовсе не перс, а кто-то из соотечественников (см.: 274—275). вернуться ...ожидая росы, смешанной с кровью, какую ниспослал Зевс на Сарпедона... — Аллюзия на эпизод из «Илиады» Гомера, в котором троянский герой Сарпедон погибает от руки Патрокла. Не имея возможности спасти Сарпедона от предстоящей гибели, Зевс в знак своей скорби посылает на землю кровавый дождь (см.: XVI.419—507). вернуться ...не «день», согласно стиху поэмы... — Имеется в виду стих из «Илиады» Гомера, где говорится о необходимости оплакивать покойного в течение одного дня (см.: ΧΙΧ.229). вернуться ...«воды доколе текут и пышно древа расцветают»! — Цитата из эпитафии на могиле царя Мидаса, принадлежащая либо поэту Клеобулу из Линда, либо Гомеру (см.: Палатинская антология. VIL153 Beckby). Полностью данную эпитафию приводит Платон в диалоге «Федр» (ср.: 264d. Пер. А.Н. Егунова}. вернуться Кто-то, возвестивший о твоей кончине, уже был засыпан камнями на месте... — Этот случай произошел в городе Карры, негодующие жители которого, узнав о смерти Юлиана, убили сообщившего о ней вестника и завалили его тело грудой камней (см.: Зосим. Новая история. III.34.2). вернуться Ты торопился мне помочь, давая права наследства моему побочному сыну... — Речь идет о незаконном сыне Либания по имени Кимон (или Арабий), которому оратор намеревался после смерти оставить всё свое имущество. Этому, однако, препятствовали римские законы, и потому Либанию пришлось обратиться за содействием сначала к Юлиану, а затем к императорам Иовиану (см.: Письма. 1221) и Феодосию (см.: Письма. 878; Никоклу о Фрасидее. 7). вернуться ...я сочинял речь — снадобье для примирения твоего с городом... — Имеется в виду «Посольское слово к Юлиану», сочиненное Либанием в марте 363 г. н. э., после отъезда Юлиана из Антиохии на войну с персами. Это произведение было написано Либанием по просьбе членов городского совета Антиохии с целью уладить конфликт между жителями города и императором, возникший на почве религии. Христиане, составлявшие большую часть населения Антиохии, враждебно отнеслись к ряду предпринятых Юлианом мер по восстановлению культов и храмов языческих богов (см.: Festugière 1959). В свою очередь, Юлиан был недоволен оказанным ему сопротивлением. Ситуация осложнилась еще больше после пожара в храме Аполлона в Дафне в октябре 362 г. н. э., в котором император обвинил христиан (см. примеч. 9 к «Монодии храму Аполлона в Дафне»). Вслед за тщательным расследованием этого дела, не давшим особых результатов, по приказу Юлиана была закрыта главная христианская церковь Антиохии (см. примеч. 28 к «Монодии храму Аполлона в Дафне»). Через несколько месяцев император покинул город в связи с началом военных действий в Месопотамии, однако взаимоотношения между ним и антиохийцами оставались по-прежнему напряженными. Гнев Юлиана не смягчили даже пышные проводы, устроенные членами городского совета по случаю его отъезда (см.: Либаний. Жизнь, или О собственной доле. 132; Аммиан Марцеллин. Римская история. XXIII.2.4). «Посольское слово к Юлиану», написанное Либанием, содержало в себе просьбу к императору о прощении жителей города и обещание раскаяния с их стороны, для пробуждения которого оратор тогда же сочинил вторую речь — «К антиохийцам о гневе царя». В ней он упрекал сограждан в непочтительности, проявленной в отношении правителя, и убеждал всеми способами заслужить его прощение. Судя по всему, Юлиан умер, так и не успев прочесть эту речь Либания. вернуться Лишась рассудка, я не без труда снова пришел в сознание. — Либаний глубоко переживал смерть Юлиана, повлекшую за собой крах всей государственной политики (взошедший на престол император Иовиан первым делом поспешил отменить эдикты, направленные на восстановление язычества), и даже подумывал о самоубийстве (см.: Жизнь, или О собственной доле. 135; Письма. 1128, 1194). Это обстоятельство, а также преследования, которым подвергся Либаний после смерти Юлиана, вызвали значительный перерыв в его ораторской деятельности (см.: Жизнь, или О собственной доле. 136—138, 176 сл.). вернуться ...раз никто из божеств уже не превращает горюющего человека в камень, в дерево, в птицу. — Во многих древнегреческих мифах боги, сжалившись над страданиями людей, превращали их в различные предметы или существ. Так, в камень была обращена Ниоба, потерявшая своих детей (см. примеч. 15 к «Надгробной речи Этеонею»), в деревья — дочери Гелиоса, горько оплакивавшие своего брата Фаэтона (см. примеч. 41 к «Монодии Смирне»), в птиц — дочери царя Пандиона, Прокна и Филомела, спасавшиеся от жестокого преследования Терея (см. примеч. 