И вот один раз пастух – допустим, звали его Ион, то есть Ваня, заплутал вот в такую колдовскую ночь в поисках своей козочки или овечки. И вышел к тому камню. И столкнулся лоб в лоб с девятирогим исчадьем Ада, нечистым (а был это сам Сатана). В свете луны парню привиделось, что это его животина на камне посреди озера топчется, ну, он, понятно, лето, май, или июнь? Или июль? Спутал. Конечно, август! Скинул одежду, полез в воду, поплыл на остров. И вот уже он близко-близко, только видит, это никакая не коза, а дьявол рогатый. "Тьфу ты черт!" – плюнул Ион в озеро, а демон рассмеялся, а от слюны озеро вдруг как зашипит, как застонет, да пошли по нему круги, все разным цветом полыхают, да картины дивные, то ли будущее, то ли прошлое, словом, чудеса дивные кажет…"

Ласло прервался, чтоб пропустить еще стаканчик. Свеча была большая, красная, пасхальная и, сгорая, обретала причудливую форму. То ли ангел? То ли… От неё уже убавилась треть.

– Могу я задать вопрос? – негромко спросил Женя, закуривая от свечи довольно крепкие и дорогие сигареты.

– Валяй.

– К чему эта песня? Какой-то невразумительный анекдот.

– Жалеешь, что согласился?

– Нет. Просто никак не пойму. Я от тебя еще сказок не слышал.

Подумал, вглядываясь внутрь себя, Женя и принял еще чуть спирта. Для-ради профилактики.

– Какая-то она темная. Ни о чем.

– Погоди, я еще не подошел к сути. Это еще зачин. Ну, не хочешь, оставим. Раз пурга, по-твоему…

– Я так не говорил. Всё равно нефиг делать. Пусть будет необычный вечер. Это какое-то иносказание?

– Нет. Всё как есть, слово в слово. Типа как истории про русалок и утопленников. Это не книжное, схоластическое нравоучение. Ну, дослушаешь целиком? Или сразу, не буду томить, финал в трех фразах?

– Хмммм. Давай финал. И если он меня заинтригует… Может, в другой раз доскажешь. А щас я поем и спать, пожалуй. Ты меня усыпил.

– Бун. Ион убил дьявола, выпил кровь дракона и стал бессмертным. Камень раскололся и утонул, а вместо озера стал бить горький ключ с водой, которая лечит зрение.

– Постой, как это Ион убил самого Сатану?! Он же был голый, когда поплыл за козой?.. И, если он убил Отца Лжи, а ты говоришь это, как свершившийся факт, почему тогда в мире по-прежнему всюду бесконечная ложь и преступления?..

– Ааааа…

Ласло помахал рукой, той, что без пальца, над пламенем свечи, выкурил сто первую вонючую папиросу и тогда открыл рот, в котором не было клыков, но не произнес ни слова, а усмехнулся. Он затянулся и выпустил облако дыма прямо в возмущенное лицо Жени.

– Только вот не говори, Христа ради, что ты – тот пастушок.

– Нет. Но мы тут сталкиваемся с необычной для деревенской прибаутки структурой. Вся штука в том, что никакого дракона не было.

– Как – не было?!

– Так. Паренек Ионку – это и был сам Сатана. Он просто не знал этого, когда переплывал спокойное озеро.

– Нонсенс!!

Женя почему-то потерял самообладание и даже двинул в рассказчика столом. Свеча качнулась, покатилась вместе с консервной банкой из-под тушонки, в которую была воткнута, и погасла.

– Вандал! Ты пьян и лыка не вяжешь! Сам только что придумал какую-то х..ню. Она же бессмысленна.

– Нет-нет. Суть в том, что даже Страшный Суд, который освободит человечество, не поможет Сатане, что кусает свой хвост. Его наказание – круг воплощений. Вечность. Я не Ионку. Я только одна ничтожная душа, прилетевшая на ту гору сплясать на празднике у Искусителя.

Всё это время свеча не горела. И не было на кухне окон. На стене тикали часы. Их стрелки фосфорисцировали зеленым. Билось сердце Жени Ляна. Светились огоньки сигареты и папиросы. Да горели алым глаза Чернокнижника.

– Так Ион никогда не умрет ни от пули, ни от яда?..

– Нет. Он будет носить в себе и яд, и пулю, и болезнь, и страдание, и никогда не умрет.

– Что за нах**?!

– Всё, всё. Я пошел к себе.

– А новогодний анекдот?!

– Неэээ, это был лишь *баный анекдот.

Только в новейшей версии там еще действует также Влюбленная Мартышка из бородатого анекдота, но для созвучия я-автор вывожу её под видом престарелого японского макака, который жил при буддистском храме и проникся философией дзен, но так как он был животное, а не человек, истинного просветления он так и не обрел. Может он и ходит одетый в кимоно, с зонтиком, веером и сочиняет лирические хайку, но обезьянничает он и падок до чужого, как и все его родичи до десятого колена, макаки попроще, скачущие по ветвям персиковых деревьев. Страсть его подлинная и слабость – коллекционирование редкостей. И вот однажды в бамбуковой роще в сезон тайфунов повстречались Макак, Самурай и Синий Слоник…

На этом легенда обрывается, потому что все, кто её слыхал, начинают ржать, стонать, брыкаться и просить пощады, потому что уже не могут слушать её еще раз. Расскажет полную версию Вика, ей одной удается передать в тексте интонации Григорашека, нашего придворного острослова и духовника. Она не упустит ни единой детали, потому что обладает феноменальной памятью.

Да, Макак подражает во всем настоятелю храма, прячет под украденной одеждой свою красную *опу от глаз прихожан, избавляется от лишней шерсти и белит морду, чтобы более походить на человека. А Слоник… Он просто Слон. Большой, неуклюжий, обыкновенный. Просто Синий. Да, тайфун унесет и зонтик, и веер, и богатые благородные одежды старой обезьяны, холодные ливни смоют краску. И раскрытая в своем греховном безобразии и простоте, обезьяна, повстречав так не кстати благородного Человека из Столицы, препоясанного мечом, и – Синего Слоника, который, как положено Слонам, ничего не говорит, только хлопает ушами и кивает, переступая с ноги-колонны на другую ногу-колонну и жует корм… Слон этот был подарком сиамского владыки принцу с Хоккайдо. Тот же понятия не имел, к чему ему слон? И передарил необычное животное монастырю. Слон раньше работал на стройке, а теперь получалось, вел вольготную жизнь талисмана. Но он продолжал показывать трюки, которым научили его люди, прежние хозяева. Здороваться, припадая на колено и трубя в хобот как в горн, закидывать на спину вязанки хвороста… Самурай никогда не встречал Слонов. Но он был образован и воспитан. Поэтому он понял – перед ним слон. И – виду не подал, что это его хотя на пол волоса интересует. Обычное дело, нечта я слонов не видел? Ой, ну слон и слон. А Макак – в восторге и в ужасе. Ведь Слон такой большой… И сразу ясно – такого второго НЕТ. А тут еще – Самурай сидит на кладбище под шелковицей, пьет сякэ и невозмутимо завтракает рисовыми шариками. Как будто так и надо. Ну – Слон и Слон. И вот мокрый, голодный, голый, старый, Макак бочком, на двух ногах, подходит к человеку и садится у его ног, копируя его благородную осанку и спрашивает: «доблестный воин, долгожданный гость, ответь, что это за невиданный мощный зверь появился в нашем храме на горе <Дальше китаистская матерщина))>?» Благородный Самурай спокойно и скромно отвечает, завершив трапезу: «по-моему, это Слон». «Ой, так-таки Слон…» – подвигается на шажок поближе к Слону. Снова жмется, вздыхает, наконец спрашивает: «А скажите, мне показалось, или он-таки ко всему прочему еще и Синий?»

*у слушателей уже истерика, но Вика неумолима

«Да, это так». Ученый Макак садится еще ближе к Слону. «О достопочтимый… Позволь еще один вопрос. А, что, правда, Слоны – редкие звери?» Самурай обстоятельно рассказывает про разных слонов, каких встречали в скитаниях его однополчане на службе у Императора, попадались и Жолтый, и Розовый, и Апельсиновый, и даже Мохнатый, но что есть – то есть, Синих Слонов не видели, этот – первый. Слон плохо видел в сумерках. Он был воспитан при царском дворе и рос вместе с людьми, и никому худа не делал, это был не боевой слон, но пока Макак выглядел как человек, Слон различал его и не приближался. Но ветер и дождь открыли, что это просто старая обезьяна… А Слону очень захотелось рисовых шариков…