22 к «Надгробной речи» Демосфена). вернуться ...достойным того обилия жертв, которое он принес. — См. об этом примеч. 9 к «Монодии Юлиану». вернуться ...завистливое божество... — Согласно античным представлениям, боги завистливы к счастью людей и часто карают тех, кого слишком превозносит судьба, ибо люди смертны и рождены для страданий, безмятежно счастливыми же могут быть лишь бессмертные боги. вернуться ...и мертвым был принесен от Вавилона... — Под Вавилоном в данном случае подразумевается вся Месопотамия, где римская армия во главе с императором Юлианом вела военные действия против персов. вернуться ...не раз собираясь произнести похвальное слово этому мужу... — Либаний написал несколько речей в честь Юлиана (см. примеч. 60 к «Монодии Юлиану»). вернуться ...подвиги его у берегов Океана... — Имеется в виду успешная военная и административная деятельность Юлиана в Галлии в качестве цезаря с 355 по 360 г. н. э. (см. примеч. 24 к «Монодии Юлиану»). вернуться Дед его был государем... — Речь идет о Констанции I Хлоре, в 293 г. н. э. получившем от Диоклетиана титул цезаря и назначенном его соправителем. После того как в 305 г. н. э. Диоклетиан и август Максимиан удалились от власти, Констанций Хлор правил Римской империей совместно с Галерием. вернуться Отец же его, государев сын и брат... — Отцом Юлиана был Флавий Юлий Констанций — младший сын Констанция Хлора и сводный брат Константина Великого. вернуться ...имевший больше прав на власть, чем тот, кому она досталась... — Речь идет о Константине I Великом, старшем сыне Констанция Хлора, рожденном от наложницы Елены, женщины низкого происхождения, в то время как Юлий Констанций являлся младшим сыном Констанция от законной супруги, Феодоры. вернуться Женившись на дочери наместника... — Мать Юлиана, Василина, происходила из старинного знатного рода (см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.3.23) и была дочерью Юлия Юлиана, видного государственного деятеля — префекта Египта (314 г. н. э.), префекта претория (315—324 гг. н. э.) и консула (325 г. н. э.). вернуться ...к каковому даже победивший недруг его проникся уважением... — Юлий Юлиан, будучи префектом претория, поддерживал Лициния — августа восточных провинций Римской империи и многолетнего соперника Константина I в борьбе за власть. После поражения Лициния в 325 г. н. э. Константин I, став единоличным правителем Рима, назначил Юлия Юлиана консулом. вернуться ...Константин умер от недуга, а чуть не весь род его — и отцов, и детей в равной мере — сразил меч. — Вскоре после смерти Константина Великого в 337 г. н. э. стоявшие в Константинополе римские войска, подстрекаемые заговорщиками, подняли бунт, отказавшись признавать прочих наследников Константина, кроме его сыновей — Константина II, Констанция II и Константа. В ходе этого бунта были убиты оба младших сводных брата императора — Юлий Констанций (отец Юлиана) и Далмаций Старший, а также сыновья последнего — Далмаций Младший, к тому времени уже успевший стать цезарем, и Ганнибалиан, бывший зятем императора Константина I. Шестилетнему Юлиану и его старшему брату Галлу, страдавшему тяжелой болезнью, удалось избежать смерти только потому, что на тот момент они не представляли явной угрозы для воцарения их дяди Констанция, которого многие считали непосредственным участником заговора. Упоминания об этих событиях встречаются у римских историков Зосима (см.: Новая история. II.40.1—2) и Сократа Схоластика (см.: Церковная история. III.1; возраст Юлиана указан ошибочно — 8 лет). вернуться ...причем одного из них спас недуг, представлявшийся достаточно опасным, дабы завершиться смертоубийством... — Эти слова Либания о Галле повторяет Сократ Схоластик в своей «Церковной истории» (см.: III.1). вернуться ...ибо он лишь недавно был отлучен от груди. — Неточность Либания. На тот момент Юлиану было около шести лет (см.: Negri 1905: 22). Ср. примеч. 11. вернуться ...в городе, величайшем после Рима... — Речь идет о Константинополе. вернуться А был при нем только евнух — надежнейший страж целомудрия — да еще один воспитатель, не чуждый учености. — Речь идет соответственно о Евсевии, епископе арианского толка, и Мардонии — эллинизированном скифе, привившем Юлиану любовь к греческой языческой культуре. О последнем также известно, что он был воспитателем матери Юлиана и обучал ее греческой словесности (см. об этом у самого Юлиана: Антиохийцам, или Брадоненавистник. 270—271). О нем упоминает также Сократ Схоластик (см.: Церковная история. III.1). |
